Что делать? 54 технологии сопротивления власти - Бренер Александр - Страница 16

Особым стремлением буквализировать тексты, трансформировать текстуальность в телесность обладает низовая, устная культура (в противоположность высокой, официальной). Непрерывно взаимодействуя с самыми разными текстами, низовая культура успешно деметафоризирует письменные тексты. Результаты часто оказываются весьма трансгрессивными. Они выходят за пределы, мыслимые для письменных идей в письменной культуре. Например, текстовые грезы об андрогине, об абсолютной чистоте и безгрешности реализовывались в русской сектантской культуре (у скопцов) через прямое оскопление. Также и марксистский дискурс подчас находил буквальную реализацию в беспощадных поджогах помещичьих усадеб. Новые политические доктрины о справедливости и равенстве во время французской революции буквализировались в гильотине. Эти текстобежные тенденции рассматриваются часто как регрессивные и примитивистские. Но все не так просто. Текстостремительность современной культуры, полная текстуализация критических интенций, растворение политической воли в печатной продукции есть тоже род цивилизационного одичания и импотентной деградации. Слова, слова, слова… Они размножаются, как крысы, рождаясь в кафе, университетских аудиториях и на трибунах, а затем тиражируясь в типографиях и компьютерных сетях, создавая бесконечное и терроризирующее разнообразие дискурсов. К словам можно вернуться, от слов можно отречься, слова можно оспорить другими словами, словами можно обмануть и заговорить жизнь…

Буквализм берет слова в их «прямом» смысле и претворяет их в поступки. Слова становятся плотью. Часто они теряют в этой трансформации свою многоуровневость, сложность, прихотливую условность. Взамен они получают самые непредсказуемые подарки судьбы: слово, превращенное в дело, может привести в сумасшедший дом, в тюрьму, в неизвестную страну, может стать причиной нищеты или смерти. Однако у сопротивленца нет другого пути, кроме этого: превращать слова в действия, мысли — в поступки.

В настоящее время в среде западных неинституциализированных сторонников левого сопротивления нередко можно услышать, что активное, практическое противостояние отношениям власти закончилось тогда, когда наибольшую популярность получили текстуальные идеи Мишеля Фуко, Жиля Делёза, Жака Деррида и их ближайших последователей.

Речь идет о том, что постструктуралистская текстуальность разрушительно подействовала на сопротивление в западном обществе, подорвала своими спекуляциями политический и культурный противовластный активизм. Нам кажется, что проблема эта непростая и решать ее следует очень конкретно, дифференцированно.

Как известно, Мишель Фуко всегда стремился сочетать критическую дискурсивную работу с политическим праксисом. В целом, его отношение к соотношению теории и праксиса прекрасно выражено в следующих словах: «Вместо того, чтобы писать книгу по истории правосудия, которая затем будет подхвачена теми, кто на практике поставит правосудие под вопрос, мне хотелось бы начать именно с того, чтобы поставить под вопрос правосудие практически, а затем — если я еще буду жив и не сяду в тюрьму, — ну, тогда я напишу книгу…»

Фуко участвовал во множестве политических начинаний и акций: он организовал акцию против приема Жискар д'Эстеном в 1977 году Леонида Брежнева; участвовал в демонстрации в поддержку Параджанова; поддержал польскую «Солидарность»; создал "Группу информации о тюрьмах" и т. д. и т. п. (Перечисление всех его акций заняло бы не одну страницу.) Именно Фуко уделял громадное внимание вопросу о связи теории и праксиса — и всегда в пользу последнего.

В известной беседе Фуко-Делёза "Интеллектуалы и власть» Делёз формулировал: «Отношения между теорией и праксисом всегда специфичны, локальны и фрагментарны. Как праксис связывает одну теоретическую точку с другой, так и теория организует отдельные явления праксиса в целое… Но теория всегда рано или поздно создает стену, которую может разрушить только праксис». К этому можно добавить, что иногда праксис может выступать в роли теории, и наоборот — теория в специфических обстоятельствах может играть роль необходимого праксиса. Сарынь на кичку!

Что же касается Жака Деррида и теоретических идей деконструкции, наше отношение к ним неплохо выражает следующий анекдот.

Во времена татаро-монгольского ига по непролазной грязи идет русская крестьянская семья — муж и жена. Вдруг к ним на коне подъезжает татарин. Он обращается к мужу: «Слушай, я хочу ебать твою жену. Но тут слишком грязно. Когда я буду ее ебать, подержи мне яйца, чтобы не запачкались. Понял?» Татарин слезает с коня, ебет крестьянскую жену, залезает на коня и едет прочь. Тут крестьянин начинает смеяться: «Ха! Ха! Ха!» Жена, плача, говорит: "Да ты что, дурак, хохочешь? Он же меня выебал!» Тогда муж отвечает своей жене: «Я смеюсь, потому что перехитрил татарина: я не держал его за яйца».

Текстуальное сопротивление деконструктивистской традиции чем-то похоже на поведение этого крестьянина.

Хорошее настроение всегда более прогрессивно, чем культурный пессимизм. Это, конечно, не значит, что хихикающие дебилы с телевидения являются нашим идеалом. Однако и то правда: язык власти охотно прибегает к понятиям мировой катастрофы, апокалиптической угрозы, страшного прогноза, чтобы запугать и привязать обывателя. Хохот же разрушает парализующий порядок страха. Если дискурсы власти часто фиксированы на прошлом и будущем, создавая иллюзию культурной непрерывности и преемственности, то смех предельно укоренен в настоящем, в текущем моменте, разоблачающем личины трансценденции. Как сказано в известном стихотворении:

Засмеяться вовремя и по делу — это действительно может оказаться сильным противодействием поганой серьезности властных отношений. Смейтесь на семинарах и парадах! (О смехе читайте у Бахтина, Бергсона и Делеза.)

По некоторым историческим свидетельствам, Владимир Ленин целых два дня хохотал сразу после Октябрьского переворота. Был ли это ясный и оздоровляющий смех человека, совершившего сопротивленческую акцию? Ни в коем случае. Скорее всего, это было гнусное хихиканье политикана, перехитрившего своих конкурентов. Следует строго различать цинический, инфантильный, презрительный, идиотический, дурацкий дохлый, гомерический, отчаявшийся, добродушный, одобрительный, невинный, дурашливый, гадкий, раболепный, умный, бессильный, веселый и развенчивающий смех. Смейтесь весело!