Плыви, кораблик! - Александрович Сергей Владимирович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая

— Какой фрегат? — не понял Фёдор.

— Ну, тот, что у Анны Николаевны стоял. «Палладу».

— Пашкин! — ахнул Фёдор. — Как же это тебя угораздило? Это, знаешь, для старухи реликвия. Я ведь его помню — Павла. Помню, как он на фронт уходил добровольцем. Мировой парень был! Я ещё в первый класс бегал, а он уже в старшем был. Мечтал моряком стать, а голову сложил в пехоте. Да-а, война!.. Фашисты тогда пёрли. Даже к Москве подошли. Я ещё тогда по малолетству плохо соображал, что к чему. Всё любопытно было. Аэростаты в воздухе висят. Зенитки. А вот тут у нас, аккурат, где наш переулок кончается, «ежи» стояли...

— Какие «ежи»? — удивлённо спросил Кореньков.

— Ну, такие железные крестовины. Укрепления против танков.

Противотанковые «ежи» Кореньков видел не раз — в кино, конечно. Но то в кино или по телевизору. Мало ли что можно увидеть в кино. А вот чтобы тут, где он ходит каждый день, по этой самой улице...

— И здорово ты его сломал — фрегат этот? — вернулся Фёдор к волновавшему Коренькова вопросу.

Кореньков в нескольких словах рассказал про то, как он спустил на воду фрегат, про пиратское нападение на корабль, совершавший своё первое плавание.

— А сломан он здорово, — сокрушённо произнёс Кореньков. — Мне не починить. — И, с надеждой посмотрев на Фёдора, добавил: — А вы не умеете?

— Я? Да нет, брат, я этим делом не балуюсь... Постой, постой, я знал одного человека, который этим делом занимался, у него и Павел эту науку проходил. Как его звали?.. А-а, вспомнил: Иван Иванович. Я почему вспомнил — мы его Ваней в квадрате звали. Он у нас в школе учителем труда был. А в кружке они корабли разные строили, выставку в школе устраивали. Только, как его найти? Уже и школы нашей давно нету. В войну её под госпиталь заняли, а потом уж я и не знаю, что там стало. Знаешь что, я у наших ребят поспрашиваю, может, кто знает о Ване в квадрате. Он, конечно, теперь старичок старичком, если жив, конечно...

Они вместе с собакой вошли в квартиру. Увидев Коренькова с собакой, Валентина проворчала:

— Опять грязи натаскаете, только собаки нам не хватало!

Кореньков поспешно подхватил Дымку на руки, тщательно вытер ноги и скрылся в комнате Анны Николаевны. А Фёдор с раздражением и укоризной бросил жене:

— Собака тебе помешала!

— Тоже мне, собачий защитник нашёлся! — огрызнулась Валентина. — Чего это ты вдруг разошёлся?

— Эх, Валька! Жить надо по-человечески! — сказал Фёдор.

В квартире по Гвардейскому переулку входные двери были распахнуты настежь. По коридору тянуло сквозняком. Из комнаты, где жили Фёдор с Валентиной и дочкой Викой, грузчики вытаскивали мебель.

— Осторожней! Не побейте! — волновалась Валентина. — Фёдор! Фёдор! Приглядел бы! Ну что за мужик! — кричала она.

Фёдор стоял с Сашей и Ниной на кухне.

— Обживёмся, заезжайте, — говорил он.

— Спасибо! — дружно кивали Саша с Ниной. Грузчики вытащили на лестничную площадку самый большой шкаф из гарнитура, и Валентина выбежала следом за ними. Фёдор постучался в комнату Полуниной.

— Ну, вот, Анна Николаевна, мы того... поехали... Как говорится, на новое место жительства...

— Счастливо, Федя, — сказала Анна Николаевна. — Вот и всё, больше никого с тех времён не осталось... Одна я зажилась на белом свете...

— Да вы что, Анна Николаевна! — бодро отозвался Фёдор и тут же добавил уже другим тоном: — Прощайте! Не обижайтесь, если что не так было. И приезжайте в гости. Да я сам за вами заеду. На своём такси и туда отвезу, и обратно. Ведь столько лет под одной крышей...

— Счастливо, Федя, — ещё раз сказала Анна Николаевна.

— Фёдор! — послышался голос Валентины. — Ну, где ты, Фёдор?!

— Ступай, ступай, — махнула рукой Анна Николаевна.

В коридоре ещё долго гулял сквознячок, топали и гремели тяжёлые шаги, раздавался крик Валентины: «Осторожней! Осторожней!» и басовитые голоса грузчиков: «Не закипай, хозяйка! Старьё берём, новенькое доставим!» Потом в последний раз хлопнули двери, и всё стихло. От дома 23 отъехал фургон с надписью: «Мебель». В кабине сидела растрёпанная упарившаяся Валентина. Рядом с ней жалась Вика. Валентина вытащила из сумки платок, вытерла мокрый лоб и, глядя невидящими глазами куда-то вперёд, думала о том, как сейчас придётся таскать мебель на девятый этаж, когда лифт ещё не пущен, и сколько лишку запросят грузчики. А Вика выглянула в окошко и посмотрела на дом, свой дом — старый кирпичный с пристроенным лифтом, и помахала ему рукой. Но этого никто не видел.

