Кеворка-небожитель - Галахова Галина Алексеевна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/39
• Следующая

Ничего он Вите не приказывал, ничем его не стращал, а говорил с ним просто и буднично, как о самом обычном деле.

Вите даже не пришла в голову мысль отказаться. Он только захотел проститься с Ноленсом, однако Нак запретил ему это делать:

— Ноленс очень занят, ему не до тебя. Ну так, если согласен произвести поливку, смотри, не потеряй по дороге пузырек — в нем ценнейший продукт с Аджарты, настойка из тамошних грибов!

— Не боись — не потеряем, — пролаяла хрипло Чапа. — Я сама его подстрахую, твой продукт, — от меня он уж никуда не убежит.

— Сходу сделаетесь тогда героями Альдебарана, — усмехнулся Нак, — но смотрите у меня, чтобы без обмана. Я буду следовать за вами по пятам своим мысленным взором.

Нак дернул себя за бороду, за один из самых засекреченных волосков — и Лабиринт распахнул перед Витей и Чапой свои скрипучие ворота: они вышли из Лабиринта.

«Кажется, я ожил!» — думал Витя, легко шагая рядом с Чапой. Пузырек трясся у него в кармане.

Испуганные скворчи то и дело перебегали им дорогу, но Чапа не обращала на них внимания, она забегала на несколько шагов вперед перед Витей, потом бежала обратно, снова и снова переживая радость встречи. Витя улыбался ей, хотя лицо у него было задумчивым, а глаза смотрели в разные стороны, как и раньше.

Навстречу им неслась сложная чужая жизнь, полная тайн и чудес, но они — спаянные в земное двуединство — несли в себе старые свои миры, населенные простыми земными делами и томлением духа. Дух в них томился — он хотел домой.

Лететь на драконе было весело и ни капли не страшно. Гришкины дети во время полета все время вертелись, опасно перегибались вниз, распевали во все горло свои грибные веселые песни. Их ничуть не смущало то обстоятельство, что их безутешный отец остался где-то внизу. Они радовались, что вырвались из-под его опеки.

Аленька сидел рядом с Наташей. Они держались за руки и рассказывали друг другу о своих приключениях, стараясь перекричать грибенков.

Кеворка потерянно смотрел вниз на проносившиеся поля штивы, горы, озера и леса. Только здесь, на высоте, он ощутил тесную связь со своим краем. Эта связь была такая крепкая, что он чувствовал ее горлом, и ему было трудно дышать.

Деткис управлял драконом.

— Эй, Кев, куда лететь? — обратился он к Кеворке. — Чим-чин-чимбурай долго не протянет…

В тот момент они пролетали как раз над озером Больших Гудзонов и Маленьких также, где на берегу стояла поникшая Кима, но они ее не заметили, потому что Чим-чин-чимбурай выпустил сноп огня, и пламя бешенно заплясало у всех в глазах.

— Деткис, где ты… — послышалось вдруг Деткису.

Волны разгулявшегося после битвы гудзонов и аридов озера вспенились и поднялись ему навстречу.

Деткис вздрогнул.

— Кто-то меня позвал, но — кто? — воскликнул он. — Я слышал голос…

Тут началась дикая тряска.

Деткис смотрел в кулак во все стороны.

— Кто, кто меня позвал?

— За нами гонится Дзынь, — крикнул Кеворка, — быстрее, Чим, выжимай последнюю скорость! Скоро начнутся леса… Кваркерония…… там легко можем спрятаться, знаю одно место…

Дракон сделал резкий разворот, взмыл вверх и неожиданно для себя не удержал равновесия и перевернулся, так как был уже слишком стар для таких фигур высшего пилотажа.

Гришкины дети все как один попадали вниз, но не растерялись, а сцепившись в полете ножками и, раскачивая на головках туда-сюда разноцветные шляпки, стали медленно планировать, радуясь новой неожиданной свободе. Они были истинно Гришкиными детьми, потому что, с чем бы они в своей жизни ни сталкивались, все вызывало у них буйный восторг и ликование — чем дальше, тем веселее им было.

Они приальдебаранились на поляне в Кваркеронском лесу у подножия углубленного в себя Гвадария Фигософа, который в ту минуту приходил к новой сногсшибательной для него мысли, что весь свой затянувшийся век жил, рос совершенно неправильно, не в ту сторону рос и развивался, потому что исповедовал не тот принцип — любить надо! Любить все, что вокруг тебя и под твоей сенью живет и творится, и тогда… — Гвадарий распростер свои лапы, свои ветки, ему хотелось все и вся собрать у себя, спрятать и защитить от мыслимых и немыслимых опасностей, чтобы восторжествовала подлинная жизнь, которая, оказывается, есть любовь без конца и без края…

Стоило грибам коснуться лесного альдебарана, как они тут же пустили туда корни, и в скором времени вся поляна, куда они только что попадали, была усеяна новыми разумными грибенками, которые продолжили с новым энтузиазмом это свое серьезное и очень важное для себя дело — процесс грибного воспроизводства.

