Восьмой грех - Ванденберг Филипп - Страница 7

• Предыдущая
• 7/85
• Следующая

За кардиналом, подобно похоронной процессии, следовали люди в черном. Одни бормотали что-то невнятное, другие шли молча, полностью погрузившись в себя. Поднявшись наверх, кардинал увидел узкую кованую дверь, ведущую прямо в парадный зал. Над узкой комнатой вздымался громадный цилиндрический свод. В хорошо освещенном зале, кроме трапезного стола, не было никакой другой мебели.

Кардинал Гонзага осмотрелся в поисках своего секретаря. В зале находились около ста человек. Соффичи пробрался к Гонзаге и помог ему раздеться. Люди окружили кардинала, как гончие псы, настигшие зверя, когда увидели, что он достал из-под мантии. Будто по команде, они вытянули шеи.

Только Аницет мог противостоять той невидимой силе, которая исходила от кардинала Гонзаги. Он ждал. На лице отражались его чувства — смесь триумфа и любопытства. Он смотрел, как Соффичи разворачивает грубую ткань, которую кардинал намотал вокруг туловища в виде корсета.

Гонзага был обернут ею трижды, и Соффичи, смотав полотно, уложил его на середину стола. Люди, наблюдавшие за всей процедурой, не проронили ни слова.

— In nomine domini,[4] — самодовольно пробормотал Аницет и начал разворачивать полотно.

Сотни глаз внимательно следили за каждым движением магистра. Хотя все в зале знали, что им предстоит увидеть, атмосфера накалилась до предела.

Наконец Аницет развернул ткань, которая в длину достигала двух метров. Теперь кардинал подошел к другому концу, и вдвоем с магистром они развернули вдвое сложенную ткань.

— Это начало конца! — торжественно объявил Аницет. До этого момента магистр старался сдерживать эмоции. Но теперь, когда ткань была расправлена, он вздохнул и еще раз произнес: — Начало конца.

Люди за его спиной скептически переглядывались, некоторые казались обескураженными. Маленький лысый человек повернулся к соседу и уткнулся тому в грудь, будто не мог вынести этого зрелища. Другой качал головой, словно хотел сказать: «Нет, этого не может быть!» Третий, чья тонзура выдавала в нем монаха, хотя он не был одет в сутану, а всего лишь в темный костюм, бил себя в грудь, будто в экстазе.

Перед ними лежала ткань, в которую был завернут Иисус из Назарета после смерти на кресте. На негативном снимке ткани был виден туманный образ умершего человека. На фото отчетливо проступали очертания передней части тела и спины. И нужно было долго смотреть на то место, где находилось лицо, чтобы увидеть трехмерное изображение.

Государственный секретарь тяжело вздохнул. Он был так напряжен, что ненависть к Аницету смешалась с братским чувством.

Магистр подошел к Гонзаге. Не взглянув на драгоценную реликвию и словно прочитав мысли кардинала, он шепнул ему на ухо:

— Я могу вас понять, кардинал, если вы меня ненавидите. Но поверьте мне, другой возможности не было.

Спустя три дня Лукас Мальберг покинул клинику «Святая Сицилия». Это случилось против воли врачей, которые настоятельно рекомендовали Лукасу избегать перенапряжения и любых нервных потрясений и волнений.

Это было легче сказать, чем сделать. В своем душном номере, как раз на феррагосто,[5] Мальберг в очередной раз попытался проанализировать ситуацию. Невольная причастность к таинственной смерти Марлены пагубно сказалась на его рассудке и способности логически мыслить. И спустя некоторое время Мальберг всерьез начал сомневаться, действительно ли все это произошло с ним, не привиделось ли. Он задумчиво гладил обложку записной книжки Марлены и думал: «Нет, это был не сон. Я должен узнать, что произошло на самом деле».

Раздираемый сомнениями, Мальберг достал листок, на котором был записан телефон Марлены, и потянулся к телефону. Он набрал номер и, к своему удивлению, услышал длинный зуммер.

— Алло?

Мальберг до смерти испугался. Он не мог произнести ни слова.

Женский голос повторил вопрос, теперь уже более настойчиво:

— Алло? Кто это?

