Сила и слава - Грин Грэм - Страница 13

• Предыдущая
• 13/52
• Следующая

— Это последняя? — спросила Корал.

— Да, сеньорита.

— Точно?

— Да, сеньорита.

Но ей надо было проверить. До сих пор не случалось, чтобы она делала что-то неохотно — сама не сделаешь, кто же сделает? А сегодня ей хотелось лечь в постель, уснуть. Пусть не все бананы будут вывезены — это не ее вина, а отцовская. Может, у меня лихорадка? Ноги были ледяные, хоть и стояли на раскаленной земле. А, ладно! — подумала она, покорно вошла в сарай, нащупала там электрический фонарик и включила его. Да, кажется, пусто, но надо довести дело до конца. Она шагнула к задней стене, держа фонарик прямо перед собой. Из-под ног у нее выкатилась пустая бутылка. Она направила лучик вниз — «Cerveza Moctezuma». Потом осветила заднюю стену: внизу, у самой земли, было что-то нацарапано мелом; она подошла ближе — в круге света белели маленькие крестики. Он, наверно, лежал среди бананов и машинально чертил что-то и больше ничего не мог придумать, чтобы отогнать страх. Девочка стояла, превозмогая боль, и смотрела на крестики. Какая-то страшная новизна со всех сторон надвигалась на нее все утро. Будто этот день хотел оставить по себе долгую память.

Начальник полиции играл на бильярде в таверне; там лейтенант и нашел его. Щека у хефе была повязана платком — ему казалось, это облегчает зубную боль. Когда лейтенант прошел во вращающуюся дверь, он натирал мелом кий, готовясь к трудному удару. На полках позади бильярда стояли одни бутылки минеральной воды и какая-то желтая жидкость под названием сидрал — гарантированно безалкогольная. Лейтенант с осуждающим видом стал на пороге: какой позор! Ему хотелось уничтожить в этом штате все, что может дать иностранцам повод для насмешек. Он сказал:

— Разрешите обратиться?

Хефе сморщился от внезапного приступа боли и с несвойственной ему готовностью подошел к двери. Лейтенант взглянул на счет очков — на кольца, которые были нанизаны на веревку, протянутую через все помещение. Хефе проигрывал.

— Сейчас… вернусь, — сказал хефе и пояснил лейтенанту: — Рот боюсь открывать. — Когда они толкнули входную дверь, кто-то поднял кий и потихоньку отодвинул назад одно кольцо в счете хефе.

Они шли по улице рядом — толстый и тощий. Был воскресный полдень, и все магазины стояли на запоре — единственный пережиток, оставшийся от прежних времен. Но мессу нигде не служили. Лейтенант спросил:

— Вы видались с губернатором?

— Тебе дана полная свобода действий, — ответил хефе. — Полная свобода.

— Он оставляет все на наше усмотрение?

— С оговорками. — Хефе сморщился.

— Какие же это оговорки?

— Если не поймаешь… до дождей… ответственность… ляжет на тебя.

— Не было бы на мне другой ответственности, — хмуро проговорил лейтенант.

— Сам напросился. Вот и получай.

— Что ж, я рад. — Лейтенант почувствовал, будто весь тот мир, о котором он пекся, лег теперь к его ногам. Они прошли мимо нового клуба Синдиката рабочих и крестьян; увидели в окно большие, броские карикатуры на стенах — на одной священник облапил женщину в исповедальне, на другой потягивал причастное вино. Лейтенант сказал: — Это все скоро будет не нужно. — Он смотрел на карикатуры глазами чужестранца: в них было что-то варварское.

— Почему? Они… забавные.

— Придет время, и никто не вспомнит, что когда-то здесь была Церковь.

Хефе ничего не сказал на это. Лейтенант догадывался, что он думает: стоит ли спорить из-за такой чепухи? Он резко проговорил:

— Каковы будут распоряжения?

— Распоряжения?

— Вы же мой начальник.

Хефе промолчал. Он незаметно поглядывал на лейтенанта своими маленькими хитрыми глазками. Потом сказал:

— Ты же знаешь, я тебе доверяю. Поступай, как считаешь нужным.

— Вы дадите мне письменное распоряжение?

— Нет, это лишнее. Мы же знаем друг друга.

Всю дорогу они вели осторожную борьбу, отстаивая каждый свою позицию.

— Разве губернатор ничего вам не написал? — спросил лейтенант.

