Чужеземец - Каплан Виталий Маркович - Страница 36

Миухири умер легко, без боли. Я наслала ему светлый сон…

— Зачем ты оправдываешься, бессмертная? — Я приподнялась на соломенном ложе. — Или вам тоже знакомо чувство вины? Тебе стыдно, госпожа Алаиди? Так не стыдись, я верю, что ты не могла сына моего спасти. И я не всех больных, что ко мне приносили, исцеляла. Травы сильны, но не всесильны. Другого я не могу тебе простить — что ты не дала мне никакого знака, что просто спряталась от боли моей и тоски куда-то в свои ночные пределы. Закрылась от меня лунным светом…

Бывает, что ничем нельзя помочь. Но и тогда, если любишь, можешь разделить с человеком его горе, взять на себя частичку его беды. А ты, бессмертная, не любишь никого из нас. И родичи твои тоже не любят. Вы и друг друга-то не любите.

Я не о плотской страсти говорю, хотя смешно, у вас же и плоти-то нет… Я отказалась от вас, боги, потому что вы мне не нужны, такие.

— Но сейчас ты нужна нам, — возразила богиня. — Завтра… Ты сама не понимаешь, сколь многое зависит от того, что случится завтра…

— А как же Мировая Судьба? — ввернула я. — Разве завтрашнее не предначертано?

Разве не предопределён полёт каждой мухи?

Госпожа Алаиди поглядела на меня с грустью.

— И предначертанное, бывает, отменяется. И тогда оказывается, что предначертано было другое… Это сложный разговор, Саумари. Но небеса в страхе. Мы все ощущаем, как нечто вторгается в наш мир… некая Сила, которую мы не в состоянии понять. Но чувствуем, что если она ворвётся сюда, то нам не останется места. Мы уйдём — и не в какой-то новый мир, а попросту исчезнем. Мы, бессмертные, умрём навсегда. Когда умираете вы, люди, то от вас остаются тени. Их судьбу не назовёшь слишком радостной, но всё равно и это — жизнь. А нас просто не станет.

Может, не сразу, может, по вашему счёту пройдут дюжины дюжин лет — но для нас-то это единый миг.

— Сочувствую, — сказала я. — Нет, правда, сочувствую. Как сочувствовала бы не слишком приятным соседям, у которых в доме случился пожар. Но при чём тут я?

— Если завтра ты выберешь жизнь, если отречёшься от чужой веры, поклонишься нам — тогда равновесие выровняется, тогда дырка, возникшая в ткани мироздания, затянется.

— С чего бы это мне такая честь? — хмыкнула я.

— Ты всё равно не поймёшь, а я хоть и могу в твоём сне растягивать время, но тут сколько ни объясняй, никакого времени не хватит. Просто поверь — это так. Иначе зачем бы мне приходить к тебе, смертной, и униженно просить тебя о милости?

Просить о жизни — моей, детей моих, братьев и сестёр, отца и дядьёв, деда и…

Кажется, она вознамерилась перечислять весь их многочисленный род. Этак и впрямь ночи не хватит…

— Не проси, луна, — оборвала я её речь. — Это невозможно. Я не предам.

— Кого? — горько скривилась она. — Этого безумного Истинного Бога? Эту жалкую выдумку? Она тебе столь дорога?

— Ты и сама выдумка, — возразила я. — А насчёт Истинного Бога — не знаю. Знаю только, что есть люди, которые мне дороги, и которых я убью своим предательством.

— Ты про чужака и мальчишку? Зачем они тебе? Я понимаю, Миухири, родная кровь…

Но эти… Ты привязалась к ним просто потому, что сердце твоё было пусто и тебе хотелось его хоть кем-то заполнить. Вместо них мог оказаться кто угодно.

Впрочем, я готова заключить с тобой договор. Я помогу им в пути, избавлю от погони, от превратностей, помогу им найти то, что они ищут… Пускай улетают. Но ты за это выполнишь мою просьбу…

Был миг, когда я чуть было ей не поверила. Так соблазнительно это звучало… Уж её-то сил хватит, чтобы сделать путь Алана с Гармаем не страшнее лёгкой прогулки.

Но я, торговка бывшая, и о другом подумала. Как там изящно старичок Амизигу-ри выразился насчёт цены? Спасу ли я их своей смертью? Вполне возможно. Спасу ли я их, заключив соглашение с Госпожой Алаиди? Тоже возможно. Но и там, и там остаётся риск. Богиня-то, получив желаемое, может и обмануть. И тогда равенство получается. Но вот как взглянул бы Алан на то, что я над верой его надругалась?

Над тем, что ему всего дороже? Пускай сама я и не верю… Но если любишь — как можно топтать сердце любимого? Тем более, когда есть простой выход — умереть.

Вот и ломается равновесие…

— Нет, госпожа. Не пройдёт, — решительно сказала я. — Способ их спасения я уже выбрала, и тебе меня не отговорить. Это окончательное решение.

