Сесилия Агнес – странная история - Грипе Мария - Страница 38

• Предыдущая
• 38/48
• Следующая

– В самом деле, казалось бы, пора и успокоиться. В ее-то годы! Уж девяносто сравнялось! Но, видать, нет у нее в душе покоя. Снова уехала. Исчезла, и всё.

– Так где же она живет?

– Во Франции, по-моему. Теперь у нее никаких связей со Швецией не осталось. Квартиру она прошлой зимой продала. Вдруг приехала и пробыла тут несколько месяцев.

Приезжала Хедвиг лишь затем, чтобы окончательно обрубить здешние связи и покинуть Швецию навсегда. Бабушка повидалась с нею, мельком, а больше она, пожалуй, почти ни с кем не встречалась. Робела, что ли, и вообще производила странное впечатление. Человек без корней. Последние дни она жила в гостинице. А на Пасху уехала насовсем. И возвращаться больше не собиралась.

Бабушка вздохнула, поправила скатерть, чуть передвинула вазу с цветами и подсвечники.

– Хочешь еще чайку?

– Да, спасибо.

Она налила себе и Норе, подала внучке сахарницу.

– Да, детка, далеко не всегда все в жизни так просто, как представляется вам, молодым. Моя мама была превосходным человеком, так и знай.

Нора промолчала, она пила чай.

– Лучшей матери пожелать себе невозможно…

Норе очень хотелось возразить, и, чтоб не брякнуть лишнего, она хватила из чашки здоровенный глоток. Сесилия-то думала иначе, она бы с радостью пожелала себе мать получше. А бабушка между тем безмятежно закончила:

– Нет, с этим никто спорить не станет. – Она решительно поставила чайник на стол. Потом вдруг сокрушенно вздохнула. – Бедной мамочке тоже нелегко пришлось. Отец Сесилии бросил и ее, и ребенка.

Нора кивнула. В браке они не состояли, она знает. Бабушка быстро посмотрела на нее.

– Маминой вины тут нет. Но в те времена это была ужасная беда. Не каждый мог после такой истории снова подняться на ноги.

– Конечно, скандал…

Нора всего-навсего имела в виду, что ей это понятно, но при слове «скандал» бабушка вздрогнула. К ее любимой мамочке оно уж никак не приложимо, так что лучше пропустить его мимо ушей.

– Как бы то ни было, мама сумела собраться с духом и стать на ноги. Удивительная женщина.

Да-да, лишь благодаря своим способностям и трудолюбию Агнес впоследствии смогла так хорошо устроить собственную жизнь, даже замуж вышла за хорошего человека, который очень ее ценил.

– Папочка мой маму на руках носил.

Но не ее первую дочку, подумала Нора, хотя умудрилась смолчать. Сесилию на руках не носили.

Наверно, эти мысли отразились у Норы на лице, потому что бабушка вздохнула:

– Сесилия папе дочерью не была. Нельзя же требовать, чтобы он стал о ней заботиться потому только, что она, к сожалению, хорошего отца не имела. Бедную мамочку обманули, голову ей заморочили. Молоденькая она была, глупая.

– А вы, бабушка, знаете, кто отец Сесилии?

– Нет. Да и не мое это дело.

Бабушка решительно тряхнула головой. Нора посмотрела на нее. Разговор пожалуй что и не продолжишь. Бабушка как все равно в шорах. Только об одном думает – любой ценой защитить свою мать. А что при этом несправедливо судит других, она даже не замечает. Напрочь забыла, что «мамочка» вряд ли бы так хорошо устроилась, не будь рядом сестры, то бишь Хедвиг, и Хульды, которые всегда ей помогали. Бабушка рассуждала очень однобоко.

Она испуганно смотрела на Нору. Видно, не могла взять в толк, зачем та задает столько вопросов, ворошит давние неприятные события, говорить о которых было не принято.

– Я никого не осуждаю. – Бабушка подняла голову и повторила: – Да-да, не осуждаю. – Она блеснула глазами, и Нора поняла: это означает, что бабушка выше всяких там гнусных сплетен.

– Я тоже никого не осуждаю, бабушка, – тихо сказала Нора, – но мне необходимо кое-что выяснить.

Бабушка опять встопорщилась. И знать не хотела, что Нора стремится выяснить. Ей было страшно. Она предпочла бы сию же минуту закончить разговор какими-нибудь дружелюбными, мягкими, добрыми, ласковыми словами, от которых обеим будет хорошо. Зачем сидеть тут и нелепо тратить время, копаясь в прошлом, во всех этих неприятностях, ведь их давным-давно пора предать забвению?

Однако Нора не могла сейчас идти на попятный. Так что пощады бабушка не дождется.

– Вчера я была на могиле Сесилии. Думала, никто к ней не ходит, гляжу, а там большой букет весенних цветов. Значит, кто-то приходил туда незадолго до меня, верно? Интересно, кто бы это мог быть?

Бабушка смахнула со скатерти невидимые крошки.

– Не знаю. Любопытно, впрочем, что кто-то ее помнит. И это может быть кто угодно. Вопрос не ко мне.

Нора упрямо тряхнула головой. Как ни жаль бабушку, ничего не поделаешь. Кто угодно с цветами на могилы не ходит.

– Вы, бабушка, сами в это не верите, правда? Молчание.

Бабушка по-прежнему сидела, смахивая крошки. Не хотелось ей в это углубляться. Она считала, что вся жизнь должна проистекать на поверхности, причем приятной на взгляд и на ощупь. И, не жалея сил, наводила на поверхности глянец, лишь бы не вникать в то, что под ней крылось. Вот, значит, как с ней обстоит. Бедняжка. Ведь, с одной стороны, она видела в них свое отражение. А с другой, они соблазняли окружающих поверить, что спрятано под ними нечто столь же красивое и безупречное.

Нора действительно предпочла бы не мучить бабушку. Но у нее не было выхода.

– Ведь Сесилию постигла та же судьба, что и ее маму, Агнес, – сказала она. – У нее тоже родился внебрачный ребенок. Сама она умерла, но ребенок, как я слыхала, выжил.

Бабушка молчала, обеими руками лихорадочно разглаживала скатерть на столе. Не глядя на Нору.

– Его звали Мартин. Позаботиться о нем было некому, и он попал на воспитание к приемным родителям.

Бабушка теребила скатерть.

– Прости, но я ничего не помню. Совсем ведь маленькая была…

– Я и не говорю, бабушка, что вы должны все это помнить. Просто рассказываю, что знаю. И, как я понимаю, вы наверняка кое-что слыхали.

– Какой прок сейчас это ворошить? Что было, то было. Ничего не изменишь.

Бабушка сняла руки со скатерти и укоризненно посмотрела на Нору. Наконец-то она нашла слова, самые подходящие для такого случая!

Нора протянула руку, тронула бабушку за плечо, умоляюще поглядела на нее. Верно, что было, то было, ничего не изменишь.

– Но можно попытаться сделать так, чтобы несчастья не повторялись.

Глаза у бабушки испуганно забегали. Нора прекрасно видела, какие мысли мечутся в ее объятом страхом мозгу.

– Нет-нет, со мной все в порядке. Не беспокойтесь, бабушка. Я здесь по другой причине.

Бабушка облегченно вздохнула и рассмеялась. Ну и хорошо. Понять бы только, куда Нора клонит.

Так вот, Мартин умер, но, как Нора слыхала, у него был ребенок. И ей хотелось бы знать, что бабушке о нем известно. Где он? Сколько ему лет и все такое?

Бабушка улыбнулась. Всего-то? Непонятно, зачем Норе эти сведения, но у молодежи иной раз возникают весьма странные идеи, успокаивала она себя. Не стоит чересчур сосредоточивать на этом внимание, однако немного посочувствовать надо, тогда она прямо сейчас разделается с этими неприятностями. И бабушка охотно рассказала про Мартина, который, увы, оказался сущим бездельником. У него были кой-какие артистические задатки, но по причине полной бесхарактерности и слабоволия он так ничего в жизни и не добился.

Бабушка не знала его, никогда с ним не встречалась. Да и сам Мартин родней не интересовался. Оно и к лучшему. У него ведь были приемные родители, прекрасные люди, хлебнули они с ним горюшка. В конце концов он совсем опустился и умер в нищете.

Бабушка замолчала, задумалась, толком не зная, что сказать дальше. Чересчур большой интерес возбуждать нельзя. Она обязана оградить Нору от этих людей. Но девочка спросила о Мартиновом ребенке, стало быть, для нее это не секрет, так что придется ответить.

Да, у Мартина действительно был ребенок. Вернее, после долгих препирательств он признал свое отцовство, хотя ребенок, понятно, ничуть его не интересовал. На матери его Мартин так и не женился, и слава Богу. Ничего хорошего все равно бы не вышло.

• Предыдущая
• 38/48
• Следующая