Выбери любимый жанр

Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 29

Изменить размер шрифта:

– Идемте, девушки! – с улыбкой позвала их Семислава. – Я вас пока к себе отведу, умоетесь с дороги, в себя придете.

Внутри воротынского вала располагались связки больших полуземлянок или наземных изб, причем только кузниц Лютава заметила сразу три. Для князя, который предполагал часто сюда приезжать, имелась большая отдельная землянка из трех частей – теплой, летней и сеней между ними. Две последние были плотно забиты народом: здесь сидели какие-то бояре и воеводы, и Семислава с трудом пробралась между ними, чтобы провести гостий в заднюю истобку. Здесь помещались, кроме печки, еще лежанка и пара ларей.

– Отдыхайте пока, я велю баню истопить и поесть вам собрать, – сказала Семислава и ушла.

На шум и многолюдство в доме она не обращала никакого внимания. Зато ей все кланялись и смотрели вслед так, будто от женщины-лебеди зависела судьба каждого. Еще ничего толком не зная, Лютава заподозрила, что младшая жена князь Святко здесь пользуется немалым весом.

Но особенно долго отдохнуть девушкам не пришлось. Они едва успели вернуться из бани, куда их проводили Семиславины челядинки, и кое-как подсушить мокрые волосы, как молодая княгиня вернулась.

– Оденьтесь, девушки! – посоветовала она. – Сейчас к вам князь Святко придет.

– К чему такая честь и так скоро? – без удовольствия отозвалась Лютава. – Мы еще не готовы гостей принимать.

– Так приготовьтесь. Нам ждать недосуг. Хазары ждать не дают, мы тут привыкли быстро поворачиваться. Да и любопытно князюшке, – заговорщицки зашептала она, наклонившись поближе. – Ему уже все уши прожужжали, что-де Доброслав привез двух дочерей князя Вершины, да обе красавицы такие, что не сказать словами!

– Ему не о красавицах, а о воеводах сейчас думать надо! – заметила Молинка. – Сыновья вон женатые, а все туда же!

– Сыновья у него не все женатые, есть у нас и женихи! – с намеком ответила Семислава, весело поглядывая то на одну княжну, то на другую. – И такие все соколы – только выбирай!

– Ну что, готовы? – Дверь приоткрылась, и из-за нее послышался мужской голос. – Можно мне войти?

– Еще чуть-чуть, князюшка! – звонко ответила Семислава и подала Молинке новую, чистую верхницу из своих собственных запасов.

Даже в поход молодая жена оковского князя взяла с собой достаточно одежды, чтобы нарядить невольных гостий, и каждая из этих рубах была гораздо богаче тех, что остались у девушек дома. Молинке досталась малиновая, отделанная ярким, гладким, блестящим красным шелком и расшитая золотой нитью, а Лютаве – бледно-зеленая, с желтым шелком на вороте и рукавах, вышитая плетучими травками. Только эти две рубахи говорили, ради чего князья русов ввязываются в войны с Хазарией – ради этих шелков для своих жен, ради шлемов и кольчуг для воевод, ради серебряных дирхемов и бронзовой посуды, ради вон того серебряного кувшина с неведомым крылатым зверем на выпуклом боку, из которого Семиславе, как видно, подают умываться.

Наконец обе угрянские княжны причесались и приготовились к встрече. Кланяясь князю Святко, обе старались принять невозмутимый вид, но в душе не могли одолеть робости. Сейчас они полностью находились в руках этого человека, которого сами обстоятельства сделали кровным врагом их отца.

Но Святомер оковский предпочитал никак не намекать на эти тяжелые обстоятельства, а делал вид, будто принимает желанных гостей, прибывших к нему по доброй воле. Это был еще не старый, оживленный, бодрый человек, носивший на себе множество следов прежних битв: он слегка хромал на правую ногу, на левой щеке у него виднелся из-под русой бороды длинный кривой шрам, а правый глаз немного дергался, из-за чего князь оковских русов носил прозвище Моргач. Видимо, с Доброславом он уже переговорил и знал обо всем, что случилось на Днепре и Угре, но держался очень приветливо и дружелюбно, не в пример своему надменному и замкнутому сыну. Кстати, сходства между Святко и Доброславом не наблюдалось ни малейшего – тот, видимо, пошел лицом и нравом в материнскую родню.

– Лебедушки вы мои дорогие, ягодки вы мои красные! – приговаривал Святко, отвечая на поклон каждой из девушек и приветливо целуя их в щеки. – Вот порадовали вы меня, старого, не могу сказать как!

