Охотник за смертью: Честь - Грин Саймон - Страница 19

• Предыдущая
• 19/160
• Следующая

Оуэн стремительно шел по пустым каменным коридорам, неумолимо движимый единственной целью добраться до центра безопасности. Он был готов разделаться с каждым, кто попадется ему на пути или попытается помешать. На, как ни странно, он никого не встретил. Куда же подевалась стража? Размышляя над этим вопросом, Оуэн немного замедлил шаг. За все время пребывания в замке они с Хэйзел видели всего нескольких охранников двух аристократов и единственного лаборанта. Где остальные? И что за неприятный сюрприз готовит для него Валентин? Нахмурившись, Оуэн прибавил шаг. Он не любил загадок и неизвестности. И страстно хотел лишь одного — увидеть окровавленный труп Валентина. Пусть Оуэн не сумел спасти своих людей, зато он сможет за них отомстить.

Он двигался быстрее и быстрее и вскоре перешел на бег. Громко стуча ногами по толстому ковровому покрытию до боли знакомых коридоров, Оуэн не заботился уже ни о чем, кроме одного. В его душе не осталось места ни боли, ни чувству вины — ее переподняла неуемная жажда мести.

Наконец он добрался до одинокой стальной двери, которая преграждала путь к тому, что некогда служило центром безопасности. Немного усмирив пыл, Оуэн остановился и стал ее изучать. Толщина двери достигала дюйма. Снаружи не было видно никаких механизмов, которые могли бы выполнять роль замка. И, разумеется, охраняли дверь потайные взрывные устройства, срабатывавшие на дюжину различных действий. Однако Оуэна это ничуть не встревожило.

Он стал сосредоточенно думать. Его сознание все больше и больше погружалось внутрь себя, пока не достигло тайных глубин подсознания. И тогда что-то в нем проснулось и стало раскручиваться, пока наконец не вырвалось из своих границ. Необычайный по силе ментальный импульс в один миг сорвал стальную дверь с петель, и та с грохотом рухнула внутрь комнаты. Потайные взрывные устройства уже приготовились атаковать нарушителя, но Оуэн, отправив очередной мысленный посыл, успел их обезвредить. Внутри его существа ярким пламенем горела сверхъестественная сила, готовая вырваться наружу по первому приказу. Едва Оуэн вошел через пустой дверной проем в комнату, как услышал тихий ироничный смех. В дальнем конце помещения, вольготно развалившись во вращающемся кресле, сидел Валентин Вольф, приветствуя вероломного нарушителя лицемерными аплодисментами. Одет он был, как всегда, во все черное, и его силуэт мог бы вполне затеряться во мраке комнаты, если бы не мертвенно-бледное лицо, которое, казалось, висело в воздухе само по себе.

— Браво, браво! Великолепный выход, Оуэн! У тебя и впрямь появилась склонность к драматическому действу. Не иначе, как все это время пошло тебе на пользу. Ты всегда был таким правильным… Занудой, одним словом.

Оуэн сделал несколько шагов в сторону Валентина и огляделся. Вокруг было множество компьютеров, мониторов и терминалов, но ни одного оператора или охранника. Валентин находился в комнате в гордом и, очевидно, невозмутимом одиночестве. Между Оуэном и Валентином не было никакой преграды. Ничто не мешало Дезсталкеру вершить свою месть.

— Вставай, Вольф! — холодным, но твердым, не терпящим возражений тоном произнес Оуэн.

— Все кончено. Твоя песенка спета.

— О, не надо быть таким предсказуемым, Оуэн, — сложив руки на груди, Валентин откинулся на спинку кресла.

Неужели мы действительно должны вести себя на потребу публики? Играть традиционные роли бескорыстного героя и отъявленного злодея? Признайся, мы с тобой имеем много общего. Нас вполне можно назвать братьями по духу.

— Нет у меня с тобой ничего общего, Вольф, — решительно заявил Оуэн.

— Неужели? Разве ты, будучи мятежником, вел себя как-то иначе, чем я? Что, собственно говоря, ты не делал из того, что делал я? Могу уверенно сказать, что при всех моих стараниях мне далеко до того, что натворил ты.

— Ты повинен за смерть на этой планете. За то, что истребил ее население.

