Ключ - Алданов Марк Александрович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/75
• Следующая

— Ну и ладно, эту так эту, — небрежно заметил Кременецкий. — Разрешите вам презентовать сию картинку, Альфред Исаевич…

— Семена Исидоровича уже снимали раз для «Огонька» к юбилею судебных уставов… — начала было Тамара Матвеевна. Кременецкий с неудовлетворением взглянул на жену: она никак не должна была помнить об «Огоньке», точно помещение его фотографии в печати было для них событием.

— Тогда уж позвольте вас просить, Семен Исидорович, сделать надпись.

— С радостью… Но ведь это для печати? Разве на обороте надписать?

— Да, пожалуйста, на обороте.

— Охотно…

— Дон Педро, я вам скажу, к кому вы должны поехать за интервью, — сказала Муся. — К майору Клервиллю. Он живет в «Паласе».

— Это тот офицер, который был на вашем рауте, мадмуазель? Я сам о нем думал… Он живет в «Паласе»? Так я прямо от вас к нему и поеду.

— Послушайте, дон Педро, ангел, можно мне ехать с вами? Я буду отлично себя вести… Я буду вам переводить… Папа, нельзя? Отчего нельзя?.. Отчего мне не быть журналисткой, что тут такого? Ну, так я вас довезу до «Паласа», если вы меня не хотите. Меня как раз ждет внизу экипаж. Можно, мама?

Кременецкий, помахивая в воздухе фотографией, улыбался несколько натянуто.

— Разумеется, можно, — ответила с беспокойной улыбкой Тамара Матвеевна.

— Ах, Боже мой, мадмуазель, вы меня чрезвычайно обяжете, — сказал дон Педро. — Но я не хотел бы вас беспокоить.

— Для вас я готова на любое беспокойство. Если б вы знали, какую поклонницу вы во мне имеете… Мама, правда? Что я вам говорила на прошлой неделе о статье дон Педро? Папа, ваша надпись высохла. Идем… До свидания…

— Мусенька, застегнись, очень холодно. И скажи Степану не гнать… Прощайте, Альфред Исаевич, не забывайте нас.

— Благодарствуйте, Альфред Исаевич… Не забывайте же к нам дорогу, — сказал Семен Исидорович. Он проводил гостя до передней, затем из окна посмотрел, как они садились в экипаж. Вид его гнедой пары все еще доставлял ему удовольствие. — Кременецкий только в прошлом году обзавелся экипажем. — Знаешь, золото, — сказал он жене, — Муся, конечно, очень мила, но тон у нее временами немножко фривольный. Это не принято и не очень мне нравится. Ведь она почти не знает этого Певзнера… Ты бы ее побранила.

— Да, иногда с ней такое бывает, — ответила со вздохом Тамара Матвеевна. — Всегда она скромная, такая воспитанная, но вдруг точно муха ее укусит — я сейчас у ней по лицу вижу. Ах, надо ей найти жениха!

— Найдем, найдем… Не засидится у нас Муська, — уверенно сказал Кременецкий. Он был радостно настроен по случаю интервью и не хотел думать о неприятных предметах.

Муся в экипаже озабоченно расспрашивала дон Педро о Клервилле. Но Альфред Исаевич ничего о нем не знал.

— Нет, вы просто не хотите сказать, — говорила сердито Муся. — Не знаете, шпион ли он, не знаете, кто его любовница, да вы ничего не знаете! Какой же вы после этого журналист?

— Мадмуазель… — сказал дон Педро. — Клянусь вам, я этого не знаю!

— За что же вам деньги платят, если вы ничего не знаете? Нет, правда, не может быть, чтобы вы не знали, как зовут его нынешнюю даму? Послушайте, а может быть, он любит мальчиков?.. Да? Да?

Альфред Исаевич смотрел на нее, выпучив глаза. «Что это за барышни пошли, — спрашивал он себя. — В таком хорошем семействе!..»

— Помилуйте, мадмуазель, — растерянно сказал дон Педро, — откуда же я могу знать такие вещи? Согласитесь, это было бы странно, честное слово…

— А к Брауну вы не зайдете за интервью? Он тоже в «Паласе».

— Какой это Браун? Ах, да. Может быть, я о нем забыл. Вы мне подаете мысль, мадмуазель.

