Трудное примирение - Грэхем Линн - Страница 37

• Предыдущая
• 37/38
• Следующая

Она смотрела, как он меряет шагами комнату, точно кошка на бархатных лапках, вышедшая на ночную охоту.

— Какие такие «истории»? Он сжал зубы.

— Я выхожу из себя и говорю совсем не то, что нужно. — Он сжал руку в кулак и сунул ее в карман брюк. Весь вид его выражал замешательство. — Но то, что ты в такой степени мне не доверяла… это… это ужасно.

Так и сказал. Ей страшно хотелось броситься к нему на шею, но она чувствовала, что ему это не понравится. Он ведь горд и щепетилен, ему трудно произносить слова, которые так легко срываются с ее губ. И ему так трудно выйти из этого состояния, ведь задеты его самые глубокие чувства. Он и заговорил-то только потому, что его подстегнул гнев.

— Я совсем растерялась, когда узнала, что беременна, — неуверенно начала она. — И ты меня добил, Люк. У меня все чувства смешались. У меня просто не хватило духа сказать тебе, что случилось нечто для тебя нежеланное. Мне и в голову не приходило, что ты вдруг решишь жениться на мне или примешь на себя заботу о ребенке, которого я ожидала…

На шее у него вздулись вены.

— Не надо оправдываться. Я тебя ни в чем не обвиняю, — сказал он почти неслышно. — Надо было сначала потерять тебя, чтобы я наконец понял, что ты для меня значишь.

Он не отказывался от брачного ложа. Он понял ее поступок пятилетней давности. Он не держит на нее зла даже при том, что она обманула его ожидания. Просто невероятно, но он принимает все как есть, нравится ему это или нет.

— Вообще-то, если бы я тогда не попала под машину, — сказала она, — я бы тебе позвонила.

Он побледнел.

— Под какую еще машину?

Она рассказала, что случилось на автостоянке и сколько месяцев потом она пролежала в больнице. Он был явно потрясен и напуган, однако не сжал ее тут же в объятиях, как она втайне надеялась. Он отошел к окну и бросил на нее сумрачный взгляд.

— Когда я впервые тебя увидел, мне показалось, что ты ангелочек с рождественской елки. Такой хрупкий, к которому и прикоснуться-то грешно. На тебе было какое-то жуткое платьице в розочках, и ты была такая тоненькая, будто это оно носило тебя, а не ты его. Когда я улыбнулся тебе, ты так и засияла, точно лампочка, и дальше тараторила минут пятнадцать без перерыва, — говорил он тихо. — Ты забыла обо всем на свете. Ты не слышала, как звонит телефон. Ты не видела, что вошла женщина и стала бродить по галерее. Ты была такая забавная, ты меня просто очаровала. Я никогда раньше не встречал ничего подобного. Ты бы хотела услышать, что я полюбил тебя с первого взгляда, но это не так.

— Я всегда знала, что это не так. — Щеки у нее горели, угрожая зажечь все вокруг.

— В тот вечер у меня не возникло в отношении тебя ни единой эротической мысли, — не упуская подробностей, говорил он.

— У тебя никогда не было склонности к ностальгии, — сердито буркнула она.

— Но я никогда не встречал человека, в котором было бы столько естественного тепла. Быть рядом с тобой было все равно что греться на солнце. Когда я ушел, у меня было такое ощущение, будто я ударил щенка…

Она впилась ногтями себе в ладонь.

— Уходить было до странности трудно, — понизив голос, признался он. — В последующие два месяца я порой вспоминал о тебе. Я спал с другой женщиной и все-таки думал о тебе. Это меня бесило.

— Меня тоже! — отрезала она.

— Когда я снова приехал в Лондон, я не собирался еще раз встречаться с тобой. Честно говоря, я тогда приехал с другой женщиной. Я нарочно выбрал отель подальше от этой галереи.

— Ты полагаешь, мне хочется это выслушивать?

Он стрельнул в нее взглядом и отвел глаза.

— Я ни разу не спал с ней. Она действовала мне на нервы, и я отослал ее обратно в Нью-Йорк. Я поступил с ней жестоко. Тогда я вообще почти всегда был жесток в обращении с женщинами. Но оказалось, что быть жестоким с тобой я не могу. Ты обладала удивительной притягательностью, сага. Едва она выехала в аэропорт, как я уже был в галерее.

