Дети теней - Грипе Мария - Страница 59

• Предыдущая
• 59/63
• Следующая

– Я знаю от Акселя, ты считаешь, что мне пора выйти на сцену, но понимаешь ли ты…

Она сказала выйти на сцену! Совсем как Каролина. Совпадение ли это? Или в душе она тоже была актрисой?

Не договорив, она на секунду задумалась, а потом сказала, что до сих пор не сделала этого шага именно из-за детей. Когда-то она бросила их и теперь не надеялась вернуть их доверие. Они не смогут понять, почему она это сделала. Отнесутся к ее поступку как к предательству, которое ничем нельзя оправдать.

Дети не простили ей того, что она бросила их, когда они были маленькими, – ушла, чтобы умереть. И как же теперь они простят ей то, что она жива, – была жива все эти годы, но так и не вернулась к ним? Они ее просто возненавидят. Зачем подвергать их такому испытанию? Не лучше ли, если они по-прежнему будут считать ее мертвой? А иначе им придется жить с ненавистью в сердце, ведь как ни крути, а невозможно найти оправдания для матери, бросившей своих детей!

Она грустно посмотрела на меня. Но я не могла с ней согласиться.

– Я знаю, они вас простят… Если вы к ним вернетесь.

Я сказала это серьезно, но она покачала головой.

– Поначалу – может быть. От радости. Но потом, когда придут в себя и начнут думать, – тогда они меня осудят. Я перед ними слишком сильно виновата, Берта.

Прежде всего она винила себя в том, что Розильда стала немой. И в том, что Максимилиаму стало невыносимо жить в собственном доме, она тоже видела свою вину. Она вынудила его уехать и расстаться с детьми. Во всяком случае так считала Розильда.

Лидия сказала, что в комнате на башне Розильда хранила не только свои блокноты, но и «тетради для мыслей», как она их называла, куда из года в год записывала все самое сокровенное. Лидия прочла их.

– Таким образом я следила за ее мыслями на протяжении нескольких лет и поняла, что не могу надеяться на понимание. Напротив, единственное оправдание для меня в глазах моих детей – это то, что я умерла. Но ведь я жива…

Она невесело улыбнулась.

– Арильда я почти совсем не знаю… Могу судить о нем только по блокноту Розильды. Аксель говорит, он такой ранимый…

– Да, это правда. Я думаю, вы ему действительно очень нужны.

Она потерянно взглянула на меня и вздохнула.

– Если бы все было так просто, Берта! Но я не могу рисковать. Я и так уже разрушила жизнь своих детей, куда уж дальше? К сожалению, лучшее, что я могу для них сделать, это позволить им и дальше считать меня мертвой и не устраивать им неприятных сюрпризов.

– Но разве это не обман? Разве они не имеют права знать, что их мать жива?

Я прикусила язык. Я совсем не хотела еще больше растравлять эту рану. Лидия вскочила со стула.

– Я для всех мертва, Берта!

– Но ведь это не так сложно изменить…

– Возможно. И все же я считаю, что мертвая я причиняю меньше вреда своим детям, чем живая.

– Я так не думаю. Единственное, что имеет значение, это то, что вы живы. Арильд и Розильда воспримут это как чудо. Все старые обиды забудутся, как будто их никогда и не было.

Она посмотрела мне в глаза, но впечатление было такое, что она меня не слышит. Она ходила по комнате и говорила точно сама с собой, прошептав, что есть вина, искупить которую может только смерть. Все это так взволновало меня, что я не смогла усидеть на месте и тоже принялась ходить по комнате.

– Нет, – сказала я. – Я больше верю в те возможности, которые дает нам жизнь, и о которых мы часто даже не догадываемся. Важно то, что здесь и сейчас. И ошибки, которые мы делаем, нужно исправлять здесь, в этой жизни.

Я отвечала за каждое свое слово, но вдруг снова почувствовала себя невыносимо идеальной Бертой. Щеки у меня покраснели. Лидия вернулась к столу и села.

– Все это касается не только Арильда и Розильды, – сказала она. – Есть еще Амалия. Не знаю, сколько раз я стояла перед ее дверью, хотела войти, но не решалась. Я боялась, что испугаю ее до смерти.

Однажды она собралась выйти и тут увидела меня. Вся побелела и захлопнула дверь. Подумала, что это призрак. А что сделала я? Да просто убежала, оставив ее с этой мыслью.

