Капитан и Враг - Грин Грэм - Страница 25

• Предыдущая
• 25/34
• Следующая

— Почему!

— У меня же были обязательства. Лайза и ты.

— А Лайза знала?

— Она девчонка умная и, думаю, наверняка догадывалась о куче вещей. Да я не так уж много от нее и скрывал. Только мелочи, чтобы она не тревожилась. Я ведь хочу лишь, чтоб она была счастлива, и настанет день, когда, клянусь, она будет счастлива.

— А почему вы все время меняли фамилию?

— В те дни серьезных причин для этого не было — просто так, для развлечения. Даже мальчишкой мне нравилось обставлять фараонов. Не люблю я их.

— А какая была ваша фамилия при рождении? — на этот раз с подлинным интересом спросил я.

— Моя фамилия была Браун.

— А теперь, — сказал я с улыбкой, — ваша фамилия Смит. Приближаетесь к правде, заурядной правде.

— Ну, на этот раз фамилию мне выбрали друзья. Им хотелось такую, чтобы легко было запомнить. Карвер для них слишком трудно, но и Смит трудновато — для произношения. Латиняне не любят твердых окончаний. — Он встал, чтобы налить нам еще по порции виски. — Что-то я разболтался, больше чем нужно. А все потому, что слишком долго был чертовски одинок.

— А кто эти ваши друзья?

— Славные ребята. Я пытаюсь помочь им, но мы стараемся не слишком часто встречаться. Сейчас мы задумали кое-что действительно важное, и каждый из нас по большей части работает в одиночку. За исключением тех, кто сражается в открытую…

— За караваны с мулами?

— Точно — за караваны с мулами.

— А мистер Квигли имеет к этому отношение?

— Оставь мистера Квигли в покое. Я бы ему не слишком доверял.

— У меня такое впечатление, что вы оба не доверяете друг другу. Зачем же вы дружите?

— Я ведь сказал тебе: мы не друзья. Идет игра. Серьезная игра — вроде шахмат или трик-трака. Мы обмениваемся фишками, не имеющими существенного значения для игры, хотя, конечно, все в известном смысле может стать существенным. Для его друзей или для моих. А ну давай приканчивай виски. Время укладываться в постель — я хочу сказать, на диван. А я напишу еще строчку-другую Лайзе. Это вошло у меня в привычку, и я никогда ей не изменяю.

Я лег, но долго не мог заснуть. Я лежал и смотрел на Капитана, а тот написал строчку и замер, потом написал другую и снова замер, словно ребенок, выполняющий трудное задание, а не мужчина, пишущий письмо любимой женщине — женщине, которая уже мертва.

Мое любопытство больше всего возбудило упоминание Капитана о самолете, и я подумал: надо навести на это разговор, чтобы таким образом оттянуть момент, когда может вдруг выплыть, что Лайза умерла. Тут мог оказаться полезным даже мистер Квигли. Когда я проснулся. Капитана опять не было — он оставил лишь короткую записку, в которой говорилось, чтобы всю еду и по возможности все необходимые покупки я записывал на счет в отеле. «Вернусь до наступления темноты. Просто небольшой черно-копотный полет». В конверте лежало также сто долларов, и мне вспомнились годы детства, когда вот такие же таинственные поступления получала Лайза после условного звонка в дверь. Я не почувствовал благодарности — даже разозлился на Капитана, так как не желал тратить его деньги. Я предпочел бы заработать их сам — даже с помощью мистера Квигли. Адреса его у меня не было — на карточке стоял лишь номер телефона. Даже то, что Капитан употребил это дурацкое слово «черно-копотный», раздражало меня.

От злости я заказал по телефону большущий завтрак — все, что только смог придумать, — и половину оставил нетронутым. Затем спустился в холл и там у двери увидел мистера Квигли, который тотчас поднялся со стула при моем появлении.

— Ну, какое удачное совпадение, — сказал он, — а я вот только зашел, чтобы немного передохнуть… Ваш отец дома?

— Отель — это не дом, — сказал я. Настроение у меня было все еще преотвратительное. Я добавил: — А отец отбыл, как он выразился, в небольшой полет.

— Ох, уж эти его полеты. Так трудно бывает его застать.

— А вы хотели застать его?

— О, я люблю с ним поболтать. Его своеобразные идеи очень интересуют меня. Даже когда мы расходимся во мнениях.

