Библиотека фантастики и путешествий в пяти томах. Том 3 - Гансовский Север Феликсович - Страница 56

• Предыдущая
• 56/89
• Следующая

Он нахмурил лоб и засопел, усиленно соображая.

– А на спидометре?

– Что - на спидометре?

– А спидометр сколько даст?

– На спидометре вашей машины будет, конечно, шестьдесят. Но ведь это относительно земли…

– Ну вот, шестьдесят! А ты говоришь - десять. - Он усмехнулся, как человек, окончательно посрамивший противника.

Я начал было новое рассуждение, но увидел, что Жора не испытывает ни малейшего интереса к тому, о чем я говорю.

У него совсем не было способности абстрактно мыслить. Он меня совершенно не понимал и, по-моему, думал, что я как-то пытаюсь обвести его вокруг пальца.

Я замолчал, и мы шли около трех километров, каждый поглощенный своими собственными соображениями.

Если допустить, что мы действительно «ускорились» в триста раз или около этого, выходило, что мы пронеслись из поселка в совхоз за какие-нибудь полминуты, если брать нормальное «человеческое» время. То есть для всего окружающего мы промелькнули, как тени, как дуновение ветра. Но в то же время для нас самих это был довольно долгий переход, занявший примерно два с половиной часа по нашему счету.

Но могли ли мы двигаться с такой скоростью? Тысячу или даже тысячу двести километров в час. Я помнил, что при скоростях больше двух тысяч километров, которые достижимы только для реактивной авиации, поверхность самолета нагревается до 140- 150 градусов Цельсия. При скоростях за три тысячи фюзеляж нагревается до 150 градусов, так что алюминий и его сплавы теряют прочность.

А мы даже не ощущали сильной жары. По всей видимости получилось, что с ускорением всех жизненных процессов в наших телах резко ускорился и процесс теплообмена.

Это было единственным объяснением, которое я мог найти.

Впрочем, если я быстро взмахивал рукой, ту ее сторону, которая встречала сопротивление воздуха, легонько и приятно покалывало…

А пыль, которую мы подняли на дороге, идя в совхоз, все еще не успела опуститься.

Нога, ушибленная об волну, болела у меня все больше, и я постепенно отставал от Жоры. Эта боль и убеждала меня в реальности всего происходящего.

Когда мы вышли на приморское шоссе, оказалось, что в голове моего спутника все же происходила какая-то мыслительная работа.

Он подождал меня на обочине.

– Значит, мы быстро, а они медленно?

– Кто «они»? - спросил я.

– Ну, вообще… Все. - Он обвел рукой широкий круг, показывая, что имеет в виду все человечество.

– Конечно, гораздо медленнее, чем мы. Жора задумался:

– Выходит, что им нас не поймать?

– Не поймать, - ответил я неуверенно. - А зачем, собственно, им нас ловить? Мы и не собираемся скрываться.

Он засмеялся и зашагал по асфальту. Но теперь поведение его изменилось. Прежде он боялся неподвижных людей, которых мы встречали по дороге. Теперь страх его прошел, и он сделался каким-то неприятно прилипчивым по отношению ко всему живому, что попадалось нам по пути.

Недалеко от поселка мы обогнали открытый «ЗИЛ-110». Машина шла километров на сто двадцать, но для нас она двигалась не быстрее катка, которым разглаживают асфальт. Даже медленнее.

Мы остановились возле автомобиля и стали рассматривать пассажиров. Это была компания, отправившаяся на прогулку куда-нибудь на озера.

В машине сидело пятеро, и на всех лицах было то счастливое и самоуглубленное выражение, которое бывает у человека, когда он вполне отдается ритму быстрой езды и приятному ощущению упругого ветра.

Правда, все они казались чуть-чуть безжизненными.

Крайней справа на заднем сиденье была девушка лет семнадцати, школьница с чистым и свежим лицом, одетая в цветастое платье. Она сощурила глаза с длинными ресницами и чуть приоткрыла рот.

Жора долго смотрел на девушку, потом вдруг поднял руку, выставил короткий и толстый указательный палец с грязным ногтем и вознамерился ткнуть девушку этим пальцем в глаз.

