Мир приключений 1962 г. № 8 - Платов Леонид Дмитриевич - Страница 83

• Предыдущая
• 83/131
• Следующая

— Ангел смерти начал свою работу, — сказал один из солдат.

— У меня совсем отмерзли ноги, — отозвался другой.

Третий длинно выругался, проклиная какого-то Гофмана, которому все время мерещатся русские.

Солдаты медленно побрели дальше. Когда их шаги замолкли, Иванов спросил:

— Сколько на твоих?

Ложкин посмотрел на светящийся циферблат часов:

— Без пяти три.

— Да, как бы дневать здесь не пришлось.

— Возможно…

— Надо в лес, глубже.

— Да, здесь неудобно.

— Какое там удобство. Идут?

Они с минуту молчали, прислушиваясь.

— Нет, показалось, — облегченно сказал Иванов.

Разведчики перешли дорогу. Остановились. Где-то далеко-далеко ухнула пушка, и тишина еще плотнее охватила уставший мир. Звезды слабо освещали стволы сосен, заиндевевшие ветви кустарника, снег под ногами, пестрый от множества следов.

Сосновый лес во всех направлениях пересекали тропы. Осторожно ступая мягкими лодошвами валенок, разведчики почти неслышно двигались по лесу.

Остановились на дороге перед просекой. Снег на просеке лежал ровный, без следов. Они пошли вдоль просеки. Ни одна тропинка не пересекала ее.

— Мины! — шепнул Иванов.

— Постой! — Ложкин остановился у березы.

На ее стволе темнел четырехугольник с какой-то надписью.

— Да, минное поле, — сказал Ложкин, разобрав надпись. — Идем назад: там переход.

Они пошли по дороге у самой ее кромки, чтобы в случае опасности свернуть в лес.

Иванов вздохнул: никогда еще они с Ложкиным не попадали в такое трудное положение. И все из-за того, что на отвороте его полушубка оказались крошки махорки и он чихнул в самый неподходящий момент.

Иванов в сердцах сплюнул.

Ложкин прошептал:

— Выкрутимся, Иван.

— Придется покрутиться. Как это меня угораздило?

— Ты здесь ни при чем. Если бы не граната… Да не колпак…

— Все на счетах не прикинешь.

— Надо, Иван, прикидывать, а не то… сам видишь…

— Да, конечно. Если бы да кабы…

Ложкин покрутил головой, покусывая губы. Ему совсем не надо было бросать гранату. Но кто знал, что фашисты сидят под бетонным колпаком. «Все это потому так получилось, — думал Ложкин, — что больно легко прошла первая часть поиска». Они без выстрела пробрались через жидкий немецкий заслон на стыке двух дивизий, побывали в сосновом лесу и открыли, что гитлеровцы сняли с этого и без того слабого участка свой потрепанный батальон. Возвращаясь, они наткнулись на секрет, но и тогда можно было легко вывернуться. Солдаты в секрете приняли их за своих и даже обрадовались, думая, что пришла смена. И если бы Ложкин не швырнул в них гранату, сейчас не надо было бы искать пристанища в чаще леса и ждать там следующей ночи.

Мороз крепчал. С легким шуршанием сыпалась колючая изморозь. Звезды померкли. Лес погрузился в плотную тьму. Темнота встревожила врагов, и они опять стали вешать «лампы» над опушкой леса. То вспыхивало, то медленно гасло белесое небо. Где-то впереди послышался шум автомобиля. Дорога сворачивала от просеки и круто опускалась в овраг.

— Пошли вдоль просеки, — предложил Ложкин.

Иванов молча пошел за ним.

Внизу, на дне оврага, вспыхнули и погасли автомобильные фары; надсадно жужжа, поднимался грузовик.

Иванов зацепился ногой за провод. Остановился, нащупал в темноте еще два провода. Вытащил нож. Один за другим перерезал все провода.

— Эх, Иван! — прошептал Ложкин, подумав, что нельзя сейчас оставлять такие явные следы, но в душе оправдывал товарища: уж больно велико было искушение вывести из строя связь между передовыми позициями и штабами фашистов.

Провода привели их к той же просеке. Через просеку еле приметной канавкой вела тропинка. Тропинка сливалась с черной стеной леса на другой стороне просеки. Посреди просеки Иванов остановился, перерезал провода и весь моток забросил далеко в сторону. Нырнув под лапы ельника, они очутились в кромешной темноте.

Иванов толкнул Ложкина в бок. «Не так уж плохи наши дела», — говорил этот дружеский жест.

Впереди кто-то шмыгнул носом и несмело спросил по-немецки:

— Это ты, Кауфман?

Иванов и Ложкин были готовы к любой неожиданности, но этот мальчишеский, робкий голос был так несовместим с опасностями, подстерегавшими их, что они оторопело остановились. Их замешательство длилось несколько секунд. Солдат молчал, часто дыша и шмыгая носом. Наконец истерически крикнул:

— Кауфман! Скотина! Это ты?

Иванов неслышно выхватил нож. Ложкин сунул руку за пазуху, где лежал пистолет. Оба ждали, не шевелясь, затаив дыхание. Солдат перестал кричать, он молчал, прислушиваясь, его зубы отбивали частую дробь.

Позади напуганного солдата заскрипел снег.

— Кауфман!.. Это вы?

— Ну кто же еще, неустрашимый крестоносец?

— Куда вы к дьяволу провалились?

— Опять живот схватило. Проклятые эрзацы. Мне нужна диета, а здесь жрешь всякую гадость. Провода не потерял?

— Нет, вот они. Интересно, далеко еще до повреждения? Идем, идем, а его все нет. — В голосе молодого слышалась нескрываемая радость.

— Найдем. Времени у нас с тобой достаточно. Сейчас, Фриц, искать повреждения одно удовольствие. Если бы не холод да не болел проклятый живот… Но погоди, начнется наступление, тогда узнаешь, что такое настоящая война… — Он запнулся за что-то на дороге, выругался. Подошел к стоявшему в темноте солдату, спросил: — Ну, где ты тут?

— Здесь я! — с готовностью ответил молодой солдат.

— Подержи карабин…

Он долго звенел пряжками поясных ремней, потом сказал:

— Теперь, кажется, всё. Идем, крестоносец! Давай карабин. Ну, чего ты так дрожишь? Замерз?

— Да, адский холод! Идемте скорей!

Связисты прошли мимо, выдирая из снега на обочине дороги провода. Разведчиков обдало приторным запахом порошка против вшей.

Светало. Иванов и Ложкин брели по глубокому снегу. Иванов остановился, перевел дух и сказал:

— Шабаш!

Ложкин устало улыбнулся:

— Да, кажется, выбрались на оперативный простор!

Иванов нырнул под лапы ели и позвал оттуда:

— Коля, давай сюда, тут даже снегу нету, прямо как дома на печке. Эх, и закурим мы сейчас!

Ложкин прислушался, посмотрел по сторонам. В сером, мглистом тумане едва просвечивали неясные очертания деревьев. Лес тоже, казалось, чутко слушал и удивлялся необыкновенной тишине утра.

Потянуло махорочным дымом. Иванов спросил из-под ели:

— Тихо?

— Да, очень.

Иванов сладко зевнул и сказал сонным голосом:

— Хорошо! Будто за дровами приехали.

Ложкин залез под лапы ели.

— Что я говорил? — встретил его Иванов. Он сидел, опершись спиной о ствол. — Малина, а не жизнь под такой крышей.

— Действительно, хорошо здесь, — ответил Ложкин, устраиваясь рядом.

Иванов протянул кисет и засмеялся. Ложкин вопросительно посмотрел на него. Иванов сказал:

— Вспомнил, как мы с братом Никитой вот так же ночевали под елкой. Пошли на лыжах, а тут пурга. Вот такую же выбрали, костер разожгли. В шестом классе учились, близнецы мы с ним. Будто вчера было.

— Брат тоже воюет?

— Нет, дома остался. Хромает он, в детстве ногу сломал, срослась не так. Хороший у меня брат, тоже, как и ты, по ученой части пошел: учитель математики. Голова!

— Хорошо иметь брата. Мне так всегда его недоставало.

— Что же, и сестер нет?

— Один я у мамы.

— Это нехорошо. Семья должна быть большая. Чтобы крепко корни пускала. — Иванов потянулся, сказал мечтательно: — На печь бы сейчас, раздеться да на тулуп, потом встать к обеду, мать щей из печки, потом пирог. Эх, жрать хочется!.. Что это я несу? Давай, Коля, располагаться. Спи ты первый. Или давай враз вздремнем. Нас тут ни один черт не найдет.

— Нельзя.

— Правда твоя. Ложись-ка ты первый.

— Мне что-то не хочется.

— Ну и врешь! Я вот говорю с тобой, а сам сны вижу.

— Ну и спи. Ты же знаешь, что я на сон не очень-то падок. Часов в десять разбужу.

• Предыдущая
• 83/131
• Следующая