...И белые тени в лесу - Грипе Мария - Страница 16

• Предыдущая
• 16/73
• Следующая

При этих словах у меня под сердцем неприятно кольнуло. Меня охватило дурное предчувствие, и я не смогла ничего ответить. А он продолжал:

– Вы ничего не знаете… а между тем двое несчастных детей, живущих в одиноком замке и отрезанных от мира, жаждут встретить родную человеческую душу. И вот я призван, чтобы насытить их страждущие умы знаниями…

Я чувствовала, что бледнею. Какое страшное несчастье! Передо мной был не кто иной, как юноша, которого пригласили в замок вместе с нами. И хозяева, конечно, устроили так, чтобы мы приехали одним поездом и чтобы они могли забрать нас со станции вместе.

А как славно все начиналось… Меня охватила такая дрожь, что газета запрыгала у меня на коленях. И даже Каролины не было со мной рядом! Куда же она подевалась?

В эту минуту раздался громкий хохот.

Захватчик вскочил со своего места, сорвал очки и пластырь, тряхнул головой, разлохматив приглаженные волосы, и принялся скакать на одном месте.

Я смотрела на него и не могла пошевелиться.

Каролина! Это же Каролина!

Она словно помешалась от радости: обнимала и целовала меня в нос, в щеки, в лоб.

– Ты не узнала меня. Ты ничего не заподозрила! Я выдержала испытание! Все будет великолепно. Это замечательно! Замечательно!

Она не сразу заметила, что я оставалась неподвижной. Я сидела, словно оглушенная, не в силах радоваться вместе с ней. В голове у меня стало тихо, я сидела, уставившись на очки с толстыми стеклами, которые Каролина бросила на сиденье напротив меня, и не могла понять, что случилось. Лишь постепенно стало ясно, что меня обманули. Я изумленно глядела на Каролину.

Она заметила, что что-то не так: опустилась рядом, умоляюще взяла меня за руку и начала говорить о том, как она нервничала перед таким серьезным испытанием. Ведь нужно же ей было на ком-нибудь себя проверить! Неужели я не понимаю, что это было необходимо?

В замке она, конечно, не собирается разыгрывать такого чудака – если меня беспокоит именно это. Нет-нет, в замке у нее будет совсем другая роль. Каролина просто рассудила, что если ей удастся перевоплотиться в человека, который так не похож на нее настоящую, если ей удастся обмануть меня, которая так хорошо ее знает, то потом нам уже не о чем будет беспокоиться.

Эту сцену она разыграла, чтобы придать уверенность нам обеим, а не только себе. Она уговаривала меня не обижаться на розыгрыш, потому что ей вовсе не хотелось меня обидеть. Она бы пришла в отчаяние, если бы знала, что я приму это близко к сердцу.

Она уверяла, что я могу гордиться собой, что много раз она была близка к тому, чтобы рассмеяться и сбросить маску: так здорово я отделала этого несносного типа. Она бы сама не могла справиться лучше.

Каролина взяла мою руку и провела ею по своей щеке.

– Милая, хорошая… ну, скажи что-нибудь. Я так несчастна.

Но я молчала. Каролина выпустила мою руку.

– Ах, чуть не забыла! Я же обещала показать тебе письма. Вот, держи!

Она вытащила из внутреннего кармана куртки два конверта и протянула их мне. Я смотрела на них непонимающим взглядом, потому что мозг мой все еще оставался парализованным; Каролине пришлось мне помочь. Она развернула письма и вложила их мне в руку.

– Вот! Прочти! Длинное – мое. А это – от Акселя Торсона.

Я принялась принужденно водить глазами по строчкам, но смысл ускользал от меня и слова мешались в кучу. Мое внимание зацепило только то, что Каролина писала от имени сестры и брата Якобсонов. Свою фамилию она присвоила также и мне. Я была Бертой Якобсон, а подпись в конце гласила: Карл Якобсон.

Остальное было уже неважно.

Ответ Акселя Торсона из Замка Роз был коротким, и говорилось в нем буквально лишь то, что Берта и Карл Якобсон приглашаются в замок в качестве компаньонов Арильда и Розильды… дальше шла длинная подпись, которую я не дочитала.

Стало ясно, почему Каролина не хотела показывать мне письмо. И почему она так настаивала, чтобы все наши письма адресовались до востребования.