Когда Гришкины дети кувырнулись вниз, Чим-чин-чимбурай не на шутку опечалился: за время полета он привык к их шаловливым мордашкам и хитрым шляпкам. Их грибные песни наполнили его драконовскую душу странной нежностью. Чимбурая охватило радостное желание прыгать, и он то взмывал над облаками, то касался лапами Кваркеронских кряжей, купаясь в альдебаранском небе, как простой летающий скворч. А потом к нему пришло раскаяние, что он мало уделил грибенкам внимания во время полета, и чтоэто из-за него они опрокинулись неизвестно куда. Он ужасно расстроился.

— Чим, ты что совсем уже без понятия? Дзынь сидит у тебя на хвосте, — прокричал ему Деткис. — Встряхни его, сбрось!

Черное облако окутало хвост дракона — это коричневый Дзынь так разъярился, что почернел. Чин-чим чимбурай включил теперь все свои семь голов, и даже больную, седьмую, тоже, и наполнил пространство огнем. Таинственный Дзынь зашумел, как морской прибой, зафыркал и стал еще Таинственнее.

— Горим! — закричал Кеворка. — Ребята, прыгайте!

Раздумывать было некогда: Наташа и Аленька, уже охваченные пламенем, взялись за руки и бросились вниз, Кеворка нырнул за ними следом, стараясь во время падения сбить с них огонь.

— Прощай, Кеворка, — крикнул Деткис, — прощайте все мои… — он повернул дракона навстречу Дзыню и врезался в него на полной скорости.

Дзынь охнул, обволок дракона со всех сторон своим ядовитым дыханием и стал тушить-гасить его пламя, но не погасил, а задохнулся отсобственных ядовитых испарений и вместе с потерявшим управление, отравленным драконом и мертвым Деткисом стал снижаться и падать, падать и снижаться…

Тем временем обгоревший Раплет коротал время в сторожевой будке рядом с Лабиринтом не в силах сдвинуться с места или хотя бы позвать на помощь. Теперь он часто отключался из-за многочисленных, несовместимых с жизнью повреждений, случившихся во время столкновения с великанами-карибами. В эти минуты отключки он почему-то видел себя усатым бородатым дворником в тихом, замощенном булыжником переулке, где в маленьком дворике зеленела песочница, и дети — такие одинаковые! — врывались в этот резко очерченный квадрат, проявлялись словно под лучом прожектора, и вдруг теряли свою одинаковость, становились все совершенно разными, изменялись в лице, взрослели, старились, исчезали навсегда…

«Так проходит жизнь…» — думал амер в отключке.

Однако ресурс его был далеко еще не исчерпан, и сконцентрированная в нем воля Лабиринта еще брала верх над этими дурацкими мыслями. И тогда Раплет резко, со скрежетом, включался на какое-то время, чтобы перед очередным уходом в небытие вспомнить — кто он есть на самом деле и зачем он здесь сидит.

В одну из таких просветленных минут в него ударили чьи-то мысли. Он не сразу догадался, что это Дзынь по телепатному каналу стучит ему в голову.

«Всем, всем, всем! — надрывался Дзынь. — Я, Таинственный Дзынь наивысшей квалификации, а также мои враги — Деткис со своим страшилой Чим-чин-чимбураем перешли в мир иной… и вечная нам па-а-а-а-мяяять! Кев… с при… сва… лес… высо… шири… дли…»

Эта мысль, оставшаяся от Дзыня, задержалась на какой-то миг в пространстве Олфея, а потом в нем же и растворилась. Напрасно Раплет ждал продолжения сеанса, Дзынь больше не откликнулся. И тогда Раплет понял, что Дзынь — чудо альдебаранской техники высоких и низких температур — ушел и теперь никогда не вернется, поскольку был синтезирован совершенно случайно: приготовили жидкость для выращивания волос на голове Нака, а вместо волос получились магнитные стрелки, грифы диковинных музыкальных инструментов и Таинственный Дзынь коричневого цвета, который умел проходить сквозь стены и наводил на всех дикий страх и ужас, — делал всех бормотухами, исключая одних карков. Карки для Дзыня были слишком примитивными, а он для них — слишком заумным.

• Предыдущая
• 31/39
• Следующая