Время всегда хорошее - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 8

• Предыдущая
• 8/35
• Следующая

Все-таки это была мама! Просто помолодевшая и празднично одетая. Но ни у кого на свете нет таких рук и такого голоса.

Я немного полежал с закрытыми глазами, приходя в себя. Хорошо, что мама на месте, но вот где все остальное?

– Мам! А где мой книжный шкаф?

– Книжный шкаф?! – изумилась мама.

На секунду мне показалось, что шкаф на месте, просто я не рассмотрел его. Я открыл глаза. Шкафа не было, зато мама смотрела на меня растерянно.

– Нуда. И все мои книги.

Мама беспомощно глянула на врача. Тот тоже перестал улыбаться.

– Хм… любопытно… А какое сегодня число, молодой человек?

Я задумался. Я читал в книгах, как больные проводят в бреду много дней, а потом не помнят ничего. На всякий случай ответил:

– Ну… заболел я двенадцатого апреля… Сегодня тринадцатое?

Врач остался доволен.

– Правильно. А как тебя зовут?

Он задал еще несколько простых вопросов, и с каждым моим правильным ответом становился все радостнее.

– А вот насчет шкафа… – сказал он немного вкрадчиво, – какие там были книги?

Я добросовестно перечислил:

– Майн Рид. «Волшебник Изумрудного города». «Что такое? Кто такой?»…

Я перечислял свои любимые книги, а брови на мамином лице поднимались все выше. Когда я дошел до сборника «Пионеры-герои в годы войны», брови дошли до верхней точки, да так в ней и застряли.

Я запнулся. Очень не хотелось расстраивать маму, но ведь врач попросил… И вообще, почему список моих книг должен ее так расстраивать? Может, я забыл какую-то важную книгу? Я покопался в памяти и, кажется, обнаружил искомое.

– «Настольная книга пионера Советского Союза», – выпалил я.

Теперь на меня изумленно таращился еще и врач.

Я совсем смутился и решил пока помолчать. Мама требовательно посмотрела на врача.

– Ну… – дядька потер переносицу в задумчивости. – В целом все в норме, но некоторые аберрации наблюдаются. Скажите, ваш сын много сидит за компьютером?

Мама тяжело вздохнула:

– Вы понимаете… Муж все время на работе, он управляющий в крупном холдинге, у меня тоже свой бизнес…

Тут я вообще перестал что-то понимать и дальнейший диалог мамы и доктора прошел мимо моих ушей. Какой еще «управляющий»? Какой еще «бизнес»? И что такое «холдинг»?! Этот холдинг почему-то меня сильнее всего обидел.

– Не в холдинге папа работает, а в обкоме партии! – заявил я прямо посреди какой-то маминой фразы, хотя взрослых перебивать и невежливо.

Мама и врач разом обернулись ко мне. По-моему, они испугались.

– Ага, – первым пришел в себя доктор. – Понятно. Я вам пропишу успокоительное, ладно?

Мама кивнула и принялась меня гладить по голове. Лицо у нее было такое жалостливое и перепуганное, что я на всякий случай закрыл глаза и уткнулся ей в бок. От мамы пахло непривычно, но все равно это был мамин бок, теплый и уютный.

Взрослые перешли на шепот.

Тут я понял, что очень устал от всех этих загадок.

Я прижался к маме поближе и заснул.

Я проснулась. Вспомнила вчерашний день. Долго не решалась открыть глаза. Открыла. Отвернулась к стенке и заплакала. Прибежала мама. Я посмотрела на ее жуткий халат и заплакала еще громче. Кажется, потом приходил врач и мне даже что-то кололи. Не знаю…

Никогда в жизни не был так спокоен. Да, я лежу в чужой комнате. Да, мама выглядит непривычно…

Ну и что? Все нормально. Все даже отлично.

За окном сумерки, но я не знаю, утро это или вечер. И знать не хочу. И так все хорошо.

Приходит мама и дает выпить каких-то таблеток. Мне становится еще лучше. Я улыбаюсь.

Мама говорит:

– Спи, сынок. Доктор сказал, что тебе надо много спать.

Я много сплю.