— Нет. Он сказал — вы же друг друга знаете.

Уступить пришлось лейтенанту, потому что лейтенант по-настоящему пекся о деле, а не о своем будущем. Он сказал:

— Я буду брать заложников в каждой деревне.

— Тогда он не станет ходить по деревням.

— По-вашему, в деревнях не знают, где он сейчас? — резко проговорил лейтенант. — Но ему надо поддерживать с ними связь. Иначе какой от него толк?

— Делай как знаешь, — сказал хефе.

— И я буду расстреливать столько, сколько понадобится.

Хефе сказал с наигранной бодростью:

— Пустить немножко крови — никогда не повредит. Откуда ты начнешь?

— Думаю, с его прихода — с Консепсьона, а потом, может, пойду на его родину.

— Почему туда?

— Он, наверно, решит, что там ему будет безопасно. — Лейтенант в раздумье шагал мимо магазинов со спущенными шторами. — Пусть погибнет несколько человек, но, как вы считаете, губернатор поддержит меня, если в Мехико поднимут шум?

— Вряд ли, — сказал хефе. — Но ведь это то… — И скривился от боли.

— Это то, чего я хочу, — договорил лейтенант.

Он пошел к полицейскому участку один, а начальник вернулся в бильярдную. Прохожих на улице попадалось немного: было слишком жарко. Если б достать настоящую фотографию, думал лейтенант. Ему хотелось изучить лицо своего врага. Площадью завладели дети. Прыгая со скамейки на скамейку, они играли в какую-то непонятную, сложную игру; пустая бутылка из-под минеральной воды пролетела по воздуху и разбилась вдребезги у ног лейтенанта. Его рука метнулась к кобуре, он повернулся всем телом и поймал выражение ужаса на лице у мальчика.

— Это ты бросил бутылку?

На него был устремлен тяжелый, хмурый взгляд карих глаз.

— Что вы тут затеяли?

— Это бомба.

— Ты в меня целился?

— Нет.

— В кого же?

— В гринго.

Лейтенант улыбнулся неловким движением губ.

— Молодец, только целиться надо точнее. — И, отшвырнув осколки на дорогу, стал подыскивать слова, которые объяснили бы этим малышам, что он с ними заодно. Он сказал: — Твой гринго, наверно, из тех американских богачей, которые воображают, что… — и был поражен выражением преданности на лице мальчика. Это требовало какого-то отклика, и сердце лейтенанта вдруг сжалось от грустной, неутоленной любви. Он сказал: — Поди сюда. — Мальчик подошел, а его товарищи стояли испуганным полукругом и следили за ними с безопасного расстояния. — Как тебя зовут?

— Луис.

— Так вот, — сказал лейтенант, не находя нужных слов. — Учись целиться.

— Я хочу научиться, — с жаром сказал мальчик. Его взгляд был прикован к кобуре.

— Хочешь посмотреть, какое у меня оружие? — спросил лейтенант. Он вынул из кобуры свой тяжелый пистолет и протянул его мальчику. Остальные дети осторожно подошли поближе. Он сказал: — Вот это предохранитель. Подними его. Так. Теперь из него можно стрелять.

— Он заряжен? — спросил Луис.

— Он всегда заряжен.

Между губами у мальчика показался кончик языка; он судорожно глотнул, будто учуял запах еды. Теперь все ребята столпились вокруг лейтенанта. Один — посмелее — протянул руку и тронул кобуру. Они взяли лейтенанта в кольцо. И, пряча пистолет, он почувствовал, что и ему передалось их робкое счастье.

— Как он называется? — спросил Луис.

— Кольт калибра девять и шестьдесят пять.

— На сколько пуль?

— На шесть.

— Вы кого-нибудь убили из него?

— Пока еще нет, — ответил лейтенант.

У ребят захватило дух от восторга. Лейтенант стоял, держа руку на кобуре, и смотрел в карие, внимательные, полные терпения глаза. Вот за кого он борется. Он изгонит из их детства все, что ему самому приносило одно горе, — нищету, суеверие, пороки. Они заслуживают правды о пустой вселенной, о холоде остывающей земли и права на счастье — любое, какого им захочется. Ради них он был готов испепелить весь мир — сначала Церковь, потом иностранцев, потом политиков — даже его начальнику придется когда-нибудь сгинуть. Он начнет жизнь с такими вот ребятами заново — с нуля.

• Предыдущая
• 13/52
• Следующая