Лесной прадедушка (Рассказы о родной природе) - Скребицкий Георгий Алексеевич - Страница 33

• Предыдущая
• 33/51
• Следующая

— Плёнку не передвинул: два снимка на одном кадре! — в отчаянии говорит он. — Видишь: твоя голова, а на ней кусты и тетерев.

— Вот те и снимок, и память на всю жизнь! — Я не могу больше сдержать своего гнева и на чём свет стоит ругаю злосчастного фотографа. — Испортил охоту да и снять-то как следует не сумел! Никуда больше с собой не возьму. И не проси лучше.

Но самое возмутительное, что приятель уже оправился от смущения.

Он глядит на меня будто ни в чём не бывало, даже улыбается.

— Да ты постой, не кипятись, — весело говорит он. — Я обещал тебе и повторяю — замечательный снимок выйдет. Ты сам посуди: обычного тетерева на земле ведь каждый дурак снимет. А вот чтобы на голове у охотника сидел, — ну, где ты такое видал? Ведь это же не просто снимок, а художественная композиция, настоящее чудо техники!

Иной раз в начале осени выдаётся редкий денёк. Он весь будто вылит из голубого стекла и разукрашен тонкою позолотой. Прозрачно синеет даль, а берёзки на косогоре стоят тоненькие и прямые, как белые свечи. Их вянущая листва так и светится золотым огоньком. Синее небо, синяя даль, блеск солнца и разноцветный убор лесов — как всё это походит на какой-то сказочный праздник, на последний привет уходящего лета.

Всё в природе словно прощается с солнцем, с теплом, хочет последний раз нарядиться поярче, чтобы потом надолго снять свой прощальный наряд и запереть его в кованный серебром тяжёлый сундук зимы.

Вот в такой-то погожий осенний день, помню, бродил я с ружьём и собакой по берёзовым перелескам — охотился на вальдшнепов.

Обошёл одну поляну, другую, третью… Уже начинало смеркаться. Ярче горели в осенних сумерках жёлтые свечи берёз. Ветер стих. Наступал прозрачный сентябрьский вечер.

Я сел на пень. Каро улёгся у моих ног; так мы провожали этот тихий денёк.

Неожиданно что-то захрустело вдали, затрещали сучья — всё ближе, ближе… Какой-то хриплый отрывистый рёв, не то стон послышался в тишине.

Каро вздрогнул, хотел вскочить. Но я приказал ему оставаться на месте. Ничего страшного: ведь это ревёт мирный лесной великан — лось.

А вот он и сам показался на другом конце поляны и широким шагом направился через неё.

Какой он могучий, с огромными рогами, будто несёт на голове корявый пень с торчащими в стороны сучьями.

Лось был, видимо, возбуждён. Он ревел всё громче и громче и мотал головой в разные стороны.

На его пути — молодая берёзка. Неожиданно лось зацепил её рогом, рванул… Раздался лёгкий треск будто угасшей свечи. Золотая вершинка вспыхнула последний раз, на землю посыпались искры листьев. И вот уже вместо деревца-свечи нелепо, словно огарок, торчит обломанный белый стволик.

«Погасив свечу», лесной хозяин грузно зашагал дальше и скрылся из глаз. Но ещё долго потом в чаще леса слышался хруст ветвей и глухой рёв уходящего зверя.

А я смотрел туда, куда скрылся лось, и мне стало как-то не по себе: зачем могучий лесной богатырь так бессмысленно исковеркал, сломал молодое деревце.

«Лесной житель, и сам же портит, ломает лес», — с досадой подумал я, ещё раз взглянув на сломанную берёзку. Она уныло торчала посреди поляны и больше уже не походила на золотую свечу.

Начало быстро темнеть, небо заволокли тучи, подул ветер, праздник природы окончился.

Этот маленький, совсем незначительный случай со сломанной лосем берёзкой почему-то надолго остался у меня в памяти. Увидишь, бывало, где-нибудь изуродованное деревце и сразу вспомнишь про ту берёзку.

Прошло больше года. И вот однажды весной я снова забрёл на ту же поляну. Но теперь всё было совсем по-иному, чем в тот памятный осенний вечер.

Было утро, весеннее утро в лесу. Роса ещё не обсохла. Крошечные водяные капли повисли всюду на листьях, цветах, на стеблях травы. Из-за вершин деревьев выглянуло солнце, и в тот же миг в каждой капле росы будто зажёгся ослепительно яркий фонарик. Они были все разные — синие, розовые и голубые. Но больше всего розовых. Весь лес сиял розовым светом.