— Да, должен признать, ты прав. Но сколько народу полегло по твоей милости на Мисте и Голгофе? Сколько погибло хороших солдат, которые всего лишь следовали приказам и выполняли свой долг? Солдат, которые были далеки от политики и просто защищали закон? У тебя руки по локоть в крови. На твоей совести бездна страданий и смертей. Но не стоит из-за этого себя глодать. Мы выше таких вещей, как честь и совесть. Мы с тобой уже не такие, как все, а представители более высокой расы. И, стало быть, никакие человеческие слабости и условности довлеть над нами не могут.

— Это не имеет никакого отношения к тому, что мы сделали, — ответил Оуэн. — Равно как к тому, почему так поступали. Я убивал, когда не было другого выхода. Боролся за то, чтобы положить конец смертям. Ты же это делал исключительно для удовольствия.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что убить меня тебе не доставит удовольствия?

— Напротив.

— Пойми же, рамки обычных условностей к нам больше не относятся. Мы можем делать необыкновенные, наводящие ужас вещи и ограничивать их разве что собственным воображением. И мы будем их делать, Оуэн. Мы должны, потому что мы можем!.. Ты увяз в прошлом, в том состоянии, в котором был до того, как тебя вывели из спячки. Ты до сих пор цепляешься за разные мелочи. Тебе все еще не дают покоя такие понятия, как долг, честь и закон. Закон нужен для маленьких людишек. Честь — тем, кто боится превзойти самого себя. А долг у каждого исключительно перед самим собой. Мы должны исследовать предоставленные нам возможности и стать теми, кем можем стать. Уклониться с этого пути — все равно что предать свою новую сущность.

— Я чересчур много потерял и многое был вынужден бросить, — ответил Оуэн. — Мне слишком дорога моя человеческая сущность. И я вовсе не хочу ее терять.

— О, поверь мне, Оуэн, — Валентин непроизвольно пожал плечами, — слишком тосковать по ней тебе не придется. Ты и сам будешь удивлен тому, как мало она для тебя значит. Но сейчас, как я погляжу, толковать с тобой об этом не имеет никакого смысла. Ты еще не готов воспринять истину. Когда ты продвинешься так же далеко, как я, то обретешь более ясный взгляд на вещи. И все же я был обязан попытаться это сделать. Потому что видел в нас с гобой очень много общего. А теперь мне действительно пора. Я должен идти.

— Я лично так не считаю, — сказал Оуэн. — Насколько я помню, из комнаты есть только один, выход, и он заблокирован. Поэтому для начала тебе неизбежно придется пройти мимо меня. А вот этого сделать тебе ни за что не удастся.

— Может, да. А может, и нет. Когда мне нужно выполнять сложную умственную работу, я всегда полагаюсь на других. Ведь как-никак я Лорд. У меня тут для тебя кое-что есть. Одна особа, которая весьма не прочь тебя повидать. И ждет не дождется, когда же это случится. Ты уехал и бросил ее. А она, мне кажется, затаила на тебя нечто вроде злобы. Тебе никогда не везло с женщинами, Оуэн. — Вольф кивнул головой в сторону открытой двери, ведущей в смежную комнату. — Пойди туда, дорогой, и убедись сам.

Из смежной комнаты донеслись звуки медленных, спотыкающихся шагов. Оуэн учуял резкий запах явно органического происхождения. Источник его наверняка находился не в центре безопасности, заполненном до отказа технической аппаратурой. Из смежной комнаты разило запахом консервантов, заглушающим сладковатое зловоние разложения и гнили. По спине Оуэна побежали мурашки. Его охватило дурное предчувствие.

Вскоре в комнату вошла мертвая женщина и, дрожа, остановилась возле Валентина. Она была практически голой, но в руке держала меч. Учитывая то, что она некоторое время пролежала в земле, можно было сказать, что похоронные работники Виримонда сделали все возможное. Меж тем ее бледная, с синюшным оттенком кожа была испещрена надрезами, из-под которых проглядывались имплантированные компьютерные датчики и сервомеханизмы. От впалых грудей до самого паха виднелся шов после вскрытия, сильно натянутые стежки которого местами порвались. На ребрах все еще зияла единственная, но ставшая смертельной рана. На безжизненных губах, насильственным образом приоткрытых и обнаживших красивые зубы, застыла неподвижная улыбка, не излучавшая ни малейшей радости. Глаза глубоко провалились в глазницы, а белки окрасились цветом темной мочи. Прямые светлые волосы за время пребывания в могиле стали еще длиннее. И все же Оуэн ее узнал, и сердце у него сжалось от ужаса.

• Предыдущая
• 19/160
• Следующая