Наемный убийца - Грин Грэм - Страница 27

• Предыдущая
• 27/51
• Следующая

Ворон сказал:

– Надо выбираться отсюда. Можете идти?

– Да.

– Тогда не держитесь за меня. Кто-то стоит там, за дверью.

Он встал у двери, сжимая пистолет в руке. Прислушался. У них – у тех двоих – было много времени, чтобы составить план действий, гораздо больше, чем у него. Ворон потянул дверь, она открылась. Было почти совсем темно. Он никого не увидел на площадке. Подумал: старый черт стоит где-то сбоку, с кочергой в руке, метит, куда бы ударить. Пробегу. И сразу же упал, запнувшись о протянутую над порогом бечевку. Он успел только подняться на колени, пистолет остался на полу; не смог вовремя увернуться – Эки ударил сбоку, удар пришелся в левое плечо. Боль сотрясла все тело, он не мог пошевелиться, успел только подумать: сейчас ударит по голове, я совсем спятил, должен был догадаться про бечевку – и тут вдруг услышал, как Энн говорит:

– Бросьте кочергу.

Ворон с трудом поднялся на ноги; девушка успела схватить пистолет с пола и держала Эки под прицелом. Пораженный, он сказал ей:

– Вы молодчина.

Снизу, из-под лестницы, раздался голос старухи:

– Эки, ты где?

– Дайте мне пистолет, – сказал Ворон, – ступайте вниз; старой карги нечего бояться. – И стал спускаться по лестнице вслед за ней, пятясь и держа Эки под прицелом; но старики уже порастратили пыл и больше ни на что не отважились. Ворон сказал с сожалением:

– Если бы он бросился за нами, я всадил бы в него пулю.

– Я не огорчилась бы, – ответила Энн, – я и сама могла бы это сделать.

Он повторил:

– Вы – молодчина. – Он совсем забыл про полицейских рядом с домом, но, взявшись за ручку двери, вспомнил. И сказал: – Мне, может, придется удирать, если на улице полиция. – И, чуть поколебавшись, доверился ей: – Я нашел место, где укрыться на ночь. На товарном дворе. В сарае, им сейчас не пользуются. Буду вас ждать вечером у забора, в пятидесяти ярдах от станции.

Он приоткрыл дверь. На улице никто не пошевелился; они вышли вместе и пошли прямо по середине дороги, в пустоту густеющих сумерек. Энн спросила:

– Вы не заметили человека в дверях напротив?

– Да, – ответил Ворон, – я его видел.

– Мне показалось, он похож… Только как это может?..

– В конце улицы – еще один. Полицейские. Это точно; только они меня не узнали. Если б узнали, попытались бы взять.

– Вы стали бы стрелять?

– А то! Только они не знают, что это я. – Он засмеялся, и вечерняя сырость освежила ему горло. – Я их здорово одурачил.

В городе за железнодорожным мостом зажигались огни, но там, где они шли, были серые сумерки; на товарном дворе пыхтел паровоз.

– Я не смогу далеко идти, – сказала Энн. – Простите, пожалуйста. Кажется, мне все-таки нехорошо.

– Уже близко, – сказал Ворон. – Тут планка в заборе отходит. Я сегодня утром все как следует устроил. Там даже мешки есть, целая куча. Сможем чувствовать себя как дома.

– Как дома?

Они шли вдоль товарного двора, и он не ответил, ведя рукой по просмоленным доскам забора; вспомнилась кухня в подвальном этаже и – практически первое его детское впечатление – мать, упавшая грудью на стол, залитый кровью. Она даже дверь не заперла, так о нем заботилась. Конечно, он в своей жизни совершал кое-какие безобразные поступки, сказал он себе, но с этим не сравнить. Когда-нибудь и он… Когда-нибудь он сможет начать жить сначала: тогда ему будет что вспомнить, не только эту мерзость, если вдруг кто-то заговорит о смерти, о крови и ранах, о доме.

– Слишком пустынно, чтобы чувствовать себя как дома, – сказала Энн.

– Вы не бойтесь меня, не надо, – сказал Ворон. – Я не стану вас здесь держать. Вы немного посидите, расскажете, что он с вами сделал, этот Чамли, а потом – можете пойти куда хотите.

– Я и шагу ступить не смогла бы, даже если б вы мне приплатили.

Ему пришлось взять ее за плечи и прислонить к просмоленным доскам забора. Они стояли, словно обнявшись; Ворон старался придать ей бодрости, вдохнуть новые силы из своего неистощимого запаса. Сказал:

– Держитесь. Мы почти пришли.