Я показал ему записку Капитана.

— Что значит, черт подери, «черно-копотный»? — спросил мистер Квигли.

— Когда-то я знал, но забыл. Я не ношу с собой толкового словаря. Да он тут и не поможет. По-моему, Капитана привлекает только звучание слов. А что они означают, он часто понятия не имеет.

Я пересказал мистеру Квигли то, что рассказывал мне Сатана про концентрационный лагерь и уцелевшую половину словаря.

— В речи он редко употребляет такие слова и выражения, но, когда пишет, они, видно, сами просятся на бумагу.

— Как бывает у поэтов?

— Какой же он поэт!

И тут мне пришло в голову, не от Капитана ли я унаследовал это назойливое желание стать писателем? Безусловно, не от Сатаны и не от матери, и мне стало немного стыдно оттого, что я, возможно, предавал мистеру Квигли человека, который в определенном смысле породил меня. Разве в своем стремлении найти нужное слово я не походил на Капитана, вечно искавшего караван мулов с золотом?

Ход моих мыслей прервал мистер Квигли.

— Знаете, а ведь я уже собирался вас разыскивать, — сказал он. — Я вчера связался со своей газетой, и они в принципе разрешили мне, — он подчеркнул слово «в принципе», — взять вас на подхват за шестьсот долларов в месяц, которые вам будут выплачивать каждое первое число; соглашение это может быть расторгнуто любым из нас без предупреждения.

— Я не очень понял. За что же вы собираетесь мне платить?

— О, вы наверняка узнаете о каких-то мелких событиях, которые могут подойти для хроники в конце полосы. Потом мне иногда приходится уезжать на несколько дней, и тогда я буду просить вас следить за тем, что происходит. В таком месте, как это, что угодно может вдруг произойти. Панама — прелюбопытное местечко. Маленькое капиталистическое государство с генералом-социалистом во главе, разделенное посредине американцами. Мы с вами — англичане и вполне можем представить себе, какие тут могут возникнуть сложности. Это же все равно, как если бы разделить Англию на северную и южную половины и поместить американцев посредине. Американцы не понимают возмущения панамцев — ведь благодаря им в страну течет много денег. Без них Панама была бы нищая, и американцы считают, что их должны здесь любить, а вместо этого кругом одни враги. Деньги ведь делают не только друзей, но и врагов.

Я не впервые заметил, что некоторые слова (в частности, «американцы») мистер Квигли произносит со свойственным янки акцентом.

— А вы-то сами — англичанин? — спросил я.

— Можете посмотреть мой паспорт, — сказал он. — Родился в Брайтоне. Большего англичанина трудно и представить себе.

— Я спросил только потому, — извинился я (так как разве не пытался он мне помочь?), — что иногда у вас такой акцент…

— Акцент атлантического побережья, — признал он. — Видите ли, я провел не один год в Штатах, изучая мое ремесло.

— Ремесло?

— Финансового корреспондента, потому я и очутился здесь, в этой стране, где сто двадцать три банка и генерал-социалист во главе. В такой ситуации финансовый корреспондент мигом может превратиться в политического корреспондента и даже в военного. Словом, моей газете чрезвычайно полезно было бы иметь здесь двух нейтральных репортеров.

— А почему бы вам не завербовать Капитана? Он ведь исколесил весь свет, и опыт у него немалый.

— Какого капитана?

— Мы всегда так звали его — я имею в виду моего отца.

— О, он и так достаточно занят… своими делами… какие они у него там ни на есть. И своим самолетом. Кстати, вы не знаете, где он держит этот свой самолет?

— Я полагаю, в аэропорту.

— Да, я тоже так полагаю. Глупый я задал вопрос. Просто я никогда не видел его самолета. Правда, здесь два аэропорта. Внутренний и международный, и я, как правило, пользуюсь международным.

— Вы хотите, чтобы я спросил его?

— Нет, нет, забудьте об этом. Это было пустое любопытство. Впрочем, нет, по правде говоря, не совсем пустое. При моей профессии мне в любой момент может понадобиться небольшой самолет. Я могу хорошо заплатить — то есть я хочу сказать, моя газета, конечно, может хорошо заплатить, а здесь так мало частных самолетов.

• Предыдущая
• 25/34
• Следующая