Бюг-Жаргаль - Гюго Виктор - Страница 23

• Предыдущая
• 23/38
• Следующая

Негрофил, онемев от ужаса, рухнул, как подкошенный, к его ногам. Биасу подал знак, и негры оттащили несчастного ко мне.

– Ну, теперь твой черед! – сказал начальник, поворачиваясь к последнему пленнику, колонисту, которого белые подозревали в том, что у него «смешанная кровь», и который вызвал меня на дуэль за это оскорбление.

Громкие крики мятежников заглушили его ответ. «Muerte! muerte! Смерть! Смерть! Death! Touye! touye!» – вопили все, скрежеща зубами и грозя кулаками несчастному пленнику.

– Генерал, – сказал один из мулатов, говоривший свободнее других, – это белый; он должен умереть!

Злосчастный плантатор, размахивая руками, изо всех сил старался перекричать толпу и, наконец, добился, что его услышали.

– Нет, нет, господин генерал, нет, братья мои, я не белый! Это гнусная клевета! Я мулат, у меня смешанная кровь, как и у вас. Моя мать негритянка, как ваши матери и сестры!

– Он врет! – кричали разъяренные негры. – Это – белый. Он всегда ненавидел черных и цветных!

– Никогда! – кричал пленник. – Я ненавижу только белых! Я – ваш брат! Я всегда говорил, как и вы: «Negre сe blan, blan ce negre».[81]

– Ложь! Ложь! – кричала толпа. – Touye blan! Touye blan![82]

Несчастный продолжал твердить жалобным голосом:

– Я мулат! Я ваш брат по крови!

– Докажи, – холодно сказал Биасу.

– Я докажу, – ответил тот. – Белые всегда презирали меня.

– Может быть, это и так, – заметил Биасу, – но лишь за то, что ты наглец.

Молодой мулат горячо обратился к колонисту:

– Белые презирали тебя, это верно, но ты платил за это ненавистью к цветным, к которым они тебя причисляли. Мне даже говорили, будто ты вызвал на дуэль белого за то, что он упрекнул тебя в принадлежности к нашему племени.

В толпе раздался ропот возмущения, и крики: «Смерть пленнику!» стали еще яростнее, совсем заглушив слова оправдывавшегося колониста, который, бросив на меня искоса растерянный и умоляющий взгляд, повторял рыдая:

– Это клевета! Для меня нет большего счастья, большей чести, чем принадлежать к черным. Я мулат!

– Если б ты и вправду был мулатом, – заметил спокойно Риго, – ты не употреблял бы этого слова.[83]

– Увы! Я сам не знаю, что говорю! – воскликнул несчастный. – Господин главнокомандующий, доказательством моей смешанной крови может служить вот этот темный ободок у меня вокруг ногтей.[84]

– Я не обладаю искусством господина капеллана, который умеет угадывать, кто ты, по твоей руке. Но слушай: часть моих солдат обвиняет тебя в том, что ты белый, другая – в том, что ты предаешь своих братьев. Если это так, ты должен умереть. Ты утверждаешь, что принадлежишь к нашему племени и никогда не отрекался от него. У тебя остается только одно средство доказать свои слова и избежать смерти.

– Какое, господин генерал, какое? – поспешно спросил колонист. – Я готов!

– Вот какое, – холодно ответил Биасу. – Возьми этот кинжал и заколи этих двух белых пленников.

И он указал на нас взглядом и движением руки. Колонист в ужасе отступил перед кинжалом, который Биасу протянул ему с дьявольской усмешкой.

– Ну что ж, – сказал начальник, – ты колеблешься? Однако это единственное средство доказать мне и моей армии, что ты не белый и что ты за нас. Ну, решайся же, из-за тебя я даром трачу время.

Глаза пленника дико блуждали. Он сделал шаг к кинжалу, потом остановился, отвернулся, и руки его безвольно опустились. Он весь дрожал.

– Ну! Мне некогда! – вскричал Биасу нетерпеливым и гневным голосом. – Выбирай: или ты убьешь их сам, или умрешь вместе с ними.

Колонист не двигался, точно окаменев.

– Прекрасно! – сказал Биасу, поворачиваясь к неграм. – Раз он не хочет быть палачом, пусть будет жертвой. Я вижу – он белый. Эй, вы, уведите его!

