Дело земли - Кинн Екатерина - Страница 39

— Чего это? — изумился Кинтоки.

— Мой отец был Тайра Масакадо, — сказал Садамицу. — Почтенная Сэйсё, можно немного отвара?

— Нет, погоди… — сказал Урабэ. — Ведь было приказано казнить всех потомков Масакадо мужского пола. Как же ты…?

— Я еще не родился, когда был отдан этот приказ, — пояснил Садамицу между глотками. — Вассалу господина Садамори глянулась наложница Масакадо. Он взял ее беременной, надеясь, что родится девочка — а родился я. Мой названый отец любил мою мать и не стал казнить меня. Он велел объявить, что я девочка, и до семи лет я носил женское платье и жил на женской половине… А потом у наложницы родилась настоящая дочь. Ее записали мальчиком, а через несколько лет, чтобы окончательно запутать дело, меня под ее мужским именем отдали в сыновья к вассалу господина Тада-Мандзю, самураю Усуи. Так что мне по записям — тринадцать лет, а ты, Кинтоки, в хорошей компании.

А что сказать мне? — подумал Райко, — сыну господина Тада-Мандзю?

— Почтенная Сэйсё права, — проговорил он уже почти непослушным языком. — Мы есть то, что мы делаем. С тем, что есть, и с тем, что принесли из прошлых рождений. Ешь, Кинтоки. Ты мой вассал, тебе нужно восстановить силы.

Кинтоки больше не отказывался — выхлебал два черпачка и передал Цуне. Затем лекарственное питье перешло к Урабэ, и тот спокойно пригубил. И то: уложив с десяток человек, трудно сильней испортить себе карму отваром из… а кстати, из кого?

— Не морочьте себе этим голову, — посоветовала Сэйсё. — Есть можно всё, кроме отражения луны в воде. Если вам так уж неймётся, то я скажу: это была змея. Они и на вкус хороши, и больным полезны. Мясо легкое, но плотное, а силы в нем много.

— Змею, наверное, даже святым можно, — задумчиво сказал Цуна.

Райко закрыл глаза — и его унесло тут же.

На следующий день его несли на носилках, а поскольку с отрядом Тайра-но Корэнаки были раненые и девицы, освобожденные из пещеры Пропойцы, двигалась колонна крайне медленно, и, хоть выступили они затемно — только на закате подошли к деревне, где Райко и его люди оставили коней.

Райко уложили в доме старосты и даже отыскали ширму, чтобы отгородить его постель. Четверо самураев пребывали при господине неотлучно, хотя оружия ни ему, ни им так и не вернули.

— Тут я вас, пожалуй, покину, — сказала преподобная Сэйсё, заглянув к Райко попрощаться. — Некоторые из этих несчастных хотят уйти со мной в обитель. Господин Корэнака не возражает.

— Среди них есть дочь старшего конюшего тюнагона Канэиэ?

— Она проследует с вами. Но мы обе были бы крайне благодарны, если бы после свидания с отцом вы и ее отправили ко мне.

Райко кивнул — и Сэйсё исчезла почти тут же, не дав и попрощаться с собой толком.

На другой день бывший начальник городской стражи настоял на том, чтобы въехать в Столицу верхом и в полном доспехе. Пусть его ждет арест, разжалование, ссылка и даже казнь — но он не покажется перед людьми беспомощным и жалким.

День выдался теплым, солнечным. Райко ехал во главе процессии, рядом с господином Корэнакой. Тот не тревожил его расспросами. Он был человек простой, сделанное дело почитал ясным, а заслуги Райко — неоспоримыми. А Райко думал о том, что какой-нибудь доброжелатель, фальшивый — или даже настоящий — мог уже давно отправить гонца к его отцу. И что толку избавлять столицу от разбойника, если она из-за этого сгорит?

Ехать оказалось не так трудно, как думалось поначалу — конь был прекрасно обучен и хорошо слушался узды, почти не требуя управлять ногами. Если пройти весь путь до столицы без особой спешки, но при этом и не мешкая, с двумя-тремя остановками на отдых для женщин и раненых, то как раз к вечеру и успеем. Может быть, подумал Райко, опередим отца — даже если гонец уже послан…

Однако в первой же деревне под столицей вышла непредвиденная заминка: отряд обступили так, что копьеносцам пришлось расталкивать толпу, люди наперебой кланялись и чуть ли не одежды подстилали под копыта коней. Загадка поведения поселян разрешилась быстро: господин Корэнака сразу же после победы над Пропойцей послал нарочного в столицу самым скорым порядком, а тот, останавливаясь для того, чтобы напиться и напоить лошадей, не смог не обронить двух-трех слов.