— Я вижу, — кивнула она. — Жаль… Ты жестока к нам. Я могла бы угрожать, что в отместку погублю твоих щенков… но скажу правду — не в моей это власти. Их линии судьбы закрыты для богов ночи и богов дня… И посему простимся.

— Да, — согласилась я. — Прощай, луна.

Фигура её на миг сверкнула нестерпима ярко, потом дрогнула — и втянулась в белый луч. Миг — и обычный лунный свет заливает каменный пол, и кружится в нём обычная мошкара.

И ещё — холодный пот, и ломит плечо, на которое я неловко опёрлась. Зато уже не сон.

Не было страшно, как после первого сна, а только томила меня грусть. Я сама себе удивлялась, с чего бы? Луну, выходит, пожалела и многочисленную родню её? Так ведь нет их вовсе, придуманы они людьми, и я сейчас не с богиней ночи говорила, а с тем кусочком себя, что живёт где-то глубоко. То ли в мозгу, то ли в сердце — наставник говорил, что люди думают и тем, и тем. Рождается мысль в сердце, и с кровью оттуда поднимается в мозг, а уж там поселяется надолго…

Он кивнул мне, плотнее запахнулся в потёртый плащ, и лунный свет клубился у босых его ног, пыльных и усталых. Волосы, так до конца и не съеденные сединой, свисали до плеч, а глаза смотрели внимательно и сочувственно.

— Да, девочка, досталось тебе… — протянул он негромко.

Я боялась пошевелиться. Вдруг развеется, растает в лунном свете? Сон ли то, видение, или невозможная явь — лишь бы не разрушить. Мне и дышать страшно стало.

— Помнишь, я тебя всегда учил мыслить трезво, — он подошёл ближе, опустился передо мной на корточки и, протянув руку, коснулся прохладной ладонью моего лба.

— Но сейчас, похоже, ты забыла мои уроки. Давай попробуем вместе посмотреть на случившееся. Ты полюбила этих людей, и полюбила самой сильной любовью, той, что рождается в сердце. И это хорошо. Сама понимаешь, совершенно неважно, родные ли они тебе по крови. Ты ради их спасения готова пойти на смертные муки. И это само по себе достойно уважения. Но давай взвесим последствия.

Он убрал руку с моего лба и по старой своей привычке почесал себе за ухом.

— Навредишь ли ты им, если завтра сделаешь вид, будто раскаялась, если принесёшь мраморным болванам жертвы и потопчешь забавную игрушку своего гостя? Смотри, им осталось не более трёх дней пути до цели. Даже если завтра полетит приказ в Сиараман, тамошнему наместнику придётся потратить немало времени, чтобы во все концы выслать ищеек. Вспомни, это же огромный край. «Где-то в предгорьях», — передразнил он. — Там можно лунами искать, годами. А за три дня? Вероятность такая есть, но не более, чем если, скажем, государь захочет уйти с трона, дабы у себя на огороде капусту выращивать. Или, к примеру, чем если дурочка Миумах тайком стихи об устроении мира сочиняет.

Наставник поднялся на ноги, расправил члены и, встав у противоположной стены, опёрся на неё спиной. Странное дело, лунные лучи почти не достигали этой стены, но фигура его светилась так, будто он стоял прямо напротив окошка.

— Я понимаю, — помолчав, усмехнулся он, — ты думаешь о всяких дорожных превратностях. Бывают превратности, нам ли с тобой не знать? Но гляди, у них лошадь, у них четыре полных бурдюка с водой и ещё один с вином. У них хорошая еда, не портящаяся — вяленое мясо да лепёшки. Они пойдут по степи — значит, никому не попадутся на глаза. Тамошние племена в такую жару отгоняют скот к северу. Да, воды они могут не найти. Значит, где-то примерно через седмицу конь падёт и далее они пойдут пешком. К тому времени у них останется два бурдюка.

Если беречь воду в пределах разумного, этого вполне хватит. Ничего, потащат на себе. Ты недооцениваешь их силу. Просто потому, что почти всё время видела Алана израненным, беззащитным. На самом деле он довольно крепкий мужчина. Мальчик тоже очень неплохо развит для своих лет. Ты подумай, прежде чем встретиться с тобой, они не менее года странствовали по землям Высокого Дома. Думаешь, тогда им не приходилось страдать от жары, от жажды, от голода? Не приходилось таскать тяжестей, избегать хищников, ядовитых гадов и опасных людей? К тому же ты послала с ними Гхири, а он умён. Он лучше человека чует близость воды, он быстрее заметит ядовитую змею и загрызёт её. Да, я понимаю, несмотря на все предосторожности, могла случиться беда. Но в этом случае оба уже погибли, давай смотреть правде в лицо. Ты не вернёшь их никакими своими подвигами. Однако это маловероятно. Скорее всего, они прекрасно доберутся до своего укрытия, вызовут с неба лодку и улетят из наших земель.