Робинзон в русском лесу - Качулкова Ольга - Страница 30

• Предыдущая
• 30/31
• Следующая

— Скажите, пожалуйста, господа, — приветливо обратился он к нам, не дослушав лесничего, — как могли вы просуществовать в этом лесу целых три года? Когда я непременно хотел начать свои работы так рано, господин лесничий отговаривал меня, рассказывал мне вашу историю и говорил, что вы, вероятно, умерли, но лес так велик, что не могли найти даже ваших костей.

— Рассказывать слишком долго, — ответил я, — но если вам угодно и вы не побоитесь перебежать с нами озеро, потому что лед уже не очень прочен, то мы покажем вам, как мы устроились и жили. Не бойтесь, мы возьмем вас за руки и очень скоро проведем на тот берег. У нас вы можете обогреться и отдохнуть.

— Хорошо, я пойду с вами. А вы, господа, — обратился инженер к своим спутникам, — идите по берегу кругом.

Инженер осторожно и с некоторой недоверчивостью спустился на лед, но когда мы взяли его за руки и понеслись к другому берегу, он успокоился и даже разговаривал е вами на ходу.

— С вами было какое-то животное, — сказал я, — лошадь или лось.

— Да это наша лосица, Машка, — ответил Вася, — вот она! Она испугалась, когда мы закричали, и, верно, хотела бежать домой, да зацепила санями за дерево и не может тронуться е места.

Когда мы взошли на берег, Вася отцепил Машку, налил в котелки воды и повел домой, а я шел с инженером.

Его очень удивило наше укрепление, наши звери, наш дом, наше богатство шкурами. Мы охотно рассказывали ему историю каждой вещи. Он слушал нас очень внимательно и, наконец, сказал:

— Конечно, господа, не может быть сомнения, что убегать из дому с вашей стороны было мальчишеством. Родственники были очень огорчены. Но, попавши в лес, вы поступили очень благоразумно и много работали.

Через час пришел лесничий с крестьянами. Его также очень удивило наше жилище, и он стал грубо шутить, что отдаст меня под суд за порубку казенного леса. Впрочем, я простил ему его шутки за то, что он рассказал мне, что вся семья моя жива и здорова. Отец очень занят делами, мать сильно тосковала и даже заболела после моего побега, но теперь поправилась, потому что лечилась у лучших докторов в Петербурге. Анатолий окончил курс и скоро рассчитывает быть профессором. Старшая сестра после института занималась обучением младших, которые были теперь почти совсем большие барышни. О Васином отце он ничего не знал.

Вася между тем хлопотал, чтобы накормить всех наших гостей. С ними оказалось довольно много провизии, чаю, сахару и соли. Все это (даже самовар) возил один из крестьян на маленьких санях. Из наших запасов с их приправами Вася состряпал превосходный обед. И Боже мой, как вкусны показались нам соленые кушанья.

Все, не исключая и лесничего, остались очень довольны нашим угощением.

Пообедали мы сытно и весело, потом напились чаю и рано легли спать, условившись рано встать, поесть, уложиться и чуть свет отправляться домой.

— Только вот в чем дело, — сказал Федор Федорович, — забрать с собой все ваши меха у нас нет возможности. Ваша ручная лосиха с теленком и медвежонок тоже не малые редкости. Бросить здесь все на произвол судьбы было бы жаль. Да, наконец, может быть, ваш батюшка захочет посмотреть на ваше жилье. Я отметил озеро на карте и охотно проведу его сюда опять. Но лучше было бы оставить здесь сторожа до тех пор, пока батюшка ваш не решит, как со всем этим быть.

— Так ступайте домой, Сергей Александрович, — сказал Вася, — а я побуду пока здесь. Только скажите моему отцу и матери, что я жив и здоров и прошу у них прощения.

— Хорошо, Вася, только одному вам остаться здесь нельзя, — сказал Федор Федорович. — Ребята, — обратился он к рабочим, — не побудет ли кто из вас здесь с ним? Через неделю я приду сюда опять и хорошо заплачу сторожу.

— Я останусь, — сказал здоровый молодой парень.

— Ну вот и прекрасно. Мы оставим вам соли, пороху, чаю, сахару. Ложитесь спать, а я поищу самую ближнюю дорогу до какого-нибудь селения.

