Дело земли - Кинн Екатерина - Страница 57

— О, боги! — Садамицу отшатнулся. — Я уж думал, сейчас кинутся.

— Их удерживает чья-то воля, — сказал Урабэ. — Давайте сделаем дело как можно быстрее.

— Ты пришел, Минамото-но Райко, — раздался из темноты женский голос. Тихий, почти шепот, он, тем не менее, заполнил собой пещеру, словно прилив.

Она была там, в темноте — белая, как бумажная куколка заклинателя, оживленная призванным духом-сикигами. Только она больше никому не служила. Она сидела, сложив руки в широких рукавах темного многослойного платья, длинные волосы сливались с шелком одежд, и трогательными казались подрезанные прядки у щек. Лицо с высоко нарисованными бровями — как бумажная маска, что вот-вот прорвется, обнажая истинную суть, выпуская на волю краснорожего демона с рогами…

Никто, кроме четверки самураев, не решился, выйдя на открытое место к алтарю, приблизиться к женщине. Самураи жались вдоль стен, опасливо косясь на коленопреклоненных полудемонов.

Райко почувствовал облегчение, увидев, что тех меньше трех десятков.

— Я пришел…

Что ж еще тут сказать? Что благодарен ей за то, что остался жив? Что вдвое благодарен — за то, что она осталась тут и не дала жаждущим крови бывшим рабам разбежаться по округе, отнимая невинные жизни? Что хотел бы помочь, да не знает как?

— Когда я умру, моя воля не сможет их удержать, — сказала женщина. — Начинайте.

И поднялась, опираясь на могильный камень.

Голос ее заполнил чрево пещеры:

— Дети мои, не бойтесь! То, что случится с вами, лишь звено в цепи перерождений. Уйдем с миром и надеждой на то, что все мы однажды найдем успокоение.

Райко отдал приказ — и самураи подтащили к алтарю первого из полудемонов. Его волосы свесились, закрывая дряхлый камень с двух сторон.

— Прости! — выкрикнул Кинтоки, взмахнув мечом.

Голова упала в руки древней юницы, и та заботливо, почти нежно, положила ее на пол чуть справа от алтаря. Тело оттащили в сторону.

…Это была страшная работа, но — о, небо! — недолгая. Самураи сменяли друг друга: двое держат, третий рубит, а потом отходит в сторону — и один из державших занимает его место.

В конце концов, они остались у алтаря одни.

— Госпожа… — Райко так и не узнал, как звали дочь художника. — Благородная Сэйсё стала жертвой того же проклятия, но была исцелена. Будда в милости своей снизошел даже к той, кому вы служили, и позволил ей уйти на свободу.

— Я помню благородную Сэйсё, — тихо проговорила женщина. — Но после того, как я позволила и помогла убить моих людей — я не могу просить о милости. Мне уже больше ста лет, я не хочу узнать ужас старости после того, как узнала ужас в юности. Единственная милость, которая мне желанна — ваш меч, господин Минамото. Пусть не дрогнет ваша рука.

Она убрала волосы с шеи и опустила голову на алтарный камень, обхватив его руками.

Последняя жертва богине Идзанами.

— Не бойтесь, господин Минамото, — тихо сказала женщина. — Вспомните, богиня ушла и из нашего мира, и из мира корней. Я буду свободна — и может быть, когда-нибудь, милостью Будды смогу возродиться человеком.

— Славьте имя Будды, — сказал Райко сквозь жжение в горле, и выхватил меч…

Когда они покинули пещеру, солнце уже коснулось горных вершин.

— Я хочу, — сказал Райко, — завалить сюда вход. Навсегда. Чтобы люди забыли, где это место. Скажите людям в округе, что мы усмирили злых духов и что они не вернутся, если их не побеспокоят.

Людей было много, хватало и коней — скоро вход завалили такими глыбами, что местные крестьяне не смоги бы разгрести и за год. Потом носили в шлемах землю и песок. Через год все зарастет так, что и следы пещеры станут неразличимы. Райко совершил перед этой гробницей возлияние вином, и всю дорогу до Нанива сжимал поводья, стараясь прогнать память о мертвой тяжести женской головы, которую он, перехватив в падении, поставил на алтарь. О том, как прямо под пальцами ссыхалась и морщилась кожа. Вот он, образ тленности мира! Все рассыплется в прах под твоими руками, что бы ты ни делал, к чему бы ни стремился. От этой участи нет спасения, все мы рассыплемся песком и пеплом, праведные и грешные, простолюдины и знать…

В груди болело — там, где совсем недавно взрезал живое сердце раскрывшийся на миг алый лотос. Такое человек может вынести лишь однажды. А может, этим и отличается обычный человек от бодхисатвы, в груди которого этот лотос цветет непрерывно? — подумал Райко.

