Ожидание - Журавлева Зоя Евгеньевна - Страница 26

• Предыдущая
• 26/27
• Следующая

Никита молчит.

Насчёт собаки пока разговору не было. Но я сама уже верю. Вот папа приедет, и я с ним сразу поговорю…

— Папа согласится, — говорю я. — Не веришь?

— А твой папа никогда не приедет, — вдруг говорит Никита. — Он тебя бросил!

И так усмехнулся противно.

Небо дрожит, и трава дрожит. Я тоже почему-то дрожу. Алёна рядом со мной стоит, моя ближайшая подруга. Стоит её пудель Арфа. Марина с Лариской стоят. Даже не шепчутся!

Алёна вдруг говорит:

— Нечаев, у тебя когда-нибудь волчья пасть была?

— Чего? — говорит Никита.

— Сейчас будет, — говорит Алёна.

И вдруг Никиту ударила. В нос. Кулаком.

Никита заревел и к своей даче бежит. Руками лицо закрывает и мотает головой туда-сюда.

— Арфа, возьми! — кричит Алёна. И показывает на Никиту.

Арфа сразу вскочила, догнала Никиту и сзади в него вцепилась.

Никита ногами от неё отбивается и бежит…

Я тоже к своей даче бегу. Алёна что-то кричит, но я не слышу. Прибежала и в малинник залезла. Присела на корточки.

Малина у нас густая. Солнце сюда не может залезть. Даже днём тут почти темно. Грустно так! Земля под малиной голая. И пахнет землёй. И кусты снизу голые. Прутья. Растут вверх, растут… Даже душно от них, честное слово! Только крапива сюда может залезть. Вон, залезла…

И я. Сижу на корточках. Всю жизнь буду тут сидеть.

Малинник сверху шумит, шумит…

Вдруг кто-то его раздвигает. Бабушка ко мне лезет. Протискивается. Малина ей сыплется в волосы. Но бабушка всё равно лезет. Тоже на корточки села и дышит.

— Я думала, — говорит, — это медведь. А это ты тут страдаешь.

Знает, что я в этой малине всегда страдаю. Ну, пусть. Мне даже с бабушкой сейчас не хочется говорить.

Бабушка рядом сидит и молчит. Ей на корточках неудобно. Ворочается. А не спрашивает ничего. Молчит. Врач ей, по-моему, на корточках не разрешил бы сидеть. Я встала и из малины пошла. Бабушка сразу за мной идёт. Молчит.

Мы уже вылезли.

— Меня папа бросил? — говорю я.

— А ты не разбилась? — вдруг говорит бабушка.

Я растерялась. Что она говорит? И так на меня глядит: с беспокойством.

— Как это? — не поняла я. Даже остановилась.

И бабушка остановилась.

— Ну, если он тебя бросил? Может, с высоты откуда-нибудь? Вот я и спрашиваю: ты не разбилась? Или надо к соседям бежать за йодом? Мало ли что…

— Да нет, — говорю я, — я же не стеклянная!

Потом думаю — что это я говорю? Папа меня откуда-то сбросил, что ли? Бабушка всё запутала.

А сама почему-то уже смеюсь. Как она сказала, эта бабушка!

— Ну и слава богу! — смеётся бабушка. — А то я уже испугалась. Дед вернётся из города, а от внучки — одни осколки. Он же меня загрызёт, я его знаю…

— А по правде? — говорю я. — Никита сказал!

— Ишь ты! — смеётся бабушка. — Какой стал разговорчивый! — И уже серьёзная, даже сердится. — А по правде, — говорит, — я такую глупость даже не хочу слышать!

Не хочет — и всё. Вот как она сказала.

— А когда папа приедет? — говорю я.

— Никуда он не денется, твой папа, — говорит бабушка. — Ты же знаешь, какая у них работа, у этих родителей.

Всё равно не сказала когда.

— А мама? — говорю я.

— Сегодня-завтра, — говорит бабушка.

— Это ты уже говорила.

— И опять говорю! Мама сегодня-завтра приедет. И нечего разговаривать! Всякие глупости тут с тобой говорим, а обед стынет.

Мы его не сами варили, и нечего ему стыть…

Правда, у Прасковьи Гавриловны пирог пригорел. А нас нет! Интересно, где мы шатаемся? Алёна уже сидит и по столу ложкой лупит. Подавай ей пирог! И Арфа бьёт хвостом.

— «Не жилец» называется! — ворчит на Арфу Прасковья Гавриловна. — Только бы лопать! С волчьей пастью вредно так много лопать. Слышишь? Тебе говорю!

Арфа слышит. Скачет и бьёт хвостом. Смотрит на стол.

— А пирог не жидкий! — хохочет Алёна. — Нам пирог не вредно!

