Чужеземец - Каплан Виталий Маркович - Страница 20

Поглядела я на их лица спящие — как знать, свидимся ли ещё. Поглядела-поглядела, да и пошла себе.

И только выходя из дома, поняла наконец, отчего мне лицо Алана то и дело знакомым казалось. Поняла — и едва крик в себе заглушила. На Миухири моего он, оказывается, похож. На мальчика моего, чьи косточки вот уже две с половиной дюжины лет в кожаном мешке тлеют, там, в окрестностях Ишилура, в скальной трещине. Вроде бы и черты по отдельности другие, и волосы нездешние, и цвет лица — а вот когда всё вместе складывается…

Пересилив себя, я быстро сошла с крыльца, быстро оседлала мула, распахнула ворота. И так мне хотелось вернуться, ещё раз на него глянуть…

А нельзя — меня, можно сказать, больной ждёт…

Караван я нагнала ближе к вечеру. Солнце уже не такое злое было, не полуденное, и блеск его заметно пожелтел. Самое лучшее время, чтобы двигаться. Мой мул, которого я нарекла Зиурхи, что на древнем меннарском языке значит «ненадолго», тоже так считал. Не приходилось понукать скотинку, резво шёл. Впрочем, у меня с ним сразу дружба наладилась.

Это был уже четвёртый караван, и, кажется, наконец такой, какой нужен. Три дюжины людей, две дюжины возов, запряжённых могучими, но совершенно кроткими и глупыми быками, таких тут, в Ноллагаре, специально выращивают. Везли товар полезный, но не драгоценный — выделанную кожу, вино с юга, лошадей — не благородных жеребцов, конечно, но крепких и ладных лошадок, полезных в хозяйстве и селянину, и городскому жителю. Тёртое зерно везли, соль и смолу. Не золото, не серебро, не изумруды. Оттого и на охрану поскупились — шестеро было стражников, и судя по животам их, не лучшие это бойцы. Обращаться с копьями да саблями их наверняка учили, да за долгие годы безделья вся наука в пыль ушла.

Спокойные годы длятся в Высоком Доме — вот уже, почитай, пятую дюжину лет не было большой войны. Западных варваров разбили ещё при покойном государе Амангаилу, с севера опасаться некого — тамошние племена и не думали объединяться в общую орду, непрерывно грызясь друг с другом. А Восток…

Ну, восток дело непростое. Появлялись там время от времени крепкие вожди, но зубки-то им государевы легионы быстро обламывали. Высокий Дом не стремился завоёвывать эти бескрайние жаркие степи — землицы и без того хватало, а степнякам нужны были наши товары… и потому установился шаткий, неопределённый мир.

Настоящая опасность грозила лишь с юга — там за Змеиным Морем (потому и названо так, что длинное да узкое) давно уже укрепилась империя Ги-Даорингу. И оттуда, из-за моря, поглядывали на Высокий Дом… поглядывали, прикидывали, корабли строили один за другим… Но до открытой схватки пока не доходило.

Наставник мне объяснял, что это плохо, время работает против Дома. Войско, ни разу не побывавшее в настоящем сражении, немногого стоит. Ежедневная муштра необходима, говорил он, но совершенно недостаточна. А для того, чтобы разбойников в страхе держать да бунты селянские в зародыше давить, много воинов не требуется — тут важнее опыт бойцов да смётка начальствующих…

Ударит по нам когда-нибудь Юг, непременно ударит, и мало Дому не покажется. Если б верила я в богов, об одном бы молила — пускай не при мне, пускай хоть чуточку, да после. Не хочу глядеть, как древней земле нашей кишки наружу выпустят. О Ги-Даорингу мало что известно, но достаточно и редких слухов. Высокий Дом не заподозришь ни в излишнем милосердии, ни в неразумной жестокости. У нас за недоплаченную подать на кол не сажают, за едкое словцо о властях в медном драконе не жгут — всего лишь высекут. …Прежние караваны не годились — или они были слишком уж многочисленны, или, судя по охранникам, везли что-то по-настоящему ценное. Я целую седмицу сидела как в засаде на этом грязном и скудном постоялом дворе. Всё достоинство его крылось лишь в том, что на Большой северной дороге он последний между Иггиду и Ноллагаром.