…Через четыре дня он вновь был в столице. Столица исполнилась радостной суеты по случаю подготовки к церемонии вкушения первого риса и возлегания на ложе — а также к пляске Пяти Мановений. Десятилетний принц Морихира должен был стать императором. Принц Тамэхира находился во дворце своего тестя, и на ворота был повешен колчан. Господин бывший Левый Министр Минамото-но Такаакира ожидал высылки, и с ним — юный Фудзивара Тихару, который так и не понял, что произошло и почему он, проснувшись утром, превратился во врага престола. Он просил разрешения постричься в монахи — ему не позволили.

Отец Райко и тут не обошелся без мелкой мстительности. Мальчик не знал, что делается вокруг, мальчик не участвовал в интриге, мальчик — в отличие от старших Фудзивара — не поднимал руки на Минамото… но его посмели предпочесть господину Тада-Мандзю, а это преступление, которых не прощают.

На следующий день по приезде Райко пригласил, предварительно осведомившись письмом о здоровье, господин Канэиэ — уже не тюнагон, а Правый Министр. Ибо бывший Правый Министр, господин Канэмити, возложил на себя обязанности Среднего Министра, а бывший Великий Министр, господин Корэмаса, сделался регентом…

Господин Канэиэ совершенно не изменился. Райко не думал, что этому обрадуется — однако же поймал себя на том, что силой должен не допускать на лицо настоящую улыбку. В мире, который вывернулся наизнанку, человек, не желающий зла и всего лишь равнодушный к тем несчастьям, которых не может понять, был просто отдохновением для глаз. Тем более, что сегодня господин Канэиэ превзошел сам себя.

— Я глубоко сочувствую вашей потере, — произнес он. — Говорят, эта танцовщица была чем-то особенным. Жаль, что я так и не успел посмотреть её танец, прославляющий вашу битву на проспекте Судзаку.

— Я благодарен господину Правому министру за сочувствие и внимание к моим ничтожным делам.

— Вы сделали довольно, чтобы эти внимание принадлежало вам целиком, — проникновенно сказал господин Канэиэ. — Отыскали злоумышленника, примирили меня с братьями, нашли и уничтожили логово нечистой силы…

— Увы мне, ничтожному — главный злоумышленник ушел от возмездия.

— Небесное возмездие непременно падет на его голову, даже если людское запоздает, — уверенно сказал господин Канэиэ. — Но я хотел бы вот о чем вас спросить. Ваш батюшка явно держал руку Минамото, и я не поверю, если вы скажете, что он поменял цвета без вашего участия. Но почему вы приняли нашу сторону? Ведь восхождение Минамото обернулось бы для вас большими выгодами…

Отвечать господину Канэиэ правду было нельзя — но у Райко наготове была подходящая ложь:

— Предсказание Сэймэя. Господину Минамото Такаакира не суждено было властвовать долго, даже если бы он добился успеха. Всякие выгоды в настоящем обернулись бы потерями в дальнейшем. Будущее принадлежит вашему сыну, господин Правый Министр.

Господин Канэиэ чуть прищурился. Он понял все правильно: «в грядущем неизбежном противостоянии с вашими братьями Минамото поддержат вас».

— Я был неправ только что. Вы сделали для меня больше, чем один человек может ждать от другого и по справедливости, и даже по дружбе, — сказал господин Канэиэ. — И я не знаю, чем и как смогу на это ответить, ведь пройдет время, прежде чем мы увидимся снова.

— Ваш покорный слуга сделал то, что сделал, только по велению своего сердца, и не желает никаких наград ни в настоящем, ни в будущем. Однако если желание уже вашего сердца — облагодетельствовать недостойного, прошу вас не забыть меня в тот час, когда ваша милость будет снова нуждаться в помощи скромного воина. О большем благе, чем служение вам, я и не мечтаю.