Никогда и речи не шло о том, чтобы пригласить двух девушек, как я наивно полагала. Каролина, скорее всего, и не пыталась переубедить хозяев. Она сразу решила, что так будет интереснее. Соблазн сыграть роль молодого человека оказался слишком велик. Она легко пошла на авантюру. И ее совершенно не волновало, что скажу я. Она рассчитывала, что я поддамся ее очарованию и соглашусь участвовать в спектакле.

А что если не поддамся? Что если я откажусь?

Я медленно подняла глаза от письма и встретила взгляд Каролины. Она смотрела на меня твердо. С улыбкой. Уверенная в своей победе.

Кто же она такая?

В ту минуту она была красивым юношей.

Она уже успела сбросить куртку и осталась в элегантной белой рубашке. Умные глаза излучали энергию. И вместе с тем – нежность и желание быть понятой.

Но понять ее я не могла.

Она запустила пальцы в свои короткие густые волосы и улыбнулась.

– Вот видишь… Уж я-то знаю, как управляться с жизнью!

Письма лежали у меня на коленях; я чувствовала странный холод, но не могла отвести от Каролины глаз.

Кто же она такая?

За эту короткую поездку я успела увидеть естественную Каролину, без актерства и лицедейства, озорницу, которая потешалась надо всем и вся. Затем – очаровательную молодую женщину, которая кокетливо играла косой, невыносимого педанта-всезнайку и, наконец, красивого самоуверенного юношу. И все они умещались в одном человеке.

Я была готова подумать, что молодым человеком в мундире тоже была Каролина, если бы в это время она не сидела в купе. Для нее не существовало ничего невозможного, и я почти с удивлением должна была признать, что тем молодым человеком Каролина все же быть не могла.

И вот теперь она, улыбаясь, протягивала мне руку – я сделала вид, что не вижу.

– Калле Якобсон… – произнесла я и холодно на нее посмотрела.

Каролина вздрогнула.

– Не Калле, а Карл!

– Какая разница? Калле и Берта – звучит неплохо.

Она сделала вид, что считает это шуткой, но, похоже, не была в этом уверена.

– Тебе не обязательно называться Бертой. Можешь выбрать себе любое имя.

– Вот как? Могу выбрать! И кто же это решил? Может быть, ты?

Она беспокойно провела рукой по волосам. Я наслаждалась собственной холодностью и самообладанием. На этот раз Каролина получит сполна. Я продолжала тем же ледяным тоном:

– Ну уж нет. Я знаю, что тебе все равно, как тебя зовут и кто ты есть. У тебя ведь сплошные роли. Но мне важно быть тем, кто я есть на самом деле. И хотя я ненавижу имя «Берта», я останусь Бертой, потому что это – мое. А что до твоих имен, то мне, признаться, совершенно наплевать, какое ты себе выберешь.

Каролина хотела что-то сказать, но губы у нее дрогнули. Она смотрела на меня в упор, голос ее не слушался, и она растерянно, умоляюще протянула ко мне руки. Из глаз брызнули слезы.

– Но ты не сердишься на меня?

– К сожалению, нет. Я просто ничего… как-то странно… я ничего не чувствую.

– Пожалуйста… я не хотела… ты ведь знаешь, как я тебя люблю… пожалуйста… прошу тебя…

Она плакала, я едва слышала ее голос. Но в ответ я только упрямо качала головой. Нет, нет, нет, шептала я про себя. Стало тихо.

– Кто ты? – спросила я, не узнав своего голоса. Она шмыгнула носом, как это делают дети, и, наклонившись ко мне, мягко шепнула:

– Твоя сестра.

– Это невозможно. Ведь с этой минуты ты будешь моим братом?

Она снова робко улыбнулась.

– Но только для других. В сердце я всегда буду твоей сестрой.

– Мне бы следовало сойти на ближайшей станции и с первым же поездом вернуться домой, – сказала я ледяным голосом, делая ударение на каждом слове.

Каролина ничего не ответила. Она отвернулась к окну, очевидно, решив меня не удерживать.

Поезд начал сбавлять ход, приближаясь к станции; нужно было решаться. Я мельком взглянула на Каролину. Ее лицо оставалось неподвижным. Я встала. Она даже не пошевелилась, не сделала ни малейшей попытки мне помешать.

• Предыдущая
• 16/73
• Следующая