Неподвластные времени - Хадсон Дженис - Страница 35

• Предыдущая
• 35/41
• Следующая

– Ты несправедлив. Я не могу быть тем, чем я перестала быть. Я не кукла Майка. Я никогда такой не была. Но я и не та девочка, которую ты повел на пруд однажды летней ночью. Я не знаю, какой должна быть для тебя.

– Я и не хочу, чтобы ты становилась какой-то там для меня\ Я просто хочу, чтобы ты была самой собой, а ты этого избегаешь.

– Я не понимаю, о чем ты. Он повернул ее к себе лицом:

– Вот о чем.

Поцелуй застал ее врасплох. Боль не ушла, но это заставляло Анни только крепче прижиматься к Харперу; она была готова дать ему все, чего он захочет.

Она таяла в его объятиях, ощущая его желание, его страсть и…

– О Боже, Харпер, – прошептала она, задыхаясь.

– Вот чего я хочу. – Он заглянул ей в глаза. – Мне нужна твоя жизнь, твоя страсть. Твоя честность. Когда мы с тобой вот так близки, я знаю, что ты ничего не утаиваешь от меня.

Боль снова прихлынула к сердцу. Она опустила глаза и отвернулась.

– Черт возьми, не смей этого делать! – Харпер крепче сжал ее плечи. – Вот, я опять чем-то ранил тебя – и сам даже не знаю, чем. Только не отворачивайся от меня вот так молча. Скажи мне, Анни, скажи мне, чем я обидел тебя. Отплати мне тем же – но, ради всего святого, только не отталкивай!

Она покачала головой:

– Если мне больно, это вовсе не твоя вина. Если я хочу от тебя чего-то большего, чем секс, то с этим ничего не поделаешь.

– Проклятье, Анни, я вовсе не о сексе говорил, я говорил о честности. Просто… просто ты честна со мной только тогда, когда отвечаешь на мое прикосновение.

– Это несправедливо.

– Может, и несправедливо, зато это правда. Любая другая женщина сейчас устроила бы истерику, орала, рыдала – все, что угодно… любая – но не ты. Нет, ты держишь все внутри себя. Ты скрываешь от меня свои чувства, и мне кажется, что я просто свихнусь от этого в конце концов. Я не знаю, чего ты от меня хочешь.

Сердце Анни забилось чаще, она больше не могла сдерживаться.

– Я хочу от тебя всего, но согласна и на это…

Она заставила его склонить голову и поцеловала в губы.

На этот раз она застала его врасплох.

Харпер попытался было не поддасться ее ласке – он знал, что должен это сделать. Он хотел, чтобы она поговорила с ним, выложила наконец все, что наболело на душе.

Она и говорила – только не словами. Он чувствовал, как напряжены ее руки, обвившие его шею, как трепещет ее тело. Поцелуй Анни дышал страстью и печалью, и больше он не помнил ничего. Если это было все, чего она хотела от него, если это было все, что он должен был дать ей, они были обречены.

Но он ведь спрашивал, чего она хочет, – и это было ее ответом. Харпер не мог отказать ей в этом – просто не мог. Ему хотелось прижать ее к себе, слиться с ней, стать единым целым, гореть одним огнем; он так хотел ее, что ноги слабели и подгибались.

Он покрывал ее лицо мелкими нежными поцелуями:

– Прости меня, Анни… прости меня… я не хотел причинять тебе боль. Я не хочу причинять тебе боли – никогда, Анни…

Его губы скользнули по ее подбородку, спустились ниже – по гибкой шее…

– Тогда пойдем со мной наверх, – прошептала она. – Подари мне эту ночь, Харпер. Подари мне только эту ночь.

Предчувствие расставания, преддверие разлуки было в этих словах. Харпер хотел было возразить, но не сумел – это могло действительно стать для них прощанием. Он внезапно почувствовал себя чудовищно старым, усталым – похожим на выгоревшее изнутри дерево. Ей нужен был мужчина с юным сердцем, способным любить. Харперу мучительно захотелось, чтобы он оказался именно таким – и одновременно стало страшно, что он-то совсем не такой.

Но он не мог ответить ей «нет». Харпер слишком страстно хотел ее, чтобы отказать ей в ее желании. Касаться ее, держать ее в объятиях, вдыхать запах ее кожи, ее волос – от всего этого у него перехватывало дыхание и кровь начинала бешено стучать в висках.

– Я так хочу тебя, что не знаю, сумею ли дойти наверх…

Анни прижалась к нему с тихим стоном:

– Тогда останемся здесь.

Харпер почувствовал, как огонь разливается по всему его телу; дрожащими губами он все повторял и повторял ее имя.

– Боже… что ты только со мной делаешь…

«Тогда почему же ты оставляешь меня?» – безмолвный крик возник в душе Анни; но Харпер закрыл ей рот поцелуем – и не было больше слов, и не было ничего, кроме безумного всепоглощающего желания. Непослушными пальцами она принялась расстегивать его рубашку, ее руки наконец заскользили по его горячему крепкому телу, она чувствовала, как трепещут и напрягаются его мышцы. Внутри ее нарастало новое ощущение силы. У нее кружилась голова – она заставила этого человека дрожать от страсти. Изнемогая от нетерпения проверить свою новую силу и приникнуть к нему, чтобы никогда уже не разлучаться, Анни провела рукой по груди, животу, задержавшись на ширинке джинсов.

С мучительным стоном Харпер повалился на колени на ковер, потянув ее за собой. Она была словно сгусток яростного живого пламени в его руках, и он горел заживо в этом пламени. Он с дрожью подумал было, что лучше бы прекратить все это, но тут ее ловкие, тонкие пальцы расстегнули «молнию» на его джинсах, и он окончательно потерял голову.

Харпер стянул с нее джинсы и перекатился на спину, прижимая Анни к себе и непрерывно целуя, молясь, чтобы этот поцелуй длился вечно.

Она прижималась к нему, извивалась, сводя его с ума своими движениями, и, наконец, оседлала его, оторвавшись от его рта и откинувшись назад. Она приняла его в себя, и он задохнулся от накатившей страсти.

– О Анни!

На ней все еще была тенниска, скрывавшая красивую грудь. Он сорвал с нее тенниску, отшвырнул в сторону. Она, нагая и прекрасная, возвышалась над ним, осыпанная блестящими росинками пота… Этого было достаточно, чтобы сойти с ума.

Харпер двигался в ускоряющемся ритме, крепко держа ее за талию. Она застонала. Ее стон был признаком того, что их наслаждение было обоюдным и одинаково сильным. Харпер притянул ее к себе, ловя ртом ее сосок. Он был груб и неистов. Он припал к соску, точно изнемогая от голода – да он и вправду изнемогал. Голод, который она разжигала в нем, требовал немедленного утоления.

Харпер стиснул ее бедра, призывая ее двигаться в едином ритме, мощном и неудержимом, пока одновременный взрыв эмоций не оглушил обоих. Она крепче сжала его пальцы и запрокинула голову. Слова, которые Анни не смела произнести, когда они занимались любовью в прошлый раз, теперь неудержимо рвались с ее губ, снова и снова, без всякого стыда, и тело ее билось в конвульсиях страсти.

Ее страстные восклицания словно подстегивали Харпера. Ее горячие нежные глубины сжимали его с такой силой, что он тоже хрипло выкрикнул – не то ее имя, не то проклятие; крик зародился у него в груди и вынес его на ту грань облегчения, которая доставляла одновременно блаженство и муку, восторг и печаль.

Ее голова лежала на груди Харпера. Она была счастлива – и обессилена настолько, что не могла даже пошевелиться, только лежать, закрыв глаза, чувствуя, как рука Харпера скользит по ее спине.

Анни медленно обретала ясность мыслей – и это ей вовсе не нравилось. Ей не хотелось думать ни о чем – ни о прошлом, ни о будущем. Она могла только чувствовать, только вдыхать его запах, замереть в его объятиях. Но мысль о том, что, по всей вероятности, это последняя ночь, которую они проводят вместе, возвращалась к ней. Завтра Харпер отправится в рейд, и если все пройдет так, как они думают, если они узнают правду о смерти Майка, больше у него не будет причин оставаться на ферме.

Ее глаза наполнились слезами, но она сумела сдержать их. Он говорил, что ждет от нее честности, – но Анни не могла, не хотела показывать ему свою печаль. Тем более теперь, когда он и без того вскоре должен был покинуть ее. У нее не было никакого способа, чтобы удержать его. Оставалось только надеяться и молиться, что он успел привязаться к ней и скоро захочет вернуться.

• Предыдущая
• 35/41
• Следующая