Зелёный шум - Мусатов Алексей Иванович - Страница 33

• Предыдущая
• 33/47
• Следующая

— Ладно, Егорыч, я пошёл. А ты подумай, о чём мы говорили. Может, что и подвернётся подходящее для меня.

— Подумаю, — сказал дядя Вася, — но обещать не могу.

Когда Кузяев ушёл, он направился к буфетной стойке и вскоре принёс ребятам связку бубликов, тарелку с колбасой и три бутылки ситро.

— Вот, заправляйтесь. Так как же вы в город-то попали?

— Мы… мы с Гошкой просто так, на грузовике прокатились, — призналась Елька.

Дядя Вася поднял за подбородок опущенную Никиткину голову:

— А ты зачем? Или с матерью плохо? Уж не в больнице ли она?

— Да нет, с мамкой ничего, — с трудом выдавил Никитка.

— Погоди, погоди, — остановил его отец.

— А она писала мне, что приболела.

— Да здорова она, здорова! — покраснев, выкрикнул Никитка и рассказал о том, как мать, притворившись больной, отказалась работать на свиноферме, как она устроила сегодня выезд на базар и как заставила его заниматься торговлей.

— Вот и мы поневоле торгашами заделались, — призналась Елька. — С Никиткой лук и редиску вместе продавали. Только не по базарной цене.

Никитка достал деньги и сунул отцу.

— Возьми вот, отдай мамке. А то она ругаться будет, что продешевили.

— Вот они, какие дела на белом свете, — вздохнул дядя Вася. Он уже давно замечал, что Ульяна всё дальше и дальше отходила от колхоза, занялась своим хозяйством, огородом, птицей, считая, что теперь только так и надо жить.

Но то, что Ульяна, прикинувшись больной, отказалась работать на свиноферме, занялась торговлей на базаре и втягивает в это дело Никитку, явилось для Василия полной неожиданностью.

Не было для Василия секретом и то, что происходило в Клинцах. Бывая в деревне сам и встречаясь с приезжавшими в город колхозниками, он знал, что делает новый председатель, за какую необычную затею взялась Александра Шарапова. Колхозники говорили об этом кто с радостью, кто с опасением, но все верили, что в артели должно что-то измениться.

«Возвращался бы и ты домой, — приглашали они Василия. — Дело и тебе найдётся, будет где развернуться».

Да и на заводе шло немало разговоров о возвращении бывших колхозников в деревню, к земле.

А вот сегодня Василия на улице встретил Кузяев и затащил его в закусочную. Разоткровенничавшись, он попросил земляка помочь ему устроиться в городе на работу, желательно по торговой части.

«А люди, говорят, обратно в колхозы едут», — заметил Василий».

«Может, где и есть такие, только не в Клинцах», — усмехнулся Кузяев.

И принялся рассказывать, как Николай Иванович помешался на свиноводстве. Он завёл столько поросят, что они к концу года сожрут все артельные доходы, и новый председатель погорит, как и Калугин. А вместе с ним провалится и Александра Шарапова, которая так необдуманно связалась с летним лагерем. Зато вот Ульяна поступила куда разумнее — отказалась от работы на ферме.

«Толковая у тебя жена, Василий, — похвалил Кузяев. — Оборотистая, расчётливая, всё наперёд видит. С такой не пропадёшь!»

Но эта похвала только насторожила Василия. Если уж Ульяну хвалит такой человек, как Кузяев, — значит, дело неладно.

— Чего ж с мамкой-то теперь делать? — заговорил Никитка. — Она стала вроде как и не колхозница, на работу не ходит. Три козы завела, собирается купить второго поросёнка.

И Никитка рассказывал, как мать мечется по округе, где только можно, жнёт серпом траву, таскает её в мешках скотине. А травы нужно всё больше и больше. Даже у Митяя покупает траву и платит за каждый мешок деньгами или клубникой.

— Злая стала мамка, раздражительная, смотрит на всех с недоверием, во всём видит подвох и обман и устаёт так, как никогда не уставала на колхозной работе. И никто в деревне за такое усердие её не уважает и не ценит. Все говорят, что Ульяна Краюхина осатанела от жадности, зовут её единоличницей, бюллетенщицей, Ульяной-луковичкой. А какой она огородище развела! Будет теперь меня на базар без конца таскать. — Никитка вдруг засопел и всхлипнул. — А я вот возьму и не поеду больше. Не поеду, и всё тут! И пусть мамка хоть убивает меня!