Это был тоже праздник в лесу, но праздник совсем иной — рождение новой жизни. Теперь вся поляна была покрыта не жёлтыми опавшими листьями, а цветами, тысячами разноцветных цветов. На деревьях шелестела молодая листва, в кустах щебетали птицы, и, словно отсчитывая кому-то много-много счастливых дней, в лесной глуши куковала кукушка.

А вот посреди поляны и сломанная берёзка. За тот долгий срок, который прошёл с нашей первой встречи, деревце уже успело оправиться. Вместо обломанной лосем верхушки оно выпустило вверх целый пучок тоненьких молодых побегов.

Я очень обрадовался, что деревце не погибло. Как хорошо растут на сломанном месте её побеги; будто сказочный дед-лесовик начал плести зелёную корзиночку, заготовил прутья, собрал их в пучок, да не успел ещё загнуть концы и как следует оплести их.

«Славная работа», — подумал я, трогая деревце. И вдруг из его густой зелёной вершины выпорхнула птица — лесная малиновка.

Я осторожно наклонил берёзку. Так и есть: в развилке ветвей было свито гнездо и в нём лежали розовые яички.

Отойдя от дерева на другой конец поляны, я стал наблюдать за тем, как малиновка вновь возвратилась в своё гнездо.

Я мысленно представил себе: вот теперь она уже уселась насиживать яйца. Птичка вся распушилась, сидит такая озабоченная, важная; ведь нелёгкое дело вывести и вырастить детвору.

Самочка малиновки сидит, затаившись в гнезде, а её парочка пристроилась неподалёку среди ветвей и распевает громкую песню. Эта песня, по-своему, по-лесному, говорит о счастье, о красоте жизни, о любви. И отовсюду кругом, из каждого куста неслась такая же весёлая, счастливая песня.

Глядя на деревце, я вспомнил старого лося и его «злую» проделку. Да он, оказывается, вовсе не погубил берёзку, не повредил лесу. Случилось совсем иное: лесной богатырь, сам не зная того, просто-напросто помог птице устроить уютное гнёздышко.

Когда Серёжа перешёл круглым отличником в шестой класс, отец подарил ему давно обещанный фотоаппарат «Фотокор». Счастливее Серёжи не было человека на свете. Свой драгоценный подарок он увёз с собой на лето к тётке в деревню. Там Серёжа переснимал всех своих приятелей-ребятишек, да, кажется, и всех жителей своего и соседнего колхоза, кто только изъявлял желание терпеливо посидеть перед аппаратом, пока юный фотограф устанавливал диафрагму, высчитывал выдержку и наводил на фокус.

Помимо портретов, Серёжа усиленно снимал разные виды, растения, животных. Из этих снимков он решил сделать альбом для школьного кружка юных натуралистов.

Самым деятельным помощником у Серёжи был его приятель-одноклассник Митя Котов. Они жили рядом и целые дни проводили вместе.

На дворе у Мити находился глубокий подвал, и там приятели устроили отличную фотолабораторию.

В подвале даже в самый жаркий солнечный день было темно, прохладно и так приятно попахивало свежей сыростью и солёными огурцами.

Красный свет фонарика таинственно освещал бочонки с квашеной капустой, огурцами и ворох картофеля, от которого серебристыми змейками расползались в разные стороны длинные тонкие ростки. А над головой ребят дымчатыми причудливыми кружевами свисала паутина.

Но сейчас приятелям некогда было разглядывать всю эту фантастическую обстановку. Сидя на корточках, они склонились над перевёрнутым вверх дном ящиком. На нём стояли ванночки с проявителем, закрепителем, и там постепенно рождалось новое произведение их творчества.

— Опять передержал! — недовольно проворчал Митя. — Говорил тебе — с одной сотой надо снимать, а ты пятидесятую поставил. Вот и вышло всё как сажа. Такой негатив и не пропечатаешь.

— Плотноват немножко, — со вздохом согласился Серёжа. — Ну ничего. Ещё разик переснимем.

— А это мы что снимали? Подсолнухи в огороде? — спросил Митя, вглядываясь в какие-то тёмные и светлые пятна на негативе.

• Предыдущая
• 33/51
• Следующая