Он разложил на столе карту и стал заниматься, отмеряя что-то циркулем и ведя подсчеты на бумаге. Перед ним лежал компас. Наконец он с довольным лицом встал из-за стола.

— Вы еще не спите? — спросил он меня. — Напрасно. Можете спать спокойно и видеть прекрасные сны. Завтра до сумерек мы будем в ближайшей деревне, а утром после завтрака вы увидите вашу семью.

Но вместо того, чтобы выполнить его благоразумный совет, я до рассвета пролежал с открытыми глазами. Мне не спалось. В голове у меня так и роились самые разнообразные мысли. То думалось, что скажет отец, как примет меня мать, как удивятся сестры. То приходили на память слова Васи… «Правда, правда, — думал я, — здесь мы были ничем не лучше волков. Нужно много работать, много учиться, чтобы наверстать задаром прожитые три года. Надо выучиться, трудиться и для других — надо стать человеком».

Очень рано, еще до рассвета все встали, напились чаю, поели, разделили провизию, взяв с собой пищи только на один день, а остальное оставили Васе и его товарищу.

Когда все было готово, я подошел к своему другу проститься и не мог удержаться от слез. Я обнял его и заплакал. У Васи у самого были слезы на глазах и сильно дрожал голос, но он старался успокоить меня и далее подсмеивался над моей чувствительностью.

— Полноте, Сергей Александрович, — говорил он сквозь слезы, — ведь не на век мы прощаемся. Через неделю свидимся, а там что Бог даст.

Я взял с него слово быть очень осторожным, и мы отправились.

Федор Федорович шел впереди, часто поглядывая то на карту, то на компас. До начала сумерек мы действительно добрались до какой-то деревни.

Встретивших нас крестьян очень удивлял мой волчий наряд, а рассказ о моей жизни в лесу, видимо, внушал им участие и, право, не знаю, это ли чувство, или громкое покрикивание лесничего заставило их очень быстро снарядить для нас крытые сани, тройку бодрых лошадей и лихого кучера. Мы тотчас же отправились в путь, три раза ночью меняли лошадей и на рассвете въехали в наше село.

Оно во многом переменилось, но я тотчас узнал его, отчасти по сильному биению моего сердца.

Федор Федорович сказал, что мое внезапное появление, да еще в волчьем костюме, может слишком сильно взволновать моих родителей, а в особенности мать. Поэтому мы не подъехали к дому, а остановились у конторы и вошли туда.

Федор Федорович послал сказать отцу, что приехал инженер и желает видеть его по очень важному делу. Меня спрятали в большой шкаф с бумагами.

Вскоре вошел отец. Я смотрел на него сквозь замочную скважину. Он очень постарел, в черных волосах его блестело много седых волос.

— Что это вам вздумалось не ко мне в дом, а забраться сюда? — приветливо спросил он Федора Федоровича, пожимая ему руку.

— Александр Васильевич, — просто сказал он, — что сказали бы вы, если бы кто-нибудь нашел вашего Сережу?

— Я этому не поверил бы, — спокойно ответил отец. — Он пропал очень давно, я употребил все средства разыскать его — и все напрасно.

— А если он здесь? — настойчиво и радостно допрашивал Федор Федорович.

— Это быть не может! Где он? — дрогнувшим голосом сказал отец.

Я не выдержал, забыв все, выскочил из шкафа, бросился к нему на шею. Он обхватил меня руками, поднял как ребенка, несмотря на мои семнадцать лет, только один раз глянул мне в лицо и, не говоря ни слова, понес в другую комнату, которая называлась «хозяйским кабинетом».

Там он посадил меня на диван, обнял, целовал и плакал.

— Ну, слава Богу, — прошептал он наконец. — Надо сказать матери. А чуть было ты не убил ее, бедную. Сергей, грех тебе. Ну, да Бог простит! Спасибо, что воротился. А вырос-то как! Да и каким медведем нарядился.

Теперь только я понял, как глубоко и нежно любил меня мой всегда суровый и занятой отец.

Несколько успокоившись, мы вышли в контору, Федор Федорович коротко рассказал отцу все, что узнал обо мне.

— Ну, а где же тот чудак, твой Вася? — спросил отец.

— Остался пока в лесу, — ответил я. — Он просил передать его отцу поклон и выпросить за него прощение.

• Предыдущая
• 30/31
• Следующая