Ночь богов. Книга 1: Гроза над полем - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 10

• Предыдущая
• 10/71
• Следующая

Парни захохотали, стали наперебой описывать, что именно Милята видел во сне, заглушая его возмущенные оправдания, что он-де и не думал краснеть, а кто в этом сомневается, сейчас сам у него покраснеет.

– Ну, вырядились, ну, птицы ирийские! – прозвучал вдруг поблизости веселый женский голос. – Жениться, что ли, полетели соколы? Тебе, Прочко, еще рано, нет тебе моего благословения!

Вокруг засмеялись – Прочко, очень бойкий и непослушный тринадцатилетний отрок, еще не дорос до посвящений, после которых можно жениться. Одновременно все бойники, обернувшись на голос, стали кляняться.

– Здравствуй, мать Темяна! Здравствуй, мать Числомера!

Неподалеку от Варги из леса выходила еще одна тропинка. Она вела к небольшому святилищу Марены, спрятанному в густом лесу. Обычные жертвы Матери Мертвых приносили перед ее идолом в святилище Велеса, а в лесном Маренином только сжигали тела умерших. Место, где умерший непосредственно переходит во владения Темной Матери, обычным людям вообще не следовало посещать. Там же постоянно жили две жрицы – Темяна и Числомера. Темяна на самом деле приходилась князь Вершине матерью, а Лютомеру и Лютаве, следовательно, родной бабкой. Она тоже с молодости была посвящена Марене, а после смерти мужа оставила род и ушла жить в святилище, справедливо рассудив, что «в белом свете» ей больше делать нечего. Она руководила каждым погребением и провожала умерших. Именем бабки Темяны матери пугали непослушных детей: по достижении семилетнего возраста каждого мальчика и девочку отводили в лес, и там Темяна, воплощение грозной темной богини, проводила испытания, задавала вопросы и «перепекала» дитя возле огня, после чего оно возвращалось в род. Поговаривали, что несправившихся она сама и съедает во славу своей покровительницы. И хотя каждый знал, что никого она еще не съела, даже взрослые, вспоминая собственное посвящение, кланялись ей при встрече с таким же благоговейным почтением, как в детстве.

Числомера, довольно молодая бойкая женщина, происходила из рода Залешан, но овдовела еще совсем юной и теперь воплощала в Ратиславльской волости «зрелую Марену», промежуточную ипостась между «старой Мареной» – Темяной и «молодой Мареной» – Лютавой. Тем парням, что постарше, вид ее внушал очень приятные чувства. Приближаясь к своему семнадцатилетию и собираясь вернуться в род, парни проходили у нее еще одно посвящение, тоже немного страшное, но скорее приятное, постигали тайны, без которых никак нельзя взрослому мужчине, кому скоро жениться.

Сейчас обе жрицы направлялись в святилище Велеса за своей долей жертв – ибо любой Ярилин праздник не обходится без жертв Велесу, и наоборот. Попрощавшись с волхвами, бойники тронулись в путь по широкой тропе. Хортогость – рослый, широкий, немного сгорбленный мужик лет пятидесяти, с широкой черно-пегой бородой – стоял у кострища и провожал глазами своих питомцев. Когда-то и он двенадцатилетним отроком пришел в Варгу да так и прижился здесь, обучая младших, и не завел никакой другой семьи. Во времена его молодости бойники пробирались к местам весенних игрищ тайком – подкрадываясь, как настоящие волки, хватали девушек и уносили в чащу, а родичи похищенных потом не шутя выслеживали их и мстили – многим это в те времена стоило жизни. А теперь вон как – нарядились да пошли открыто, с самого утра.

– Ты смотри, Хортога, что делается! – Бабка Темяна взмахнула клюкой, у которой на верхушке была вырезана голова лебедя – священной птицы Марены. – И это «волки» называется! Совсем молодежь распустилась – на праздники к людям ходят! Куда только белый свет катится!

– Да ладно, мать, что сделается-то? – примирительно отозвался Хортогость. В душе он по-хорошему завидовал нынешним бойникам, которые не были так оторваны от людей, как он и его ровесники, давно уже сложившие головы в разных стычках и сражениях. – Мы же оружия на людях не носим, а если задерется кто, то свои же уймут. А Докуку варга брать не велел, пусть сидит, котел чистит, раз такой дурной.

– Чего да чего? – ворчала бабка. – Скоро докатимся – гостей будем в Варгу водить! И так вон, дорогу протоптали, хоть на санях езжай! Никакого уважения! Ну какие ж они волки! Звание одно! Скоро ночевать домой ходить начнут, а там от бойничества и памяти не останется, басни одни!