Я проснулась. Видимо, все слезы выплакались вчера, потому что сегодня сил плакать уже не было. Я тупо смотрела на письменный стол, заваленный никому не нужными книгами, и мучительно соображала, что же мне теперь делать.

– Маааам, – позвала я.

Мама, как и в прошлый раз, материализовалась мгновенно.

– Мам, что со мной? – спросила я.

– Не знаю, Оленька. Врач сказал, что ты поправишься, просто нужно время.

– Мам, почему все так изменилось, пока я болела?

– Олюшка, ничего не изменилось. Просто… Просто ты забыла многое. Это ничего… Врач сказал, все восстановится.

Мама опять заплакала, а я решила, что лимит слез исчерпан. Нужно что-то делать.

– Ладно, мам, я встаю. И дай пожрать чего-нибудь…

Слезы у мамы высохли мгновенно.

– Ольга, не груби! – сказала она грозно, но быстро спохватилась. – Конечно! Конечно, солнышко. Сейчас!

Мама метнулась на кухню и через пару минут туда же притопала я.

– Что есть будем?

Я старалась не обращать внимания на странный чайник, который пыхал на плите, и на чугунную сковородку невероятных размеров, на которой мама жарила гренки. Слава богу, хоть с гренками ничего не случилось! Они были горячими, поджаристыми, именно такими, какими я их больше всего любила. После того как я съела штук пять, меня немного отпустило.

– О! А что за молоко такое прикольное?

– Какое молоко?

– Прикольное…

Я думала, мама не расслышала, что я сказала, и, чтоб объяснить, взяла в руки странный треугольный пакет.

– Никогда такого не видела.

Судя по тому, как у мамы задрожали губы, я опять сказала что-то не то.

Гренки стали поперек горла, и я уставилась в стол.

– А где папа? – спросила я.

И подумала: а вдруг он сейчас придет, и весь этот кошмар рассеется. Придет, расскажет, что продал сегодня очередную партию компов. Мы за него порадуемся.

– Папа на заводе, – сказала мама, – у него первая смена.

Эту информацию я переваривала несколько минут, но уже боялась как-то реагировать.

– А что ж он не позвонит хотя бы… – выдавила я.

– Куда? – изумилась мама.

– Да хоть на ко… – я не договорила, потому что вдруг отчетливо поняла, что никаких комиков тут нет.

Я встала и рванула в комнату. Ну, хотя б телевизор был на месте! После нескольких минут безуспешных поисков пульта я сдалась и включила его кнопкой. Нашла три канала. По одному показывали народный хор, по второму комбайн на фоне заходящего солнца, а по третьему вообще черно-белый фильм.

Что-то уже мелькало на задворках сознания, какая-то мысль билась в голове, но поймать ее за хвост у меня не получалось. Как только я напрягалась, опять начинал ныть висок. Видимо, я потерла голову рукой, потому что подбежала мама и начала причитать:

– Все, Олечка, иди ложись. Доктор сказал, спать побольше, напрягаться нельзя.

– Да я не напрягаюсь, – вяло отбивалась я, но позволила маме оттащить себя в комнату и уложить в кровать.

– Ты не переживай, – говорила мама, – двадцатый век на дворе, врач сказал, что сейчас все могут вылечить…

– Двадцать первый… – автоматически поправила я.

У мамы это была любимая присказка «двадцатый век на дворе», я каждый раз ее поправляла, она каждый раз смеялась, что для нее двадцатый привычнее. Но в этот раз она не засмеялась.

– Что? – спросила она.

И на меня накатила волна мягкого, обволакивающего ужаса. Голова стала ватной, а руки и ноги ледяными.

– Оль, что? Тебе плохо? – всполошилась мама.

– Ты только не плачь, – сказала я шепотом. – Не плачь и не кричи. Просто скажи мне, какой сейчас год.

– Тысяча девятьсот восьмидесятый, – тоже шепотом ответила мама.

А потом добавила жалобно:

– Оль, тебе плохо? Может, «скорую»?

– Нет, не надо. Я посплю.

Я натянула на себя одеяло и отвернулась к стенке. Спать не хотелось. Хотелось умереть.

• Предыдущая
• 8/35
• Следующая