— Почему? — Она обнаружила, что его речь завораживает ее против всякого желания, это было словно окно в некогда глухой стене.

— Сам не знаю. Ты была так откровенно рада мне, будто все это время ждала меня. Или как будто знала что-то совершенно мне неизвестное. — На лице его появилась почти нежная улыбка. — Это расстраивало все мои планы. Ставило меня в тупик. С тех пор как мне исполнилось четырнадцать, я ни разу не приглашал девушку на прогулку. Я был в отвратительном настроении, но тебе удалось вывести меня из него. Ты была так мучительно откровенна, так отчаянно юна, но каким-то образом… — он замялся, — ты заставила меня почувствовать себя на десять футов выше.

— Я доставила тебе столько приятных минут, что тебе понадобилось еще два месяца, чтобы решиться снова показаться мне на глаза! — возразила она.

Он присвистнул.

— Тебе было всего восемнадцать. Ты была совсем из другого мира. Я не хотел причинить тебе зло. И в то же время меня ни к кому так физически не тянуло, как к тебе в тот вечер. Мне было двадцать семь, но я чувствовал себя пожилым развратником! — выпалил он. — И я решил больше с тобой не встречаться.

— А ты представляешь, сколько ночей я не смыкала глаз, ожидая твоего звонка?

— Знаю, — мрачно сказал он. — Я чувствовал, что ты меня ждешь, и сам не мог выбросить тебя из головы. Я понял, что не могу без тебя. Я надеялся, что, переспав с тобой, я наконец-таки вылечусь.

— Какая мерзость! — вскрикнула она.

— Per Dio, а чего ты хочешь? Правды или сказок? — вдруг рассердился он. — Ты думаешь, мне легко а этом признаваться? В том, как я лгал самому себе? Та первая ночь в Швейцарии — как это ты описывала? Тебе кажется, что ты умер и попал в рай? Что ж, я почувствовал то же самое — с первого же раза, когда мы занимались любовью.

Ее сжатые губы искривились в легкой улыбке.

— Но я, естественно, убедил себя, что это ощущение чисто сексуальное.

Ее улыбка рассеялась подобно утренней дымке.

— Я любил тебя, но не хотел себе в этом признаваться, — отчеканил он. — Мне было плохо без тебя, но я не мог всюду брать тебя с собой. Тебе бы стали перемывать кости в газетах.

— Это так важно?

— Семь лет назад, сага, ты бы не смогла занять более видное место в моей жизни. — Он резко пожал плечами. — И я не хотел делить тебя ни с кем. Я не мог допустить, чтобы другие женщины чесали о тебе языки. Я не хотел, чтобы репортеры наполняли свои колонки сплетнями о том, что происходит между нами.

Она опустила голову.

— Возможно, ты не хотел, чтобы кто-нибудь догадался, что я не могу читать.

— Да. Это меня и беспокоило и злило. — Признание далось ему не легко. — Но знай я тогда, что у тебя дислексия, я бы относился к этому совсем по-другому. Тебе надо было мне довериться. Но несмотря ни на что, дом для меня был там, где была ты. Какие бы ни валились на меня заботы, с тобой я забывал обо всем. Пока я не потерял тебя, я даже не представлял, что ты для меня значишь.

Она изо всех сил держалась, чтобы не расплакаться. Очень медленно, очень нежно он притянул ее к себе.

— Мало оправданий тому, как я вел себя пять лет назад. Но, если это может хоть сколько-нибудь тебя утешить, мне пришлось за это дорого заплатить, Dio… — проговорил он дрожащим голосом. — Я заплатил за то, что не оценил тебя по достоинству. Если бы в то утро я успел перехватить тебя до того, как ты ушла из дома!.. Я и часа не мог вынести без тебя.

Она положила голову ему на грудь, купаясь в волнах исходящего от него тепла, чувствуя, как слабеет, как вот-вот растает.

— Зачем только я ушла от тебя!

— В тот момент, bella mia, я с еще большей страстью задавал себе этот вопрос. — Его рука нежно погладила ее волосы. — Я был совершенно один, и это был единственный раз в моей жизни, когда я потерял всякий интерес к деньгам.

— Ты? — ошеломленно спросила она.

— Я. Мне было непереносимо жалко себя. Все мне осточертело.

Она подняла брови.

— Дрю говорил мне, что несколько лет назад ты потерял все чуть не до последней рубашки. Это правда?

• Предыдущая
• 37/38
• Следующая