Том 3. Публицистические произведения - Тютчев Федор Иванович - Страница 43

И если, с одной стороны, уже одного подобного расположения умов достаточно для превращения самых великодушных и благонамеренных реформ в мертворожденное дитя, то, с другой стороны, неудача таких преобразований может лишь бесконечно усилить общее раздражение, утвердить общественное мнение в ненависти к восстановленной власти — и привлечь в стан врага новых бойцов.

Положение, конечно, совершенно прискорбное, и оно несет на себе печать провиденциальной кары. Ибо нельзя вообразить для христианского священника более ужасной беды, нежели видеть себя облеченным властью, исполнение которой роковым образом ведет к погибели душ и разрушению Религии!.. Нет, разумеется, столь жестокое и противоестественное положение продлиться долго не сможет. Наказание это или испытание, в любом случае немыслимо, чтобы римское Папство еще надолго оставалось заключенным в таком огненном кругу и милосердный Бог не пришел ему на помощь и не открыл пути, чудесного, неопровержимого, непредвиденного исхода — или, лучше сказать, ожидаемого уже многие века.

Возможно, еще много терзаний и катастроф отделяют Папство и подвластную ему Церковь от этого мгновения, и они находятся лишь в самом начале бедственных времен. Ведь то будет не ничтожный огонь, не маленький пожар на несколько часов, а огромное пламя, которое, пожирая и обращая в пепел целые века суетных забот и антихристианской вражды, сокрушит наконец роковую преграду, заслоняющую желанный исход.

И как при виде всего происходящего в присутствии нового устроения злого начала, самого изобретательного и чудовищного из когда-либо виденного людьми, перед лицом этого организованного и всесторонне вооруженного мира зла с его церковью безверия и его мятежным правительством, — как, спрашиваем мы, можно было бы запретить христианам надеяться, что Бог соблаговолит соразмерить силы Своей Церкви с предназначенной ей новой задачей? Что накануне готовящихся битв Он соблаговолит восстановить всю полноту ее сил и Сам в положенный час придет и Своей милосердной рукой уврачует рану, нанесенную ее телу рукой человеческой, — ту открытую рану, которая уже восемьсот лет не перестает кровоточить!..

Православная Церковь никогда не теряла надежды на такое исцеление. Она ждет его, рассчитывает на него — не только с верой, но и с уверенностью. Как Единому по своему началу и Единому в Вечности не восторжествовать над разъединением во времени? Вопреки многовековому разделению и всем человеческим предубеждениям она всегда признавала, что христианское начало никогда не погибало в римской Церкви и что оно в ней всегда сильнее людских заблуждений и страстей. Поэтому она глубоко убеждена, что христианское начало окажется сильнее всех его врагов. Православная Церковь знает и то, что теперь, как и в продолжение многих веков, судьбы христианства на Западе все еще находятся в руках римской Церкви, и надеется, что в день великого воссоединения та возвратит ей неповрежденным сей священный залог.

Да будет нам позволено в заключение напомнить один эпизод, связанный с посещением Рима русским Императором в 1846 году. Там, вероятно, еще не забыли всеобщего одушевления, с каким было встречено его появление в храме Святого Петра — появление православного Императора в Риме после многовекового отсутствия! Помнится, может быть, и электрический ток, пробежавший по толпе, когда он стал молиться у гроба Апостолов. Это волнующее чувство было правым и законным. Коленопреклоненный Император стоял там не один — вместе с ним, преклонив колена, пребывала вся Россия. Будем надеяться, что он не напрасно молился перед святыми мощами.

Россия и Запад

Февральское движение, по свойственной ему внутренней логике, должно бы привести к крестовому походу всего охваченного Революцией Запада против России… Но этого не произошло, что является доказательством отсутствия у Революции необходимой жизненной силы — даже для осуществления значительного разрушения. Иначе говоря, Революция — болезнь, пожирающая Запад, а не душа, сообщающая ему движение и развитие.