«В самом деле, можно взять его в представители науки, — подумал Альфред Исаевич. — Говорят, он замечательный ученый. А то годами одни и те же: Тимирязев, Мечников, Мечников, Тимирязев — это всем надоело…»

«Хорошая штучка! — подумал дон Педро, шаркнув калошами и раскланявшись с отъезжавшей в коляске Мусей. — Говорят, Сема хочет ее выдать за Нещеретова. Тоже нашел дурака… Сейчас Нещеретов на ней возьмет и женится…»

Альфред Исаевич направился по скользкому, плохо засыпанному песком тротуару к дверям гостиницы «Палас». Человек в поддевке, почтительно сняв шапку, украшенную павлиньими перьями, толкнул перед ним вертящуюся дверь. Дон Педро кивнул головой и вошел. Скрывая легкую робость под особенно самоуверенным видом, он направился к длинному столу, за которым стояли два человека в черных сюртуках.

— Майор Клервилль у себя?

Человек в сюртуке оторвался от лежавшей перед ним огромной книги, оглянулся на доску с ключами и взялся за ручку одного из телефонных аппаратов.

— Как доложить?

— Не надо докладывать, меня ждут, — поспешно ответил Альфред Исаевич. Узнав, что Клервилль живет в 103-м номере, а Браун в 264-м, дон Педро кивнул головой и солидной походкой направился к лестнице, с любопытством осматриваясь по сторонам. Все в «Паласе» очень нравилось Альфреду Исаевичу: и яркое освещение, и комфорт, и хорошо одетые люди, и в особенности окружающая посетителей атмосфера почета. Альфред Исаевич вдруг поспешно снял меховую шапку и поклонился: по hall’ю в сопровождении управляющего гостиницы быстро шел, размахивая руками, высокий, по-актерски гладко выбритый человек. Это был тот богач Нещеретов, о котором только что думал дон Педро. С Нещеретовым из-за столиков hall’я учтиво раскланялись, привставая, еще несколько гостей. Он окинул беглым взором Альфреда Исаевича, слегка ему кивнул и остановился, хлопнув себя по карману шубы.

— Эх, беда!.. Перчатки забыл, — сердито сказал он.

Лакей бросился за перчатками, и даже дон Педро преодолел в себе желание как-либо помочь в беде богачу. Альфред Исаевич ничего не ждал от Нещеретова, но самый вид человека, владевшего десятками миллионов, приводил его в легкое волнение. Нещеретов взял перчатки и быстро пошел к выходу. «Да, хорошо живет, — подумал Альфред Исаевич. — Князей встречают хуже. А всего каких-нибудь десять лет тому назад его бы сюда на порог не пустили!..»

У лестницы мальчик открыл перед ним дверь подъемной машины. Хотя во второй этаж было проще подняться по лестнице, Альфред Исаевич, подкупленный почтительностью мальчика, вошел в лифт и вынул из большого черного кошелька засаленную марку военного времени. На стене висела печатная надпись: «Просят не разговаривать по-немецки, — с полустертой добавкой карандашом: — И по-турецки». Машина остановилась. Дон Педро сунул марку мальчику и вышел. Разыскав 103-й номер, он постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, отворил ее.

Майор Клервилль, сидевший за столом спиной к двери, поднялся, с недоумением глядя на вошедшего без доклада посетителя. «Может быть, у них так принято», — тотчас подумал он. Лицо Альфреда Исаевича было ему знакомо, но он решительно не помнил, кто это.

— Вы, верно, меня не узнаете, господин майор, — начал Альфред Исаевич с учтивой солидной улыбкой на лице. — Пожалуйста, извините меня…

— О, я хорошо узнаю, без сомнения…

— Пожалуйста, извините, что посмел отнять ваше драгоценное время, — сказал дон Педро. Он изложил свое дело, говоря так же изысканно, но несколько медленнее и вразумительнее, чем обычно. Клервилль не все разобрал в его словах, но понял суть дела и по ней вспомнил, что этот человек был журналист, которого он видел на вечере у русского адвоката. Просьба дон Педро доставила удовольствие майору Клервиллю — к нему еще никто никогда не обращался за интервью. Он, однако, с любезной улыбкой ответил, что, как офицер, интервью давать не вправе.

Дон Педро с сожалением откинул голову, полузакрыл глаза и слегка развел руками, свидетельствуя, что подчиняется решению своего собеседника и отдает должное его доводам, хотя не разделяет их. Майор поблагодарил гостя за честь и просил заверить русских читателей, что, как все англичане, он неизменно восхищается русской армией, Россией, гением страны, которая… Клервилль хотел сказать: страны, которая дала миру Толстого и Достоевского, однако вспомнил, что Толстой был в дурных отношениях с русским правительством, и решил, что корректнее будет поэтому Толстого не называть. Об отношении Достоевского к русскому правительству майор ничего не помнил, но с одним Достоевским, без Толстого, фраза не выходила. Клервилль в общей форме сказал о гении страны, давшей миру столько великих людей… С сердцем, так широким, как эти русские степи, добавил, подумав, майор.

• Предыдущая
• 23/75
• Следующая