Он дрожал от холода; поддерживая ее, как мог, пытался в темноте разглядеть ее лицо. Сказал:

– Вы сможете отдохнуть там, в сарае. Там полно мешков. – Он похож был на человека, с гордостью описывающего свой дом, купленный на собственные деньги или построенный собственными руками.

Матер отступил в тень дверного проема. Все оказалось в чем-то даже страшнее того, чего он боялся, Он сжал рукоять револьвера. Надо было просто пойти и арестовать Ворона, а может быть – нарваться на пулю, пытаясь это сделать. Он ведь был полицейским, он не имел права выстрелить первым. В конце улицы Сондерс ждал, что предпримет Матер. Дальше, за Сондерсом, полицейский в форме ждал, какие действия предпримут они оба. Но Матер не двинулся с места. Он дал Ворону и Энн уйти по дороге в полной уверенности, что за ними никто не следит. Потом он дошел до угла и позвал Сондерса.

– Д-д-дьявол, – сказал Сондерс.

– О нет, – возразил Матер. – Всего лишь Ворона. И – Энн.

Он зажег спичку и поднес ее к сигарете, которую сжимал губами уже минут двадцать. Мужчина и женщина, шагавшие прочь по дороге в сторону товарного двора, были едва видны; но позади них кто-то тоже зажег спичку.

– Все. Они под колпаком, – сказал Матер. – Теперь им от нас не уйти.

– М-мы будем б-брать обоих?

– Не можем мы устраивать перестрелку, там женщина, – ответил Матер. – Представляете, какой вой поднимут газеты, если будет ранена женщина. Ведь этого типа разыскивают не за убийство.

– Надо поосторожней, там ведь ваша девушка, – на одном дыхании выпалил Сондерс.

– Пошли, пошли, – сказал Матер, – нам нельзя терять их из виду. О ней я больше не думаю. Слово даю, с этим покончено. Она хорошо поводила меня за нос. Я просто размышляю, как лучше взять Ворона и его сообщника – или сообщников – здесь, в Ноттвиче. Если придется стрелять, будем стрелять.

Сондерс сказал:

– Они остановились. – У него зрение было поострее, чем у Матера.

Матер спросил:

– Можете попасть в него отсюда, если я попробую его взять?

– Нет, – ответил Сондерс, убыстряя шаг. – Он отодвинул планку в заборе. Лезут внутрь.

– Спокойно, – сказал Матер, – я иду за ними. Вызовите еще троих людей. Одного поставьте у дыры в заборе так, чтобы я мог его найти. Все ворота товарного двора уже под наблюдением. Остальных ребят давайте во двор. Только без шума. – Он слышал, как хрустит шлак под ногами тех двоих; идти за ними было не так-то легко из-за шума собственных шагов. Они скрылись за неподвижной платформой. Все больше темнело. На мгновение их темные силуэты появились снова, но тут загудел паровоз, выдохнул серое облако пара, накрыв Матера с головой; с минуту он шел словно в густом горном тумане. Тепловатые грязные капли осели на лицо; когда он выбрался из облака, тех двоих уже не было видно. Он начал сознавать, как сложно отыскать кого бы то ни было на товарном дворе, да еще ночью. Повсюду стояли грузовики и платформы: они могли залезть на одну из платформ и лечь, тогда их и вовсе невозможно будет обнаружить. Матер ободрал ногу и тихонько выругался; и тут совершенно четко услышал шепот Энн:

– Мне не дойти.

Между ним и теми двумя было всего несколько платформ. Потом снова послышались шаги, более грузные, словно кто-то тащил тяжелую ношу. Матер взобрался на платформу и стал вглядываться в темную, мрачную пустыню, усыпанную шлаком, испещренную путаницей рельсовых путей и стрелок, с разбросанными там и сям сараями, кучами угля и кокса. Словно ничья земля, заваленная искореженным металлом, и какой-то солдат пробирается по ней с раненым товарищем на руках. Матер смотрел на них со странным чувством стыда, словно подглядывал. Тощая ковыляющая тень вдруг обрела плоть: этот человек был знаком с девушкой, которую он, Матер, любил. Между ними была какая-то связь. Он подумал: сколько лет могут дать Ворону за это ограбление? Стрелять ему уже не хотелось. Бедняга, подумал он, совсем загнанный; небось ищет место, где приткнуться, посидеть хотя бы. И такое место нашлось: за-брошенный сарай – кладовка для инструментов – в узком промежутке между путями.

• Предыдущая
• 27/51
• Следующая