Отсюда проистекает возможность реакции, подобно той, что была вызвана июньскими днями прошлого года. Это реакция еще не пораженных частей страдающего организма против последовательного распространения недуга. Это июньское сопротивление и все другие, вызванные им в последующем, — значительное событие, великое Откровение. Теперь ясно, что Революция нигде не может надеяться на правление. И даже если она захватит Власть хотя бы на краткий миг, то породит лишь гражданскую войну. То есть она подточит и разложит общество, но не сможет ни овладеть им как таковым, ни управлять им от своего имени. Вот достигнутый результат, и он огромен. Ибо он свидетельствует не только о немощи Революции, но и о бессилии Запада. Всякое действие вовне ему воспрещено. Он в корне расколот.

Сейчас Революция материально обезоружена. Подавление июньских выступлений 1848 года парализовало ей руки, а победа России в Венгрии вынудила ее выронить оружие. Само собой разумеется, что и, будучи обезоруженной, Революция тем не менее полна жизни и мощи. Пока она ретируется с поля битвы и оставляет его победителям. Как они воспользуются своей победой?..

И прежде всего, как понимают сложившееся положение вещей законные Власти на Западе? Ибо, чтобы предрешать характер своих будущих отношений с Революцией, им следовало бы заранее определить, каковы нравственные условия их собственного существования. Одним словом, каков тот символ веры, который они могут противопоставить символу Революции?

Что касается революционного символа, мы его знаем и именно поэтому прекрасно понимаем, откуда проистекает его непреодолимое влияние на Запад, — ошибки более невозможны, всякая двусмысленность, вольная или невольная, стала бы отныне неуместной.

Революция, если рассматривать ее самое существенное и простое первоначало, есть естественный плод, последнее слово, высшее выражение того, что в продолжение трех веков принято называть цивилизацией Запада. Это вся современная мысль после ее разрыва с Церковью.

Сия мысль такова: человек в конечном итоге зависит только от самого себя — в управлении как своим разумом, так и своей волей. Всякая власть исходит от человека, а всякий авторитет, ставящий себя выше человека, есть либо иллюзия, либо обман. Одним словом, это апофеоз человеческого я в самом буквальном смысле слова.

Таково, кто не знает, изначальное верование революционной школы; но, серьезно говоря, разве общество Запада, цивилизация Запада имеет другое верование?..

А Власти предержащие этого общества, не имевшие для жизни во многих поколениях иной умственной среды, как они теперь смогут выбраться из нее? И как, не выходя из нее, они сумеют найти нужную точку Архимеда для опоры своего рычага?

Напрасно сам г-н Гизо теперь громко выступает против европейской демократии, напрасно упрекает ее в самопоклонении, находя в нем начало всех ее ошибок и недостойных деяний: западная демократия, превратив себя в предмет собственного культа, надо признаться, всего лишь навсего слепо следовала инстинктам, которые развивались в ней благодаря вам и вашим собственным доктринам более чем кому бы то ни было. В самом деле, кто более вас и вашей школы столь требовательно и настойчиво отстаивал права независимости человеческого разума; кто учил нас видеть в религиозной Реформации XVI-го века не столько противодействие злоупотреблениям и незаконным притязаниям римского католицизма, сколько эру окончательного высвобождения человеческого разума; кто приветствовал в современной философии научную формулу сего высвобождения и превозносил в революционном движении 1789 года пришествие во власть и во владение современным обществом этого столь раскрепощенного разума, что он не находит иной зависимости, как только от самого себя? И как хотите вы, чтобы после подобных наставлений человеческое я, эта основная определяющая молекула современной демократии, не стало бы своим собственным идолопоклонником? И наконец, кого оно должно, по-вашему, обожать, если не самого себя, поскольку для него нет никакого другого авторитета? Поступая иначе, оно, право, выказывало бы скромность.