Почетный консул - Грин Грэм - Страница 18
- Предыдущая
- 18/63
- Следующая
— Не понимаю…
— Да я уж и сам не помню, что сказал. Правда, что вы замужем?
— Да.
— И как вам это нравится?
— По-моему, это все равно как если бы я надела платье другой девушки, а оно на меня не лезло, — сказала она.
— Зачем же вы это сделали?
— Он так хотел на мне жениться. Из-за денег, когда он умрет, чтобы они не пропали. А если будет ребенок…
— Вы уже и об этом позаботились?
— Нет.
— Что ж, вам теперь все-таки лучше, чем у матушки Санчес.
— Тут все по-другому, — сказала она. — Я по девочкам скучаю.
— А по мужчинам?
— Ну, до них-то мне какое дело?
Они были одни на длинной набережной Параны; мужчины в этот час работают, женщины ходят за покупками. Здесь на все свое время: время для Параны — вечер, тогда вдоль нее гуляют молодые влюбленные, держась за руки, и молчат.
Он спросил:
— Когда вам надо быть дома?
— Capataz [старший рабочий (исп.)] в одиннадцать зайдет за мной к Чарли в контору.
— А сейчас девять. Что вы до тех пор собираетесь делать?
— Похожу по магазинам, потом выпью кофе.
— Старых друзей навестите?
— Девочки сейчас спят.
— Видите тот дом за деревьями? — спросил доктор Пларр. — Я там живу.
— Да?
— Если хотите выпить кофе, я вас угощу.
— Да?
— Могу и апельсиновым соком.
— Ну, я апельсиновый сок не так уж и люблю. Сеньора Санчес говорила, что нам нельзя пьянеть, вот почему мы его пили.
Он спросил:
— Вы пойдете со мной?
— А это не будет нехорошо? — сказала она, словно выспрашивала у кого-то, кого давно знает и кому доверяет.
— У матушки Санчес это же не было плохо…
— Но там надо было зарабатывать на жизнь. Я посылала деньги домой в Тукуман.
— А как с этим теперь?
— Ну, деньги в Тукуман я все равно посылаю. Чарли мне дает.
Он встал и протянул ей руку:
— Пошли.
Он бы рассердился, если бы она заколебалась, но она взяла его за руку все с той же бездумной покорностью и пошла через дорогу, словно ей предстояло пройти всего лишь по дворику сеньоры Санчес. Однако войти в лифт она решилась не сразу. Сказала, что никогда еще не поднималась в лифте — в городе было не много домов выше чем в два этажа. Она сжала его руку — то ли от волнения, то ли от страха, а когда они поднялись на верхний этаж, спросила:
— А можно сделать это еще раз?
— Когда будете уходить.
Он повел ее прямо в спальню и стал раздевать. Застежка на платье заела, и она сама ее дернула. Когда она уже лежала на кровати и ждала его, она сказала:
— Солнечные очки обошлись вам гораздо дороже, чем поход к сеньоре Санчес.
И он подумал, не считает ли она, что этими очками он заплатил ей вперед.
Он вспомнил, как Тереса пересчитывала песо, а потом клала их на полочку под статуэткой своей святой, словно это был церковный сбор. Позднее они будут аккуратно поделены между ней и сеньорой Санчес; то, что сверх таксы, давали отдельно.
Когда он лег, он с облегчением подумал: вот и кончилось мое наваждение, а когда она застонала, подумал: вот опять я свободен, могу проститься с сеньорой Санчес — пусть себе вяжет в своем шезлонге — и с легким сердцем пойду назад по берегу реки, чего не чувствовал, когда выходил из дома. На столе лежал свежий номер «Бритиш медикл джорнэл», он уже целую неделю валялся нераспечатанным, а у него было настроение почитать что-нибудь еще более точное по изложению, чем рассказ Борхеса, и более полезное, чем роман Хорхе Хулио Сааведры. Он принялся читать крайне оригинальную статью — так ему, во всяком случае, показалось — о лечении кальциевой недостаточности, написанную доктором, которого звали Цезарем Борджиа.
— Вы спите? — спросила девушка.
— Нет. — Но тем не менее был удивлен, когда, открыв глаза, увидел солнечные лучи, падавшие сквозь щели жалюзи. Он думал, что уже ночь и что он один.
