Сердце Феникса - Гэбори Мэтью - Страница 23

• Предыдущая
• 23/54
• Следующая

Мэтр Фарель уверял, что никто из фениксийцев не в состоянии выжить после Великого Объятия с Фениксом, существующим от Истока Времен. И все же смерть в этом случае не означала поражения. Хранитель будет скован, сам Януэль исчезнет, но его сердце, питаемое Фениксом изнутри, останется жить и будет сохранено лигой как реликвия.

Следовало действовать как можно скорее. Огненная птица уже медленно нависала над троном, взмахивая крыльями, глаза ее впились в императора и его охрану. Десять рыцарей ордена Льва готовились бросить вызов Хранителю, спустив на него хищников. Движимые древним страхом, львы издавали жуткое рычание.

Януэлем овладело странное спокойствие. Тяжкая завеса, за которой покоились его воспоминания о прошлом, о пережитом некогда ужасе, вдруг исчезла. Он всегда чувствовал себя виновным в том, что ему удалось остаться в живых, в то время как его мать погибла под клинками коварных убийц. И вот теперь ему представился случай оправдать случившееся своей смертью, достойно воссоединиться где-то там, далеко, со своей матерью. Учение Завета утверждало, что душа праведников сливается с ветром, становится дыханием, волной, что вольно перемещается в Миропотоке. Януэлю раньше часто казалось, что мать превратилась в едва слышный шелест, который порой слышался в его снах и вел его по жизни. Мысль об этом стала для него светлым источником, к которому он приникал всякий раз, когда его одолевали сомнения в будущем. И вот в тот момент, когда Феникс Истоков в сиянии, подобном солнечному, взвился над императором, Януэль безраздельно принял мысль о смерти.

Он помнил ту смешанную со страданием радость, что овладевала им во время Великого Объятия в Алой Башне. Миг, когда Феникс проникал в тело, чтобы слиться с ним, был чрезвычайно болезненным. Кровь буквально превращалась в кипящее масло, так что хотелось просто вырвать из груди сердце, ставшее пылающим углем, и этому желанию было трудно противостоять. Януэль живо помнил обо всем этом, но в сей роковой час он почерпнул новые силы в воспоминании о неповторимой близости, возникавшей между учеником и Фениксом…

Теперь или никогда.

В страстном порыве он погрузил руки в Священный Пепел, зачерпнул пригоршню и поднес ее к лицу. Этот открытый и искренний контакт являлся необходимой прелюдией к Великому Объятию. Это был знак Фениксу, что юноша готов самоотверженно служить ему, не питая никаких надежд.

Януэль тотчас почувствовал, как душа Феникса встрепенулась и вновь стихла, стремясь завладеть сознанием своего восприемника. Он опустился на мраморный пол, прижав ладони к вискам. Никакие метаморфозы не могли сравниться с этим древним жертвенным посланием фениксийцев их Фениксу. Два духа плавились в едином горниле.

Януэль застонал, но стон замер на его губах, так как в этот момент Желчь коснулась его души. Он надеялся, что Великое Объятие истребит Желчь, погасит ее разрушительный напор, но он ошибся. Феникс расправил крылья и торжественным движением сомкнул их над императором и его свитой.

С пламенем Хранителя могла сравниться лишь убийственная мощь вулканической лавы. В мгновение ока десять лучших рыцарей империи приняли смерть. Доспехи превратились в расплавленный металл, мечи увяли, как цветы, а тела превратились в пепел.

Единственное, о чем успел подумать император в тот миг, когда он понял, что все пропало, – это была Харония. С его смертью пробьет последний час борьбы против харонцев. Монарх, возложив обе руки на эфес своего меча, с которым он одержал столько блистательных побед, погиб, не проронив ни единого звука.

В глубине души юный фениксиец ощутил смерть императора как собственную, мысленно он разделил его последние муки. По его, Януэля, вине бесславно исчез один из величайших правителей Миропотока. Почему же не исчезает он сам? Почему Великое Объятие еще не испепелило его?

По его лицу, плечам и спине стекали капли пота, но, что странно, он больше не чувствовал боли. Напротив, казалось, что Феникс наконец признал власть юноши, переполнявшая его Желчь иссякла. Огненная птица начала понемногу сдавать под напором леденящего ветра с гор Гордока. Януэль не осмеливался поверить в это. Шквал унес языки пламени, окружавшие Феникса, унес навстречу слетавшимся издалека Грифонам. В лунном свете оперение Хранителей империи отливало серебром. Всем размахом своих крыльев они ощутили смерть императора и теперь, рассекая небо, мчались к его убийце.