Пропойца, оказывается, был долгие годы сущим адским наказанием для поселян. И когда они узнали новость от казенного человека, то сперва даже не поверили. Но при виде процессии последние сомнения рассеялись, и радости не было предела. Оно и понятно — в столицу Пропойца только наведывался, да тихо, тайно, в одиночку. А вот окрестные деревни его и его молодцов видали много чаще — и защищаться им было нечем.

Райко и его четверку чествовали как спасителей. Слухи об их столичных подвигах уже успели добраться и сюда. Нашлись и родичи одной из спасенных девушек — однако Райко ожидал от них несколько иного поведения. На девушку смотрели как на выходца с того света. Хотя в определенной степени так оно и было — прежде из пещеры Оэ никто не возвращался.

Надо будет потом проверить, как она, — подумал он.

То же самое повторилось и при въезде в столицу — поклоны, приветствия, чествование, как будто и не было тайного отъезда, почти бегства… Перед воротами Расёмон снова пришлось остановиться: толпу-то копьеносцы могли бы растолкать, но не станешь ведь расталкивать процессию дворцовых чиновников во главе с помощником Левого Министра господином Татибана Сигэнобу?

Райко уже устал удивляться, и сил всех оставалось только на то, чтобы произносить положенные слова. Ему бы радоваться, что все так обернулось, но на сердце было черно.

— Господин Минамото, — зашептал в самое ухо капитан Тайра, — Необходимо спешиться и преклонить колено.

Беспокойство капитана было вполне понятно: он сомневался в том, что Райко сможет хотя бы спешиться. Райко, однако же, смог. И даже колено преклонил. И даже большую часть речи господина помощника Левого Министра выслушал.

А потом просто лишился чувств.

Очнувшись, Райко долго лежал, глаз не открывая и никак не показывая, что в себя пришел. Ему ничего не хотелось сейчас — лежать бы так, в сумраке внутренних покоев родного дома, узнаваемого даже по запаху. Дать отдых телу и разуму…

Да не вышло. Господин Минамото-но-Мицунака голос понижать не привык.

— Это что такое, болван? Это придворное платье, по-твоему? Этот куцый хвост — шлейф? Да знаешь ли ты, смерд, что государь изволил мне пожаловать четвертый придворный ранг, а сыну — пятый?

Надо же, подумал Райко.

— Не извольте гневаться, сиятельный господин, — послышался голос портного, — но длина шлейфа как раз соответствует четвертому придворному рангу. Извольте сами убе…

Хлоп! Вздумавшего возражать простолюдина прервали ударом веера. Веер — штука легкая, но тяжела рука у господина губернатора Сэтцу…

— Слушать ничего не желаю, а желаю видеть здесь платье, подобающее чиновнику четвертого ранга!

— Но сиятельный господин…

— Немедленно.

Райко попытался встать — но по телу тошнотворная слабость разлилась. Тогда он просто позвал:

— Отец!

Шум раздвигаемых фусума, звук шагов — легких; невысок и легок в кости господин Тада-Мандзю. Райко приподнялся на локте, чтобы приветствовать отца не совсем уж лежа.

— Ну что ты, не вставай, — господин Мицунака сделал жест веером, услужливая девица тут же проскочила у него под рукой, села в изголовье Райко и начала обтирать ему лицо и шею влажной тканью. Сам господин Мицунака устроился справа.

— Набирайся сил, поправляйся. Послезавтра мы должны явиться во дворец — а эти мерзавцы еще платье не сделали.

— Они сделают, отец. Мне люди, разбирающиеся в тонкостях церемониала, обещали проверить и проследить.

И вот это — чистая правда. Обещали.

Отец смотрел на сына, сын — на отца. Снизу вверх, как не смотрел уже четыре года — в шестнадцать он отца перерос. В усах и аккуратной бородке господина Мицунаки прибавилось седых волосков, или Райко лишь показалось так?