– Ну ладно, мать, они же ребята молодые! – попыталась утихомирить ее Числомера. – Повеселиться и волкам хочется! Я тоже вот под вечер пойду на Ярилину Плешь поплясать!

– Вот подрастут, в роды вернутся, тогда бы и веселились! А то – волки, а к людям на праздник ходят! Какие же это волки!

Продолжая ворчать, старуха направилась вслед за ушедшими бойниками. Хортогость ушел в землянку.

Путь лесных побратимов лежал к Перунову дубу, расположенному на пригорке над рекой неподалеку от Ратиславля.

– Ой, смотри, все собрались уже, быстрее! – Молинка, заметив у пригорка большую толпу, пестрящую белыми, розовыми, серо-голубыми, бледно-зелеными, желтыми пятнами нарядных крашеных рубашек, побежала вперед, потом обернулась, в нетерпении подпрыгивая и звеня подвесками в ожерелье: – Далянка! Из-за тебя не начинают. Давай бегом! Весну проспим, Ярилу упустим, ты понимаешь, что с нами за это сделают!

– Да не упустим, ладно тебе! – ответила Далянка, однако прибавила шагу. – Ярила-то сам с нами.

Молинка оказалась права: их ждали с нетерпением, и, когда ватага бойников с конем и тремя девушками показалась из леса, толпа забурлила, раздались приветственные крики, угряне замахали руками, закричали, призывая их поторопиться. Старшая жрица Молигнева держала на вышитом полотенце свежий каравай и пучок сухих ячменных колосьев, сберегаемых с прошлого года. В честь праздника она нарядилась в самые лучшие красные рубахи с вышивкой, в праздничную поневу, затканную знаками земли и засеянного поля, а на голове ее красовался старинный головной убор с рогами вроде коровьих, на которых висели кисточки из красных нитей и серебряные бубенчики. Имеющая шестеро здоровых детей и четверых внуков, полная, пыщущая здоровьем и жизненной силой, старшая жрица воплощала саму Макошь угрянской земли. Причем ее младшие дочери еще не вышли замуж, а стало быть, и саму Молигневу в старухи было зачислять рановато – многие мужики с удовольствием поглядывали на ее мощную грудь и широкие бедра.

– Далянка! Где ходишь! – закричал ее старший сын, Солога, призывно размахивая руками. – Мы уж думали, тебя волки съели! Хотели уже Русавку вести!

– Иду я, иду! – Далянка подбежала к Молигневе.

Бойники тем временем смешались с толпой, каждый из подростков кинулся к своим родичам. Теперь, когда желание повидаться с матерью уже не расценивалось как измена братству и не каралось смертью, «волки» довольно часто виделись со своей родней, но все же женщины охали, обнимали сыновей, расспрашивали, как жизнь в Варге. Отцы радовались, как хорошо растут и крепнут их отпрыски, допытывались об успехах, вспоминали время своего бойничества. Там и здесь раздавалось: «Ну, совсем здоровый парень вырос, скоро женить пора! Когда домой-то вернешься, а, Соколик?» В старинных песнях, которых Лютава знала множество и пела побратимам зимними вечерами, часто говорилось об этом – как мать и отец уговаривают бойника не возвращаться к братьям, остаться с ними, даже опаивают его сонным зельем, чтобы забыл братство… И все это очень печально кончается!

Далянке и Лютомеру женщины водрузили на головы заранее приготовленные венки из цветов и зелени, такие оромные и пышные, что из-под них не было видно лиц, да и сами они почти ничего не видели. Такими же пышными травяными жгутами их опоясали, еще по одному венку надели на шеи вместо ожерелий. Поскольку покровителем бойников является Ярила, то «Ярилу» на весенних праздниках по обычаю выбирали из них. А Лютомер к тому же считался сыном Велеса, то есть – Ярилой,[5] и последние десять лет именно он ходил по полям в пышном венке, держа за руку самую красивую девушку волости. Три последних года это была Далянка. Лютомеру давно пришла пора выбирать жену – у его ровесников уже бегали семилетние дети, – поэтому люди со дня на день ждали, что он объявит о возвращении в род. Его будущую жену, а свою будущую княгиню видели в Далянке, которая и собой хороша, и родом знатна. Женщины восхищались, глядя на эту статную пару, молодежь завидовала.

• Предыдущая
• 10/71
• Следующая