Негры подошли, чтобы схватить колониста. Это движение решило его выбор – быть убитым или убить. Трусость, доведенная до крайности, может перейти в храбрость. Он схватил кинжал, протянутый ему Биасу; затем, не давая себе времени подумать о том, что он собирается сделать, этот негодяй бросился, как тигр, на гражданина С***, лежавшего возле меня.

Началась ужасная борьба. Негрофил, который после мучительного допроса, учиненного ему Биасу, погрузился в мрачное и тупое отчаяние, смотрел неподвижным взглядом на сцену, разыгрывавшуюся между начальником и плантатором, но был так поглощен страшной мыслью о предстоящих ему пытках, что, казалось, не понимал ее значения; однако, когда плантатор бросился на него и клинок блеснул у него над головой, близкая опасность разом пробудила его. Он вскочил на ноги и, схватив за руку убийцу, закричал жалобным голосом:

– Сжальтесь! Сжальтесь! Что вам надо от меня? Что я вам сделал?

– Вы должны умереть, сударь, – ответил тот, стараясь вырвать у него руку и растерянно глядя на свою жертву. – Пустите меня, я вам не сделаю больно!

– Умереть от вашей руки, – умолял экономист, – но за что? Пощадите меня! Вы, может, сердитесь, что я называл вас мулатом? Не убивайте меня, и я даю вам слово, что признаю вас белым. Да, да, вы белый, я буду говорить это повсюду, только сжальтесь надо мной!

Негрофил выбрал плохой способ защиты.

– Молчи! Молчи! – в бешенстве закричал мулат, боясь, как бы негры не услышали этих слов.

Но тот продолжал вопить, что знает его как белого, и самой чистой породы. Мулат сделал последнее усилие, чтоб заставить его замолчать, с силой отвел от себя цеплявшиеся за него руки и пропорол кинжалом одежду гражданина С***. Несчастный, почувствовав укол стального острия, с яростью впился зубами в державшую кинжал руку.

– Злодей! Предатель! Ты убиваешь меня!

Он бросил взгляд на Биасу.

– Мститель за человечество, заступитесь!

Но убийца крепко нажал на рукоятку кинжала. Струя крови залила ему руку и брызнула в лицо. Ноги несчастного негрофила внезапно подкосились, руки повисли, как плети, глаза потускнели, из груди его вырвался глухой стон. Он упал мертвый.

При виде этой сцены, в которой я готовился скоро сыграть свою роль, меня охватил леденящий ужас. «Мститель за человечество» бесстрастно созерцал эту борьбу своих жертв. Когда все было кончено, он повернулся к своим перепуганным пажам:

– Принесите мне другого табаку, – сказал он и принялся спокойно жевать его.

Оби и Риго сидели неподвижно, и даже негры вокруг, казалось, со страхом смотрели на жуткое зрелище, которое показал им их главарь.

Однако оставался еще один белый, которого надо было заколоть, то есть я; пришла и моя очередь. Я взглянул на злодея, который должен был стать моим палачом. Он был жалок. Губы его посинели, зубы стучали, все тело содрогалось, он с трудом держался на ногах; порой он бессознательно подносил руку ко лбу, чтобы стереть с него кровь, и, как помешанный, смотрел на лежавшее у его ног еще трепещущее тело, не в силах оторвать от него дикого взгляда.

Я ждал минуты, когда он завершит свое дело и прикончит меня. Я оказался в странном положении перед этим человеком – недавно он чуть не убил меня, чтобы доказать, что он белый; теперь он собирался меня убить, чтобы доказать, что он мулат.

– Ну ладно, – сказал Биасу, – ты молодец, я доволен тобой, дружище! – Он взглянул на меня и добавил: – Второго ты можешь оставить. Ступай. Мы объявляем тебя своим братом и назначаем палачом при нашей армии.

При этих словах начальника из рядов войска выступил негр, три раза поклонился Биасу и воскликнул на своем наречии, которое я передаю вам по-французски, чтоб вам было понятнее:

– А как же я, господин генерал?

– Что ты? О чем ты говоришь? – спросил Биасу.

– Разве вы ничего не сделаете для меня, господин генерал? – сказал негр. – Вот вы даете повышение этому белому псу, который убил, чтобы его признали нашим. Неужели вы не сделаете того же и для меня? Ведь я хороший черный?

• Предыдущая
• 23/38
• Следующая