К Януэлю.

Он закрыл глаза и сжался, не в силах двинуться с места. Его тело больше не принадлежало ему. Его била жестокая дрожь, его сердце разверзлось и, вместив в себя Феникса Истоков, вновь сомкнулось.

Внезапно по его спине скользнула чья-то рука, он выпрямился. Попытался что-то сказать, но из пересохшего горла донесся лишь жалобный стон.

– Нужно бежать, – прошептал незнакомый хрупкий голос.

Януэль, сглотнув ком в горле, слабо откликнулся:

– Учитель?

– Фарель приказал мне спасти тебя.

Лихорадочный жар спутал все мысли юноши, парализовав его энергию. Таинственный спаситель поддержал его и резко поставил на ноги.

– Идем, – повторил незнакомец. – Мужайся. Не то Грифоны атакуют нас.

Януэль, не слыша его, что-то пробормотал, покачав головой. Из последних сил он открыл глаза и увидел перед собой дверь, ведущую в башню. И все погасло.

Вначале Януэль, не открывая глаз, ощутил лишь ласковое прикосновение руки, поглаживавшей его лоб. Рука нежно, как волна, прошлась по бровям, затем поднялась к волосам. Он хотел заговорить, но из пересохших губ не вылетело ни звука. Тем временем он понял, что от его тела исходит тепло, и, напрягшись, вспомнил, что отныне в его сердце заключен первородный Феникс.

– Ты пылаешь, – донеслось до него издалека.

– Воды… – Он едва сумел выговорить это слово. Несколько капель упоительно-свежей воды упало на его губы.

– Не беспокойся, теперь мы в безопасности, – произнес чей-то голос.

Януэль не ответил. В этот момент между ударами своего сердца он различил биение сердца Феникса. Этот приглушенный ритм для него сейчас был дороже всей музыки Миропотока.

– Я слышу его, – сказал он.

– Да?

– Феникса… в моем сердце.

Внезапно незнакомец, поглаживавший его лоб, замер. До них донесся отдаленный шум.

– Грифоны, – произнес он. – Они ищут нас…

Януэль понемногу начал приходить в себя, несмотря на мучивший его жар.

– Мэтр Фарель… Где он?

– Не знаю. Он остался там, на террасе, чтобы мы смогли бежать.

Януэль с неимоверным усилием приподнялся, опершись на локоть, и открыл глаза.

Он находился в каком-то алькове, погруженном в полумрак, сквозь задернутый полог пробивался лишь бледный луч света. Чуть повернувшись, он разглядел своего спасителя.

Это была женщина.

Из Драконии.

Ее лицо, обрамленное длинными шелковистыми темными волосами, напоминало полную луну. Характерная для обитателей Драконии бледность лишь подчеркивала фиалковую синеву огромных глаз. На ней была туника коричневого шелка, на плечи накинут тяжелый темный плащ. Януэль заметил черные кожаные сапоги до колена. Меж округлых грудей висел медный медальон с отчеканенным профилем юноши.

Рядом лежала дорожная сумка из замши и ножны, откуда отблескивали серебром два клинка, вставленные крест-накрест. Они были сделаны из рога Единорога.

– Близнецы, – заметила девушка, слегка касаясь их рукой, – принадлежали самкам Единорога из племени Аль-Рези.

Януэль прекрасно представлял себе ценность подобного оружия. Заполучить рог Единорога можно было лишь в редких случаях, да и то после его смерти. Однако что же это за девушка, которая, прежде чем назвать свое имя, говорит о своем оружии?

– Как вас зовут? – выдохнул он. – И кто…

– Шенда. Меня зовут Шенда. Мэтр Игнанс велел мне позаботиться о тебе.

– Он просил об этом женщину из Драконии?

– Меня для этого и наняли.

Юный фениксиец прищурился. Когда-то давно он напрочь отвергал саму мысль о том, что можно сделаться вооруженным наемником. Для этих мужчин и женщин честь имела лишь один цвет – цвет золота.

• Предыдущая
• 23/54
• Следующая