– Какой же ты старый – удалее иных молодых будешь! – не удержалась Молинка.

– А что до радости, Святомер Дедомерович, то уж прости – не своей волей мы к тебе в гости приехали, – добавила Лютава, хотя князь, конечно, об этом знал. – Увезены мы из отцовского дома силою, тайком, темной ночью, и сын твой Доброслав с нами обошелся как разбойник лесной, а не как гость, к очагу принятый.

– Знаю, знаю! – Князь Святко замахал руками, торопясь прервать ее речь. – Уже попенял ему, дураку, и еще добавлю. Стыдно мне за сына, не ожидал от него! Князь Вершина мне как брат, его дочери – мои племянницы, а он вас, голубки мои белые, как полонянок уволок! Простите его, ради чуров, – парень молодой, глупый, горячий! Уж очень ему обидно было, что смоляне с нами дружить не желают! Хоть так, думает, а добуду подмоги!

– А если ты этого дела не одобряешь, то вели нас домой на Угру отвезти, – предложила Лютава. – Тогда мир между нашими землями не нарушится. Зачем тебе на Угре враги, князь Святко, разве тебе хазар мало?

– Да как же я вас отвезу? – Князь Святко развел руками, да Лютава и не ждала, что он согласится. Он был совсем не так прост, как хотел показать, и разбойное решение своего сына, несомненно, одобрял. – Двух таких красавиц, дев молодых, я же одних не отправлю! Вам надо дружину давать, воеводу давать! А у меня сейчас каждый отрок наперечет! Вот разобьем хазар, тогда видно будет. Да и зачем вам домой – не век же у отца с матерью под крылом сидеть, надо когда-то из гнезда вылетать да свое гнездышко вить! У вас ведь женихов-то нет еще?

– Нет. – Лютава качнула головой, хотя отсутствие жениха у Молинки было видно по девичьему венчику, а ей самой, как «сестре волков», никаких иных мужей и не полагалось.

– Вы обе девы уже взрослые, из недоросточков вышли, так чего дожидаться? Пока красота не увяла, надо и женихов приглядывать. А у меня сыновья – все как на подбор женихи. Одного только Доброслава женил, остальных не торопил, как знал, что таких невест дождусь! Все они здесь, и сыновья мои, и племянники, любого выбирайте! И Твердята, второй мой, и Ярко, Рудомера, брата моего старшего, сын единственный – и по годам, и по стати вам обеим в самый раз! Какой приглянется, такого и берите!

– Да что же мы, навки безродные, чтоб самим себя выдавать! – Молинка всплеснула руками. – Без отца, без матери свою судьбу решать! Ты своим бы дочерям, князь Святко, не желал такого! А коли решимся – род от нас откажется, зачем тебе такие невестки!

– Не откажется от вас род, что ты говоришь! Я бы от таких красавиц нипочем не отказался!

– Даже если бы к хазарам сбежали? – Лютава усмехнулась.

– Так то хазары! Язык чужой, все чужое. А то мы – русы, с кривичами одного языка, одних богов почитаем.

– Одних или не одних, но замуж без родительского благословения не ходят. И если не хочешь ты, князь Святко, нас в дому полонянками безродными держать, то разговоры эти оставь и говори с отцом нашим.

– Ну, ладно. – Хозяин махнул рукой. – Вы пока, милые, побудьте гостями моими. Жена за вами присмотрит. Ну, отдыхайте, мешать не буду.

Он ушел, вслед за ним упорхнула и Семислава. Но долго скучать в одиночестве девушкам не пришлось. По причине приезда Доброслава и его новостей в Воротынце стихийно собралось вече, причем вятичи требовали показать им дочерей Вершины, и за ними снова пришли.

Здешнее вече собралось на склоне пригорка, под воротами городка – внутри не нашлось бы столько места. Не было ни мальчишек, которые всегда сбегаются посмотреть и послушать, ни дряхлых стариков – только молодые и зрелые, но крепкие мужчины, посланные своими родами в поход.

– Вон Твердята, то есть Твердислав Святомерович. – Приведшая их Семислава кивнула в сторону одного из парней, стоявших ближе к воротам среди наиболее знатных бояр. – Он после Доброслава старший. А вон тот, румяный, в красной рубахе, – Ярогнев Рудомерович, сын прежнего князя оковского. Еще Добромер есть и Твердибой, но те вам молоды в женихи, пожалуй – моложе вас. Добряшке – пятнадцать, а Бойко тринадцать всего. Они уже с бойниками на Дон ушли.

Перейти на страницу: