Зелёный шум - Мусатов Алексей Иванович - Страница 2

• Предыдущая
• 2/47
• Следующая

Не было покоя в эти дни и Гошке с Никиткой. Они навещали ферму каждый день и записывали в дневник, сколько какая матка принесла детёнышей.

Однажды, заглянув в свинарник, мальчишки застали своих матерей около клетки породистой свиньи Булки. Присев на корточки, Александра с Ульяной и Стешей что-то внимательно рассматривали.

Ребята подошли ближе, заглянули через плечи матерей и увидели на рогожной подстилке трёх поросят. Они были синие, сморщенные, жалкие и почти не шевелились.

— Что это, мам? — спросил Гошка.

— Только что Булка опоросилась, — объяснила мать. — Пятнадцать штук принесла. А эти трое — последненькие. Не принимает их матка… покусала даже…

Гошка с Никиткой склонились над новорождёнными.

— Ну чего вы глазеете? Чего? Не вашего ума здесь дело! — прикрикнула на них Ульяна. — Шли бы по домам…

Подошёл Ефим Кузяев, густоусый, плотный мужчина в брезентовом плаще поверх полушубка, в шапке-ушанке. Носком сапога небрежно пошевелил поросят:

— Дохляки… Не жильцы на белом свете… Этих можно выбраковывать. Да небось ещё будут.

— А если обогреть да с соски попоить? — заметила Александра. — Вдруг и отойдут.

— Куда там!.. Одна морока с этими лядащими. Вы тут со здоровым-то приплодом еле управляетесь. Спишем по акту — и вся недолга.

— И что ты, Ефим, делаешь? — не выдержала Александра. — Зачем же добро губить?

Кузяев нахмурился и, покосившись на мальчишек, отвёл Александру в сторону.

— Ты, сестрица, не ерунди, — вполголоса обратился он к Александре. — Кормов на весь приплод нам всё равно не хватит. Уж лучше слабосильных да хилых сейчас списать, чтобы потом перед районом за каждого поросёнка в ответе не быть. Подохли, мол, при рождении — и никто нас ни в чём обвинить не посмеет. Так председатель колхоза распорядился, Калугин…

Поражённая, Александра отступила назад:

— Быть этого не может!

— Неправильно!.. Нельзя так делать! — вспыхнув, подхватила Стеша Можаева, смуглая девушка в кирзовых сапогах и ватнике.

— Начальству, ему виднее, что делать, — вздохнув, сказал Кузяев. — А мы люди маленькие: приказано — исполняй. И ты, сестрица, особенно-то не усердствуй. Дохляков спишут, вам же, свинаркам, легче будет.

— Ни совести у нашего начальства, ни радения. — Александра горестно всплеснула руками. — И куда ж это несёт нас?.. Люди обычно урожаям радуются, приплодам, а мы ж себя под корень рубим.

— Ты же знаешь нашего председателя: сказал — и баста! — оправдывался Кузяев.

— Да Калугин хоть бы нас спросил, что с приплодом-то делать! — не могла успокоиться Александра. — Ведь мы же свинарки всё-таки… А то бац — и распоряжение!

— Тётя Шура, а вот пойдёмте к Калугину… поговорим с ним, — предложила Стеша.

— И впрямь — сходим! — кивнула Александра и, подойдя к бочке с водой, принялась мыть руки.

— Вы что же — мне не доверяете? — настороженно спросил Кузяев.

— И верить не желаю, — отмахнулась Александра. — Нет, я себе не лиходейка, чтобы живых поросят хоронить… И как у Калугина язык повернулся, чтобы такое сказать… — Она вытерла руки и вместе со Стешей пошла к председателю.

— Распустились! Начальства не слушают… Чёрт те что! — выругался Кузяев и подозвал к себе Гошку с Никиткой.

— Ну вы, народец, на все руки от скуки. Опять вы здесь? Тащите тогда дохляков в овраг и закапывайте…

Мальчишки взглянули на Ульяну. Та ещё раз осмотрела поросят, прикрыла их рогожкой и хмуро кивнула ребятам.

— Зря Александра расшумелась… не жильцы они на белом свете. Несите, коли так…

— Не понесу я… — буркнул Гошка, — пока мамка со Стешей из правления не придут…

— И ты самовольничаешь! — озлился Кузяев. — Тогда убирайся с фермы… и чтоб ноги твоей здесь не было.

— Ладно, Степаныч, не расстраивайся. Мой отнесёт, — сказала Ульяна и, завернув поросят в рогожку, сунула их в руки Никитке. Потом ещё вручила ему заступ.

Сжавшись и стараясь не глядеть на приятеля, Никитка поплёлся к оврагу, хотя до смерти боялся дохлых мышей, кошек и птиц.

Но не прошло и минуты, как его догнал Гошка и отобрал у него рогожку с поросятами.

— Сам закопаешь? Да? — обрадовался Никитка.

Гошка молчал.

Он шёл и злился. И почему это Кузяев всегда зовёт их «народец», помыкает ими и командует, словно они в долгу перед ним? Небось своего Митьку не пошлёт закапывать дохлых поросят. Да если бы не мамки, может, они и на ферму никогда бы не заходили.

Дорога начала спускаться в овраг.

Поросята в рогожке еле слышно попискивали. Гошка сунул под рогожку руку и осторожно потрогал поросят. Они были ещё тёпленькие. Вот один из поросят слабо ухватил Гошкин палец и принялся сосать его.

«А мамка правильно шумела: нельзя их хоронить», — подумал Гошка и остановился.

— Слышь, — позвал он Никитку. — А они ещё живые… палец сосут. Попробуй вот…

Никитка не без робости сунул руку под рогожку, и вскоре лицо его расплылось в улыбке.

— И впрямь живые… Наверное, есть хотят. Им бы сейчас молока тёплого… Из соски. Помнишь, как мы кроликов отпаивали?

Мальчишки, словно по сговору, посмотрели на овраг, потом на заступ.

— Молоко-то у нас найдётся, — задумчиво заметил Гошка. — А вот где соску взять?..

— Поискать надо, — сказал Никитка. — У нас где-то валялась.

— Тогда пошли к нам, — распорядился Гошка.

…Калугина в правлении колхоза Александра и Стеша не нашли. Бухгалтер сказал, что председатель ещё позавчера уехал в город и до сих пор не вернулся.

— А что у вас за дело к нему?

— Самое неотложное. — Стеша подошла к столу бухгалтера и спросила, правда ли, что Калугин отдал приказ выбраковывать и списывать со свинофермы всех слабых поросят.

— Приказ не приказ, а разговор у него с Кузяевым был, — объяснил бухгалтер. — Со слабаками лучше не возжаться. Канительное дело. Хватит нам и здоровых поросят.

Словом, он сказал почти то же самое, что и Кузяев. Подавленные Александра и Стеша вышли из правления.

«Значит, Кузяев не с похмелья всё это набрехал», — подумала Александра.

— Что ж делать-то будем? — с тревогой обратилась она к Стеше. — Теперь стыда не оберёшься. По всей округе разговор пойдёт: клинцовские свинарки живых поросят хоронят… — Она зябко поёжилась и туже затянула под горлом платок. — Уйду я с этой фермы — и делу конец.

— Что вы, тётя Шура? — испугалась Стеша. — Как можно? Вы же лучшая свинарка у нас…

— «Лучшая, лучшая», а вся работа впустую идёт… Словно воду решетом черпаем.

— А драться давайте… воевать! — блестя глазами, сказала Стеша. — Вот возьмём да и напишем письмо. В райком партии пошлём, в газету. Так, мол, и так, Калугин поросят губить заставляет. И все свинарки под письмом подпишутся.

— Наших начальников, похоже, ничем не проймёшь, — вздохнула Александра. — Закусили удила и мчат нас под гору…

— Проймём, тётя Шура. Вот увидите, — решительно заявила Стеша. — Мы уже одно письмо в райком отправили. Большое письмо. О всех безобразиях Калугина и его прихлебателей написали… А вот сейчас насчёт поросят сообщим…

— Кто это «мы»? — переспросила Александра.

— Колхозники… все, кто работает честно, за колхоз болеет. Вы, тётя Шура, после смерти дяди Григория не показываетесь нигде, кроме фермы, отошли от всего, а люди знаете как против Калугина накалились… — И Стеша принялась уговаривать Александру написать письмо о поросятах. Она разгорячилась, платок сполз с головы.

— Какая я писака, — махнула рукой Александра.

— Письмо-то почти уже готово, — настаивала Стеша. — Вспомните, что вы только что Кузяеву наговорили. Вот и надо записать всё это на бумагу да подпись поставить…

Но Александра, подумав, сказала, что письмо письмом, а время не терпит, и приплод на ферме надо спасать немедля. И было бы совсем неплохо, если бы свинарки взяли домой по нескольку списанных поросят и вырастили бы их для колхоза. Сама она завтра же возьмёт двух-трёх поросят.

Стеша посмотрела на Александру. Вот она какая, тётя Александра! Трудно ей, но она не отступится, не шарахнется в сторону, не будет хныкать и жаловаться. Значит, не зря она, Стеша, после школы пошла работать к ней на ферму, учиться у неё мастерству и даже назвала её своей «крёстной».

• Предыдущая
• 2/47
• Следующая