— Ты-то тут при чём? — удивляется моя бабушка.

Мы уже садимся за стол.

— Ого, ещё гости, — говорит Прасковья Гавриловна.

Это Вера Семёновна. Она не гость. Она как раз с неприятным делом зашла. Ей срочно нужно с Алёниной бабушкой поговорить. Ведь Алёна Никиту избила! Расквасила ему нос. Еле-еле кровь удалось остановить. Это же безобразие! Знает ли Алёнина бабушка, что вытворяет её Алёна?

— Знаю, — говорит Прасковья Гавриловна. — Алёна мне рассказала.

Но Вера Семёновна, к своему удивлению, даже не видит, чтоб Алёна была наказана. Она наоборот — ест пирог. А Никита всё плачет.

— Значит, ему есть с чего, — говорит Прасковья Гавриловна.

— То есть как? — удивилась Вера Семёновна.

Тут бабушка говорит нам с Алёной:

— Луку ещё сорвите! Срочно!

Нарочно придумала, чтобы мы из комнаты вышли. Лук — вон он, лежит. Просто, значит, у них такой разговор: взрослый.

— Мы и так уйти можем, — говорю я. — Без луку.

— Вот и уйдите! — смеётся бабушка. — Раз вы такие умные.

Нам и самим неинтересно их слушать. Подумаешь! В огороде лучше, уже жара спала. А окна всё равно открыты, и всё слышно до слова. Хоть как не слушай!

— Она его ударила, — говорит Вера Семёновна.

— А за что? — говорит Прасковья Гавриловна, Тихо так.

Никитина бабушка не знает за что. Её это сейчас не волнует. Она своего Никиту знает! Все видели, как Алёна его ударила. А никто не давал ей такого права — бить. За что бы то ни было!

— А за что всё-таки? — опять говорит Прасковья Гавриловна.

— Но она же ударила! — говорит Вера Семёновна.

— А за что?

Прямо у них игра какая-то, а не разговор.

— Собственно, тут не Никиту надо бы бить, — вдруг говорит моя бабушка. А то всё молчала.

— В каком смысле? — говорит Вера Семёновна.

— В прямом, — говорит бабушка.

Вдруг Вера Семёновна как закричит:

— А ты зачем пришёл? Я тебе велела дома сидеть! А где ты этого кота взял? Отвечай немедленно!

И моя бабушка кричит:

— Алёна, Саша! Идите скорей! Ардальон нашёлся!

Мы сразу прибежали.

У стола Никита стоит и держит на руках Ардальона.

Ардальон от него вырывается, шерсть дыбом, и глаза горят.

Арфа прыгает. Она рада, она дружит с нашим Ардальоном.

Все говорят одновременно.

— Где ты его подобрал, отвечай? — Это Вера Семёновна.

— Ай да Никита! — Это Прасковья Гавриловна.

— Вот, Никита нашёл! — Это моя бабушка.

Никита мне навстречу шагнул.

— На, — говорит. И разжал руки.

Ардальон на пол спрыгнул, встряхнулся, ко мне подбежал и давай мне об ноги тереться. Поёт! Кончик языка высунул и вот трётся.

— Нашёлся! — кричу я. — Ты нашёлся!

И Ардальона глажу. Он так поёт!

— Никита! — говорю я. — Я ведь всюду искала. Мы с бабушкой просто сбились с ног. А ты нашёл!

— Нигде я его не нашёл, — вдруг говорит Никита. — Он у нас в сарае сидел. Я его ещё позавчера запер. А он всё равно царапается. Потом начал выть…

— Что он — волк? — засмеялась Алёна.

— Как это в нашем сарае? — говорит Вера Семёновна. — Как это запер? Кто же тебе позволил?

— Неважно, — говорит моя бабушка. — Это всё неважно. Главное, что Никита принёс.

— Он голодный… — говорит Никита. — Он у меня даже мясо не ел. Он у меня жить не будет, я понял…

Конечно, не будет. Зачем Ардальону там жить? У него свой дом есть: наш. Хорошо, что Никита понял.

— Сейчас же ступай домой! — говорит Никите Вера Семёновна. — Мы с тобой дома поговорим.

— Давайте лучше с нами обедать, — говорит моя бабушка.

И Прасковья Гавриловна приглашает. И мы с Алёной. Но Вера Семёновна не соглашается. Они уже обедали! И не в этом дело! Она со своим Никитой ещё не так дома поговорит…

— Совсем ни к чему, — уговаривает моя бабушка.

— Ступай домой! — опять говорит Вера Семёновна.

А Никита вдруг ногами затопал, закричал.

— Это всё из-за тебя! — кричит своей бабушке. — Не пойду!

• Предыдущая
• 26/27
• Следующая