Я едва успел отвести его руку. Мы с ним некоторое время боролись. Он, хихикая, вырывался от меня, и я с большим трудом оттащил его от автомобиля.

– Им же нас не догнать, - бормотал он.

В конце концов, он сумел сорвать с девушки газовую косынку и бросил ее на дорогу. Я поднял косынку, сунул ее в кузов и потащил моего спутника дальше.

Он был силен, как бык, и тут я впервые подумал, какую опасность для людей могут представить те преимущества, обладателями которых мы случайно оказались.

А Жору теперь трудно было угомонить.

За обочиной он заметил клеста и кинулся за ним. Но, к счастью для себя, птичка была так высоко, что он не мог ее достать.

По дороге нам попался мотоциклист - тот, которого я утром увидел еще из дома. Он был примерно в полутора километрах от того места, где я его впервые рассматривал. Жоре почему-то очень захотелось его опрокинуть. Когда я опять стал его оттаскивать, он вдруг, вырвав руку, злобно посмотрел на меня.

– Уйди, гад! А то ты у меня будешь не жить, а тлеть.

Я, опешив, молчал.

Он презрительно выпятил нижнюю губу:

– Чего пристал? На что ты мне нужен? Еле-еле я его успокоил, и мы потащились

дальше. Но теперь его тон по отношению ко мне совершенно переменился.

После всей этой возни я почувствовал огромное облегчение, когда мы наконец вошли в поселок, и я смог увести его с улицы в дом.

По моим часам выходило, что мы отсутствовали чуть больше одной минуты нормального «человеческого» времени. В поселке почти ничего не переменилось с тех пор, как мы ушли.

В доме Мохова в окне его кабинета была поднята штора, и сам Андрей Андреевич сидел за своим столом. (Ужасно далеким и чужим показался он мне, когда я, прихрамывая, брел мимо.) Домработница Юшковых - веснушчатая коренастая Маша - за заборчиком на противоположной стороне улицы застыла у веревки с пеленкой в руках. Стоя на месте недалеко от ларька, шел незнакомый мне коренастый брюнет в брюках гольф. И надо всем этим висело в небе неподвижное солнце, а ветви деревьев гнулись от ветра, которого я не ощущал.

В столовой я устало рухнул на стул. Черт побери! Все мне уже порядком надоело. Нужно было заставить себя сосредоточиться и подумать, откуда взялись все эти странности. Но я был так удручен, что чувствовал себя совершенно неспособным на сколько-нибудь объективную оценку окружающего.

И мне и Жоре хотелось есть.

Я, наконец, встал и, волоча ноги, принялся собирать на стол то, что было в холодильнике и на газовой плите, на кухне.

– Сбегаю за пол-литром, - предложил Жора.

– Сходим вместе, - ответил я. Мне не хотелось отпускать его одного в поселок.

Он хмуро согласился. Я уже надоел ему со своей опекой, и он с удовольствием от меня отделался бы.

За обедом мы просидели часа два или три.

Было много удивительного. Оброненная со стола вилка повисала в воздухе и лишь минуты за полторы лениво опускалась на пол. Водка никак не хотела выливаться в стакан, и Жоре пришлось сосать ее из. горлышка.

Все совершалось как бы в сильно замедленном кинофильме, и только усилием воли я заставлял себя постоянно помнить о том, что мир ведет себя нормально и лишь другая скорость нашего восприятия позволяет нам видеть его изменившимся.

Когда я смотрел на медленно опускающуюся вилку, мне вдруг показалось, что когда-то раньше я уже видел это явление и когда-то раньше уже сидел с Жорой за столом, пытаясь налить себе молоко в стакан. (Знаете, бывает иногда такое чувство, будто то, что с тобой сейчас происходит, ты переживаешь второй раз в своей жизни.)

Потом я хлопнул себя по лбу. Не видел, а читал. Читал в рассказе Уэллса «Новейший ускоритель». Там тоже был стакан, который повисал в воздухе, и неподвижный велосипедист.

Странно, как тесно даже самая смелая фантазия соприкасается с действительностью. Хотя, впрочем, если вдуматься, в этом нет ничего удивительного. Любое, даже самое фантастическое предположение все-таки основывается на действительности, так как, кроме нее, у человека ничего нет.

• Предыдущая
• 56/89
• Следующая