Девушка погладила его по бедру и пробежалась губами по телу. Он чувствовал лишь легкое любопытство, интерес к тому, сможет ли она снова пробудить в нем желание. Вот в чем секрет ее успеха у матушки Санчес: она давала мужчине вдвое за его деньги. Она прижалась к нему, выкрикнула какую-то непристойность, прикусила его ухо, но наваждение ушло вместе с вожделением, оставив гнетущую пустоту. Целую неделю его донимала навязчивая мысль, а теперь он тосковал по ней, как могла бы тосковать мать по крику нежеланного ребенка. Я никогда ее не хотел, думал он, я хотел лишь того, что вообразил себе. У него было желание встать и уйти, оставив ее одну убирать постель, а потом искать другого клиента.
— Где ванная? — спросила она.
В ней не было ничего, что отличало бы ее от других женщин, которых он знал, разве что умение разыгрывать комедию с большей изобретательностью и темпераментом.
Когда она вернулась, он уже был одет и с нетерпением ждал, чтобы оделась она. Он боялся, что она попросит обещанный кофе и надолго задержится, пока будет его пить. В этот час он обычно посещал квартал бедноты. Женщины теперь уже заканчивали работы по дому, а дети успели натаскать воды. Он спросил:
— Хотите, я завезу вас в консульство?
— Нет, — сказала она. — Лучше пойду пешком. Может, capataz меня уже ждет.
— Вы не много сделали покупок.
— А я покажу Чарли солнечные очки. Он же не будет знать, какие они дорогие.
Пларр вынул из кармана бумажку в десять тысяч песо и протянул ей. Она ее повертела, словно хотела разглядеть, что это за купюра, а потом сказала:
— Никто еще не давал мне больше пяти тысяч. Обычно две. Матушка Санчес не любила, чтобы мы брали больше. Боялась, что это будет вроде как вымогательство. Но она не права. Мужчины в этом смысле народ странный. Чем меньше они могут, тем больше дают.
— Будто вам не все равно, — сказал он.
— Будто нам не все равно, — согласилась она.
— Клиент, который дал обет поститься.
Девушка засмеялась:
— До чего хорошо, когда можно говорить, что хочешь. С Чарли я так не могу разговаривать. По-моему, ему вообще хотелось бы забыть о сеньоре Санчес. — Она протянула ему деньги. — Теперь это нехорошо, раз я замужем. Да они мне и не нужны. Чарли щедрый. И очки стоили очень дорого. — Она их снова надела, и он опять увидел свое лицо в миниатюре, которое уставилось на него, словно кукольное личико из окна кукольного домика. Она спросила: — Я вас еще увижу?
Ему хотелось ответить: «Нет. Теперь уже конец», но привычная вежливость и облегчение от того, что она забыла про кофе, заставили его церемонно ответить, как хозяина гостье, которую он бы вовсе не хотел снова видеть у себя:
— Конечно. Как-нибудь, когда вы будете в городе… Я дам вам мой номер телефона.
— И вовсе не надо каждый раз делать мне подарки, — заверила она его.
— А вам — разыгрывать комедию.
— Какую комедию?
Он сказал:
— Я знаю, некоторые мужчины хотят верить, что вы получаете такое же удовольствие, как они. У матушки Санчес вам, конечно, приходилось играть роль, чтобы заслужить подарок, но тут вам играть не надо. Может, с Чарли вам и приходится притворяться, но со мной не стоит. Со мной ничего не надо изображать.
— Извините, — сказала она. — Я что-то сделала не так?
— Меня это всегда раздражало там, в вашем заведении, — сказал доктор Пларр. — Мужчины вовсе не такие болваны, как вам кажется. Они знают, что пришли сами получить удовольствие, а не для того, чтобы доставить его вам.
Она сказала:
— А я, по-моему, очень хорошо притворялась, потому что получала более дорогие подарки, чем другие девушки.
Она ничуть не обиделась. Видно, привыкла видеть, как мужчина, удовлетворившись, начинает испытывать тоску. Он ничем не отличался от других, даже в этом. И это ощущение пустоты, подумал он — неужели она права? — всего лишь временная tristitia [грусть (исп.)], которую большинство мужчин испытывают потом?
— Сколько времени вы там пробыли?
— Два года. Когда я приехала, мне было уже почти шестнадцать. На мой день рождения девочки подарили мне сладкий пирог со свечками. Я таких раньше не видела. Очень был красивый.
- Предыдущая
- 18/63
- Следующая