— Ну-ну, ты не хнычь! — Василий привлёк сына к себе и задумался.

В трудный позапрошлогодний год, послушавшись совета Ульяны, он ушёл в город и поступил на завод слесарем. Но кто же знал, что так получится с Ульяной, с Никиткой? Что в Клинцах так низко упадёт доброе имя Краюхиных?

Нет, ему, пожалуй, нельзя больше оставаться в городе и жить вдали от семьи.

Никитка всё ещё продолжал всхлипывать и размазывать слёзы по лицу.

— Ладно тебе, утрись, — хмуро сказал Василий и, посмотрев на часы, вспомнил, что ему пора на вечернюю смену на завод. — В воскресенье обязательно дома буду, сынок. И с матерью поговорим.

В этот же день, вернувшись в Клинцы и забежав в правление колхоза, Елька с Гошкой рассказали Николаю Ивановичу о своём необычном путешествии в город.

— Ну и хитра Краюхина! — покачал головой председатель. — Разжалобила всех, бюллетенчиком прикрылась.

А ещё Елька с Гошкой рассказали о встрече с дядей Васей в городе.

— Так, — заметил Николай Иванович, — значит, он про Ульяну и Никитку всё знает. Это хорошо. Теперь задумается, что ему делать. Завтра буду в городе, обязательно к Василию зайду.

На другой день, вернувшись из города, Николай Иванович сказал Никитке, чтобы в субботу он ждал отца домой.

Суббота наступила через три дня, и Никитка с Гошкой встретили дядю Васю за околицей деревни.

Доехали с ним на попутном грузовике до правления колхоза и помогли выгрузить вещи. Вещей на этот раз было больше, чем обычно: рюкзак, рыжий чемодан, плетёная сумка и объёмистый узел с одеялом, подушкой и одеждой.

— Тятька, — спросил Никитка, — а зачем одеяло с подушкой?

— А так нужно, — ответил дядя Вася. — Распрощался я с городом.

— А куда же теперь? — встрепенулся Гошка.

— Домой, ребята. К земле, в колхоз. Уговорил меня Николай Иваныч. Давненько он осаждал меня. Да я и сам вижу — большие дела в Клинцах начинаются.

Никитка от радости толкнул Гошку в бок, но всё же ещё раз переспросил отца:

— А ты насовсем? Это уж твёрдо, без обмана?

— Всё ещё сомневаешься? — усмехнулся отец. — Совсем-совсем, сынок.

Подошли к дому Краюхиных, и дядя Вася пригласил Гошку зайти. Он привёз для него и Никитки кое-какие подарки.

— Да не знаю, — замялся Гошка. — Тётя Ульяна на меня сердитая, даже от ворот поворот показала.

— Ну ладно, с этим мы потом разберёмся. А сейчас держи-ка, я кое-что привёз тут.

Дядя Вася развязал сумку, достал связку бубликов с маком, кулёчек конфет, несколько коробочек карандашей, книжки в цветных обложках и всё это протянул растерявшемуся Гошке.

— Бери, бери! Мишку с Клавой угостишь.

Прижимая к груди подарки, Гошка медленно побрёл к дому. В груди у него что-то тоскливо заныло. А хорошо, когда отец возвращается домой. Вот если бы у него был отец…

Оставив вещи в сенях, дядя Вася и Никитка вошли в избу.

— Вот и кстати, что приехал, — обрадовалась Ульяна, увидев мужа, и принялась разводить самовар.

Потом она спросила, получил ли Василий отпуск на работе. Время сейчас летнее, горячее, забот по хозяйству набирается много, к тому же приближается сенокосная пора.

— Всё будет… И сенокос, и жатва, и пахота. Время на всё хватит, — переглянувшись с Никиткой, успокоил жену Василий.

— Чего это вы переглядываетесь, как заговорщики? — насторожилась Ульяна. — И при чём здесь пахота, жатва?

— Потерпи малость. Будет ещё у нас с тобой разговор. Напои-ка чаем сначала.

В это время заговорило колхозное радио. Диктор Костя Пёрышкин начал передавать колхозные новости. Он сообщил, как работали за последнюю неделю доярки, свинарки, трактористы. Василий узнал, что плотники достраивают новый коровник, что в колхоз уже завезли доильные аппараты и что на кукурузном поле из-за поломки трактора до сих пор не закончили междурядную обработку.

— А теперь послушайте о похождениях бывшей свинарки Ульяны Краюхиной, — раздался голос диктора.

• Предыдущая
• 33/47
• Следующая