— Это Лукас Мальберг, — начал заикаться он. — Марлена, это ты?

— С вами говорит маркиза Лоренца Фальконьери. Так вы Мальберг? Антиквар из Мюнхена?

— Да, — тихо ответил Лукас и растерянно посмотрел на бумажку.

— Я должна вам сообщить трагическое известие, — нерешительно начала маркиза. — Марлена умерла.

— Умерла, — машинально повторил Мальберг.

— Да, полиция еще не знает, было ли это самоубийство или несчастный случай…

— Самоубийство? — возмущенно произнес Мальберг. — Никогда в жизни!

— Еще ничего не известно, — холодно сказала маркиза и продолжила: — Вы полагаете, что Марлена была из числа тех женщин, которые не могут совершить самоубийство? Может быть. Вероятно, я ее плохо знала. Впрочем, кто может сказать, что у другого человека на уме? Тогда, скорее всего, это был несчастный случай.

— Это не был несчастный случай! — выпалил Мальберг. И испугался собственных слов.

Маркиза на секунду замолчала.

— Откуда вы это знаете? — насторожившись, спросила она.

Мальберг потерянно молчал. У него появилось недоброе предчувствие, что он снова вляпался в историю, к которой не имел никакого отношения. В левой руке он держал бумажку с номером телефона Марлены. Внизу было написано слово «маркиза». От возбуждения он, очевидно, перепутал номера.

— Так вы интересуетесь моими книгами? — услышал он голос маркизы.

Ее вопрос был неожиданным и звучал по-деловому, как будто они и не говорили только что о смерти человека, которого знали лично.

— Я антиквар, — ответил Мальберг. — Я существую на то, что покупаю и перепродаю ценные книги.

— Я достаточно знаю о вашей профессии, синьор. Маркиз, упокой Господь его душу, покупал книги не только на аукционах, но и у антикваров в Германии. Он был одержим книгами.

Некоторые экземпляры стоят целое состояние. Дилетанты никогда не смогли бы оценить эти книги по достоинству. Поэтому я надеюсь на вашу порядочность, если мы будем иметь с нами дело. Когда вы сможете приехать?

— Когда вам будет удобно, маркиза?

— Если это будет около пяти?

— Мне удобно.

— Адрес у вас есть, синьор Мальберг.

— Я его записал.

— Ах, вот еще что: вы не пугайтесь, когда увидите мой дом. На первых четырех этажах никто не живет. Я живу на пятом. Виип giorno!

Дом стоял недалеко от Пьяцца Навона в маленькой боковой Виа деи Коронари, совсем рядом с гостиницей Мальберга. Он отправился пешком.

На улице стояла нестерпимая летняя жара. Большинство жителей Рима уехали из города. Несло пылью и выхлопными газами. Мальберг шел по затененной стороне улицы.

Хорошо, что маркиза предупредила его о состоянии дома, иначе он наверняка прошел бы мимо. Нет, здание не вызывало решительно никаких положительных эмоций и выглядело скорее убого для дома, в котором живет настоящая маркиза. Это строение видело времена и получше. Лепка в стиле барокко вокруг оконных рам кое-где отвалилась, с фасада осыпалась штукатурка, а входную дверь не красили уже лет сто.

Мальберг вошел внутрь. На темной лестнице ему в лицо ударил влажный прохладный воздух, и он невольно вспомнил дом Марлены.

Когда он поднялся на самую верхнюю площадку, в дверях его встретила изящная, одетая в черное женщина. Ее волосы были зачесаны назад, на лице — великолепный макияж. На ней были черные чулки и безупречные черные туфли-лодочки на высоком каблуке. Таким же строгим, как и одежда, было и выражение ее лица, когда она протянула Мальбергу руку и вежливо произнесла:

— Синьора!

Больше она ничего не сказала.

— Мальберг, Лукас Мальберг. Очень рад, что вы меня приняли, маркиза!

— О, какие манеры, — ответила маркиза и крепко пожала руку. У нее были темные заплаканные глаза.

Мальберг смутился. Ее тон вселил в него неуверенность. Может, она хочет над ним посмеяться?

— Следуйте за мной, синьор, — сказала хозяйка и прошла в квартиру.

• Предыдущая
• 7/85
• Следующая