Я сказала ей, что Амалия горько сожалела о том, что захлопнула дверь. С того момента она очень переживала, что ее Лидия не может обрести покой в своей могиле.

Лидия вздохнула и закрыла лицо руками.

– Когда я покидала Замок Роз, я делала это навсегда. Я не собиралась возвращаться. В этих стенах есть что-то такое, от чего… И все равно меня сюда тянет. Постоянно. Снова и снова.

Она умолкла и большими глотками выпила свой лимонад.

– Я была плохой матерью для своих детей. Им нужен отец, а не я. Ты, наверное, считаешь, что я трушу, боюсь, что меня встретят презрением. Но к этому я готова. Ничего другого я и не жду. Я просто не хочу, чтобы моим детям пришлось отказаться от собственной матери. Такого никто себе не прощает. Я знаю, потому что у меня самой была мать, которая…

Она оборвала себя на полуслове и грустно посмотрела в пространство перед собой, точно вглядываясь в прошлое.

– В общем… Чтобы избавиться от нее, я сама должна была исчезнуть. И я не хочу, чтобы мои дети… То есть чтобы это повторилось.

Я не знала, что на это ответить, лишь сделала робкую попытку убедить ее, что сейчас все было иначе. Лидия, в отличие от Клары де Лето, никогда не преследовала своих детей. Скорее она сделала наоборот – оставила их без объяснений, так что они могли подумать, будто совершенно ей безразличны.

Поэтому она не должна сдаваться, даже если ее оттолкнут. Нужно бороться до тех пор, пока они не поймут, почему она их бросила. Она должна убедить их в своем раскаянии, в своей любви. А потом, наверное, можно будет оставить их в покое, если она считает, что так лучше. Но, во всяком случае она покажет, как много они для нее значат.

Она медленно кивнула, будто слышала и понимала, что я говорю, но взгляд ее по-прежнему был отсутствующим. С ней было непросто говорить, она была рассеянной, все время словно ускользала. У меня было такое чувство, что она скорее отвечает на собственные мысли или думает вслух.

– Моя младшая, Сага, может быть, меня поймет, – сказала она. – Мы с ней из одного теста.

Снова те же слова, что я слышала от Каролины, – из одного теста.

Лидия тоже звала ее Сагой – не Каролиной. Как папа. Выходит, я не ошиблась, когда увидела сходство между Каролиной и маленькой Лидией на миниатюре Амалии. На фотографии Каролины, которую папа снял у каменной скамейки, было то же лицо – одно в одно.

Значит, Лидия – мать Каролины? Странно, однако меня это не удивило. Возможно, я давно это поняла, не отдавая себе отчета.

Но Лидия была также матерью Арильда и Розильды.

Как мать Каролины она звала себя Ида. А как дочь Иды Каролину, стало быть, следует звать Сагой. Как все запутано!

– Я зову ее Каролиной, – сказала я. Мы немного помолчали.

– А кто ее отец? – спросила я, чувствуя, как заколотилось сердце.

Она отпила глоток лимонада. Потом, задумчиво взглянув на меня, повторила мой вопрос:

– Кто ее отец?.. Ты, конечно, будешь шокирована, но я не знаю.

– Но Каролина говорит, что мы с ней сестры. Выходит, это был мой папа?

– Да, вполне вероятно. Хотя точно так же это мог быть другой человек. Я не требую от тебя, чтобы ты поняла. Этого никто понять не сможет. Дело в том, что я не могла выйти замуж за твоего отца. Я любила его, но я уже была замужем за Максимилиамом Стеншерна, а официально я вообще была мертва. Я боялась себя разоблачить, поскольку ни при каких обстоятельствах не желала возвращаться в Замок Роз. К тому же мне не хотелось разочаровывать твоего отца. Я не хотела, чтобы он знал, что я – сбежавшая жена. Я хотела, чтобы он видел во мне ангела-хранителя, спасшего его жизнь. И потом, я должна была наконец-то доказать себе, что могу жить собственной, независимой жизнью. Я не знала, что из себя представляю. А человек должен это знать. И, наконец, твой отец был помолвлен с очаровательной девушкой, которая, как я скоро поняла, подходила ему гораздо лучше меня.

• Предыдущая
• 59/63
• Следующая