И всего в дне пешего пути — Костяная Чащоба. Самое неудобное место для купцов — и самое лучшее для разбойников. Именно здесь и резвится Худгару, здесь и стрижёт караваны, словно шерсть овечью. Дорога в Костяной Чащобе сужается настолько, что двум гружённым возам трудно разъехаться. К обеим сторонам дороги вплотную примыкает лес… По-хорошему, уездный начальник давно должен был бы там всё вырубить на два полёта стрелы. Но сколько этих начальников сменилось, а лес и ныне там.

Я уже изрядно устала, когда впереди показались клубы пыли. Ведь я не сразу вслед за караваном припустила, выждала время. Успела и над собой поработать, и в ближнем селе мула своего забрать, щедро заплатив доброму селянину медной монетой.

Ползёт, ползёт караван огромным дождевым червяком. И верит червяк, что нет до него дела прожорливой птице…

— Любезные, — нагнав задние повозки, громко спросила я, — кто тут у вас за главного?

До ушей заросшие мужики остолбенело вылупились на меня, пожевали губами знойный воздух. В глазах их сквозила отчётливая мысль: «Откуда такая взялась? И к добру ли?» — Поезжай вперёд, высокородная госпожа, — наконец ответил дядька посмышлёнее. — Там он, впереди, господином Гайхнои звать.

Я действительно была теперь высокородной госпожой. Платье из искрящегося, расшитого летучими змеями синего шёлка, изумрудная брошь в чёрных как смоль волосах, изящные сандалии хитрого плетения. Мне удалось помолодеть по меньшей мере на пару дюжин лет. Сейчас на ухоженном муле пробиралась между повозок знатная, напыщенная особа. Которая, по всему видать, и богата, и весьма недурна собой.

В кои-то веки пригодились мне особые краски, притирания да лаки. И бронзовое, идеально отполированное зеркальце. Долго вся эта красота не протянет, не более пары дней, но мне и не надо долго.

— Мир и здоровье вам, почтенные господа. Кто из вас двоих Гайхнои? — обратилась я к тем, кто, скорее всего, и был мне нужен. Двое пожилых, солидной внешности купцов ехали верхами, бок о бок, и о чём-то нервно переговаривались. Все остальные на роль хозяина каравана не годились — слишком простоваты.

Протянулась понятная пауза. Тоже удивляюися.

— Это я Гайхнои, высокородная госпожа, — склонил седую голову всадник в светло-сером плаще. — Могу ли я спросить о твоём имени?

— Можешь, почтенный, — улыбнулась я так, что оба старичка наверняка вспомнили свою игривую молодость. — Имя мне Гайомах-ри, я жена славного Сайготтин-ри, старшего писца Налоговой Палаты из города Гменниройи. Была я, с позволения мужа, в гостях у отца своего и матери, в Иггиду. Ныне возвращаюсь домой, да вот в дороге со мной произошла неприятная история. Слуги, которых брала я для сопровождения, подло изменили мне и скрылись. Прихватив, замечу, все мои драгоценности. Равно как и дорожные припасы. Это случилось сегодня утром…

Представляете, я просыпаюсь на постоялом дворе — и никто не помогает мне одеться, никто не несёт подогретую воду для умывания! Я не знала, что и думать.

А подлый содержатель постоялого двора потом клялся, что ничего не видел и не слышал. Наверняка он был в сговоре с негодяями! Слава богам, хоть жизни меня не лишили во сне. Но всё равно это не спасёт мерзавцев от мучительной казни. Едва лишь я вернусь в Гменниройи, славный Сайготтин-ри поднимет на ноги всю уездную стражу!

Я всхлипнула, изобразив горлом, сколь тяжки мои страдания. Оба купца с живейшим интересом внимали.

— Но сперва надо вернуться домой. А дороги тут, говорят, опасные. Я не знала, что и делать, но один добрый селянин сказал мне, что впереди движется ваш караван, и что я, если изрядно поспешу, успею нагнать его до захода солнца.

Верно говорят, что и среди низкого люда встречаются высокие сердца… Я мчалась весь день, я измучилась сама и измучила моего бедного мула, но, слава богам, всё же нагнала вас. Ты, почтенный Гайхнои, конечно, не откажешь мне в помощи и защите?

— Ну разумеется, высокородная госпожа! — сейчас же закивал предводитель каравана. — Разве можем мы оставить в беде беззащитную и… — он чуть помедлил, видимо, размышляя, не сочту ли я его излишне дерзким, — и такую прекрасную даму?