А в квартире 89 стояла тишина, особенно слышная после топота и суеты. И может быть, поэтому так громко прозвучали на кухне два голоса — Сашин и Нинин.

— Ну, скоро ты, Нинок? — просительный.

— Скоро, скоро! — раздражённый. — Только и знаешь, пришёл — ушёл, а я готовь, мой, подавай! Вон у Ольги муж — всё делает! И обед готовит, и стирает, и полы моет!

И уже не просительный, обиженный:

— Может, она спутала — твоя Ольга?

— Чего спутала?

— Мужа с домработницей.

— Это я спутала! Думала, умный, а оказался... — совсем уж сварливый, как у Валентины.

И опять резкий, злой:

— Можешь распутаться!.. — Из кухни выскочил Саша, схватил с вешалки пальто и шапку, хлопнул дверью.

Нина стояла у своего столика на кухне, глотала слёзы. Анна Николаевна вышла из своей комнаты, подошла к плачущей Нине, сказала тихо:

— Глупая ты, глупая! Это ведь счастье, если есть кого кормить, о ком заботиться.

Дымка, испуганно забившаяся под стол в то время, когда в коридоре шла суматоха, теперь вылезла на середину комнаты, прогнула спину, потягиваясь, подошла к своей мисочке, но есть не стала, просто ткнулась носом, проверила, всё ли на месте. Посмотрела маленькими влажными глазками на Анну Николаевну — не просто так посмотрела, словно сказала: «Вот и ладно, вот и хорошо! Тихо и уютно. Всё в порядке».

— Ну, ну, — сказала Анна Николаевна. — Погоди, ещё не время.

Дымка и это поняла. Вскочила на кушетку, положила мордочку на лапы: «Можно и подождать».

Они спустились в метро. Кореньков бросил в автомат двадцать копеек, взял из металлического карманчика четыре пятака и стал раздавать — один Наташе, второй Борьке Авдееву, третий Валере.

— У меня проездной, — сказал Валера.

Наташа с Борисом и Кореньков опустили свои пятаки в щель автомата, а Валера прошёл мимо женщины-контролёра, показав карточку билета. Ребята с почтением посмотрели на маленького Валеру. И правда, Валера в классе, пожалуй, самый маленький и самый умный. Не круглый отличник, как Игорь Агафонов, а просто умный. А проездной билет у него потому, что Валера в школу не ходит, как все остальные ребята, а ездит. Правда, недалеко, всего три остановки, но ездит. В прошлом году Валера переехал на новую квартиру, а в новую школу переходить не захотел. Другому кому-нибудь родители, может, и не разрешили бы ездить в школу, а Валере разрешают. Потому что Валера и так сам давно уже ездит по городу: в изостудию, Дом пионеров и в зоопарк. В изостудию — два раза в неделю, а в зоопарк — столько раз, сколько может. И ездит он не просто так, как другие, — погулять, посмотреть зверей. Валера зверей рисует. А это очень трудно, потому что зверю ведь не скажешь: «Сядь и сиди, а я буду тебя рисовать». Приедет Валера в зоопарк, пройдёт мимо пруда с утками. На пруду всегда весело, даже в хмурые дни. Вот по тёмной воде плывёт, закинув назад шею, утка. Ей в холодной воде не холодно. Плывёт в полное своё удовольствие. А следом за ней скользит по глади пруда узенький длинный угольник волны. Доплыла, вылезла на берег, такая ладненькая и даже совсем не мокрая. Пошла, переваливаясь, на коротких лапках, потом остановилась, сунула под крыло клюв: приводит себя в порядок. У пруда пахнет свежестью, здесь всегда простор и покой. Даже забываешь, что совсем рядом по улице идут троллейбусы, мчатся машины, спешат люди. И уткам никакого дела нет до города. Они тут у себя дома. И дома, и на воле. Захотят, могут убежать. Но не убегают. Живут, выводят утят. Сколько раз проходил Валера мимо уток, остановится, полюбуется и пойдёт дальше. Потому что утки его не волнуют. Валера идёт к зверям, у которых четыре лапы, шерсть и разумные глаза. Подойдёт к вольеру, постоит, приглядываясь, раскроет альбом, вытащит карандаш и ждёт. Чего ждёт, и сам не знает. Ждёт, пока увидит зверя. Разве он его сейчас не видит? Вот он — мишка косолапый. Стоит на задних лапах, передними болтает в воздухе, просит: «Дайте! Дайте! Дайте!». «Кормить зверей в зоопарке строго запрещено!» — написано чёрным по белому на табличках. И звери здесь не голодные, может быть, они сыты даже больше, чем где-нибудь в лесу. А вот стоит и просит попрошайка, и вид у него жалобный-жалобный. Смотрят на мишку посетители зоопарка, смотрит и Валера. Видит его, конечно. Но одно дело — увидеть просто так, глазами, и совсем другое — увидеть глазом художника. Почувствовать: нарисовать этого мишку-попрошайку можно только так и никак иначе. Вот и стоит Валера, смотрит. Иногда вдруг увидит, и тогда его карандаш быстро заскользит по альбомному листу, а внутри у самого Валеры вспыхнет радость и грусть и какое-то беспокойство. А иногда и ничего не вспыхнет. Валера постоит, постоит и уедет домой.

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая