Познавший Кровь - Алейников Кирилл - Страница 4
- Предыдущая
- 4/68
- Следующая
Глядишь, мрачных тонов в нашей жизни станет меньше, если будущее поколение заставлять не гербарии собирать и писать сочинения на темы вроде «Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я», а водить по моргам с последующими отчетами о впечатлениях. Кто получится в результате: садисты, насильники, маньяки, убийцы? Получатся люди, точно знающие, что жизнь – штука сложная, знающие, что нет ничего вечного и что желать – мало. И, что самое главное, они будут совершенно точно знать, знать с малых лет, «что такое хорошо и что такое плохо». Знать именно истину, а не принимать за неё примитивный розовый заменитель Помимо желания и безоблачных грез надо грызть зубами бетонные плиты, глотать грязь и срывать ногти – только так достигнешь и личного счастья, и счастья для всего человечества.
Думая так, я решил переодеться и сходить до магазина, хоть и чувствовал себя скверно – в холодильнике мышь повесилась. Я не сразу заметил два маленьких пятнышка на внутренней стороне левого бедра и сначала принял их за обыкновенные родинки, но приглядевшись, понял, что это не так. На коже были видны небольшие, чуть больше кончика карандаша ранки, успевшие почти зажить. Расстояние между ранками равнялось сантиметрам двум.
Сначала я подумал, что эти ранки могло оставить нижнее белье, но быстро отбросил эту мысль. В самом деле, как обычные хлопчатобумажные трусы без каких бы то ни было металлических, пластиковых или иных вставок могли проткнуть кожу? Предположение о комарах и клопах я отбросил вслед за первым – клопов в моем диване отродясь не бывало, а комары оставляют после себя совсем другие отметины.
Но откуда взялись эти ранки?
Я не стал долго ломать голову над этим вопросом, потому что посчитал его несущественным. Натянув джинсы и футболку, я обулся, вышел в подъезд и закрыл за собой дверь. Отчего-то мне показалось, что сегодня в подъезде чрезвычайно шумно: из квартиры напротив доносились крики разговора (именно крики, хотя не могу понять, как можно кричать и разговаривать одновременно); парой этажей ниже хозяева, очевидно, решили снести все стены в квартире с помощью обыкновенного отбойного молотка; где-то выше в голос орали как минимум сотня младенцев, хотя совсем недавно был только один – у молодой симпатичной пары, до тошноты вежливой и чистоплотной. И как мог у них появиться ребенок с их-то чистоплотностью и приличием?
Отвлекая себя от какофонии разнообразных шумов, я вызвал лифт, спустился на первый этаж и вышел во двор. Первое, что обухом осенило мою голову, это мысль «Пожар!». В самом деле, едва я шагнул на асфальтовый тротуар, как тут же стал задыхаться от невообразимой жары и сухости воздуха. Отпрыгнув обратно под козырек подъезда, я восстановил дыхание и сквозь сощуренные веки торопливо огляделся. Огня не было видно нигде. Ребятишки мирно рыли песок, сомлевшие под солнцем мамаши беседовали о своих проблемах, затягиваясь дурно пахнущими сигаретами, местные алкаши продолжали многолетнюю осаду пивного ларька…
Все как обычно. Никакого волнения и паники. Никакого пожара или взрыва.
Я стал думать, что мне просто показалось. Не знаю, может ли белая горячка наступить после единственной бурной ночи, но в том, что мне всего-навсего почудилось, я уверился. Собравшись с духом, я рискнул вновь сделать шаг на тротуар. Взрыва или огня я не почувствовал, зато кожа, казалось, обрела собственный разум и стремилась сползти с меня.
Я опять отпрыгнул под козырек и стал натирать зудящие руки и лицо, пока не вызвал покраснения. Неприятные ощущения вроде бы прошли, но я не горел желанием в третий раз повторять эксперимент. Думая, что же со мной, черт возьми, происходит, я нашарил в заднем кармане джинсов пачку «Кэмэла», достал сигарету и прикурил. От первой же затяжки мой желудок взбунтовался так, что я обязательно удивил бы мамаш, испугал ребятишек и повеселил алкашей, но вовремя успел закрыть рот ладонями. Противный кислый осадок остался на языке и мне хотелось поскорее заглушить его сигаретой, но этого я положительно не мог сделать. Меня просто бросало в дрожь от одного запаха табачного дыма, а когда я представлял, что вдыхаю в себя дым, то недавний кофе опять спазматически поднимался вверх.
Я находился в совершенном смятении. Я не знал, что происходит со мной, почему на тротуаре чувствуется боль, а курение вызывает рвоту. Минут десять я находился в полной нерешительности и даже боялся вернуться в подъезд – вдруг там приключится беда пострашнее? Наконец, когда солнце уже скрылось за соседними домами, здравый смысл победил. Ну в самом деле, с чего мне нельзя ходить по тротуарам? Не заколдованы же они?
Я решительно сделал шаг, другой. Сначала медленно, но потом все увереннее я пошел по двору, не чувствуя ни боли, ни зуда, ни чего-то неприятного. Завернув за угол дома, я спокойно зашел в супермаркет.
В выборе покупок я долго не церемонился: в корзину полетела упаковка замороженных пельменей, булка хлеба, пара банок пива (похмелье лечится лишь одним способом, не так ли?) и двухлитровая бутылка минералки. Уже подходя к кассе, я заметил стенд с солнцезащитными очками. Вспомнилось, как нехорошо действовал на меня солнечный свет, как слишком яркое освещение режет глаза (даже сейчас я стоял и жмурился словно отошедший от долгой спячки наркоман). Взяв первое, что подвернулось под руку, я пошел расплачиваться за покупки.
Когда я вернулся домой и захлопнул дверь от усилившегося шума в подъезде, то первым делом направился в ванную комнату, чтобы хорошенько разглядеть лицо. Руки после того, как я активно потирал их на улице, остались красными, точно от ожогов. Наверное, то же самое было и с лицом – недаром девушка-кассир так пристально на меня смотрела.
Я бросил пакет с продуктами в прихожей, включил в ванной свет и повернулся к зеркалу.
Боже, все, что я помню после этого, можно изложить в нескольких словах: я ползу по полу, содрогаясь от спазмов, а сознание мечется где-то в животе, готовое вот-вот найти выход. Я хотел попросить прощения у Господа Бога за все грехи свои, хотел избавиться от всех галлюцинаций, которые буквально осаждали меня, но вместо этого испустил слабый вой, больше напоминающий писк. Когда спазмы и судороги прошли, я с полчаса недвижимо валялся в коридоре, не рискуя пошевелиться и тем самым спровоцировать новую волну галлюцинаций.
Что же такое, мать честная, мне удалось отхлебнуть в ту треклятую ночь?
Я спрашивал себя, что заставило меня рухнуть тряпичной куклой посреди собственной квартиры и виться ужом на полу, что именно меня повергло в такой мощный, пробирающий до самой души шок?
Ответ витал рядом, но я не мог на нем сконцентрироваться, не мог сформулировать внятное словосочетание или, быть может, лишь одно слово. В конце концов, мне надоело валяться, к тому же конечности стали ныть – слишком неудобной я выбрал позу. Я поднялся на ноги, и, как днем раньше, чтобы не упасть, вновь поплелся к ванной комнате. Я зашел, повернулся лицом к зеркалу и увидел то, что меня так огорошило.
Точнее будет сказать, я не увидел совершенно ничего.
Нет, зеркало было в порядке, целым и невредимым. Оно по-прежнему отражало ванную, змеевик напротив с висящими носками, кафель стен. Но оно не отражало меня!
Зеркало не отражало меня! О, Владыки Неба, вы представляете? Зеркало меня не отражает! Абсолютно! Ни капли! А ведь я стою между ним и змеевиком. Почему же чертов змеевик с носками я вижу, а себя – нет? Чья это, мать, шутка?!
Я несколько раз помахал перед зеркалом ладонью, но и она не отразилась в нем. Затем, чтобы хоть что-то сделать – ситуация определенно требовала каких-нибудь действий – я стал нервно смеяться. Сила и громкость смеха нарастала по мере того, как я пытался разглядеть себя в зеркале, и в конечном итоге я опять оказался на полу, скрученный спазмами, но на этот раз причиной спазмов была истерия. Я смеялся, а мышцы живота резала боль. Я смеялся, а из глаз фонтанами брызгали слезы. Я смеялся и боялся остановиться, потому что верил: едва смех иссякнет, я сойду с ума и вряд ли когда-нибудь еще раз так искренне посмеюсь.
- Предыдущая
- 4/68
- Следующая
