Мир приключений 1962 г. № 8 - Платов Леонид Дмитриевич - Страница 54

• Предыдущая
• 54/131
• Следующая

— А вы любите стихи, Вадим?

— Когда как… А вообще, у нас теперь век атомной энергии.

Он нетерпеливо ерзает. Чаушев угадывает почему.

— У меня не простое любопытство, Вадим, — говорит он прямо. — Мне хочется узнать вас поближе — и вас и вашего Валентина.

Вадим развивает свою мысль. Взять стихи Блока, любимого Валькиного поэта. Стихи хорошие Но прекрасной дамы никогда не существовало. Блок ее выдумал. Подходить надо реально. Мало ли о чем поэт мог мечтать. Главное в наше время — реальный подход. А Валька вообразил себе невесть что.

— Он сам с барахлом пачкаться?.. Никогда! — с жаром заверяет Вадим. — Он же блаженный, только хорошее видит….

О роли поэзии Чаушеву хочется поспорить. При чем тут атомная энергия? Правда, комсомолец двадцатых годов громил лирику, но об этом Чаушев постарался забыть. В библиотеке Чаушева не только разные издания Пушкина. На видном месте, рядом, Есенин, Маяковский, Блок.

Спорить, однако, некогда. Надо не медля ни минуты решать, как быть с парнем.

— Лапоногов ждет вас?

— Он не говорил… — тянет Вадим. Но Чаушев показывает на деньги.

— Безусловно ждет! — рубит Чаушев. — Он не назначил вам встречу, так как еще не вполне полагается на вас. Надо его успокоить.

Он открывает настольный блокнот и аккуратно записывает номера кредитных билетов.

Потом подвигает деньги Вадиму.

— Сами влезли в эту историю. — мягко говорит Чаушев, заметив, как испуганно отшатнулся юноша. — Уверяете меня, что вышли из дружины, а сами влезли в самые недра спекулянтской берлоги. А теперь пасуете? Хотите спугнуть Лапоногова? Хотите испортить все дело?

Жаль Вадима. Притворяться, лгать он, наверное, не умеет. Чудесное неумение!

— Назвался груздем… — улыбается Чаушев. — Другого выхода нет, дорогой товарищ… Вручаете Лапоногову. Если он вам выделит долю, не скандальте. Потом сдадите. Спросит, где Савичев, скажете… Провел выходной с девушкой, простудился, лежит у тетки своей. Запомнили? А тетку мы предупредим.

Вадим уже овладел собой. Да, он понял. Это очень неприятно: идти еще раз к Лапоногову, но если нет иного выхода, значит, придется…

— Не сейчас. Повременить надо, — говорит Чаушев. — Посидите в соседней комнате.

Юноша рискует. По наивности он не сознает этого. Так или иначе идти ему пока нельзя. Надо дождаться Соколова.

Подойдя к окну, Чаушев встречает взглядом Соколова, шагающего по причалу сдержанной, крепкой походкой.

— Я тут распорядился без вас… — сообщает Чаушев. — На свою ответственность.

Лицо капитана слегка порозовело. Он спешил. Но движения его размеренны. Он обстоятельно устраивается в кресле.

— Так, — слышится наконец.

Чаушев передает новости, доставленные Вадимом. Называет Лапоногова, Савичева. Знакомы ли капитану эти фамилии?

— Да, — кивает Соколов.

И опять короткое «да» стоит нескольких фраз. По интонации, по выражению очень светлых, как будто невозмутимых глаз ясно — фамилии не просто знакомы. Эти люди весьма занимают Соколова.

— А Абросимова?

— Тоже.

— Студента отпускаем?

— Да.

— Неужели за ним нет хвоста! — восклицает Чаушев.

Лапоногов очень быстро доверился Вадиму. Почему? Вадим вышел из дружины — это раз. Ему нужны деньги, он копит на мотоцикл — это два. Но важнее всего для дельца Лапоногова, что Вадим сохранил в тайне свою находку — пакет с товаром. Не сдал в милицию, а пришел к Лапоногову… И все-таки Лапоногов не мог оставить Вадима без присмотра.

— Хвост был, — слышит Чаушев.

— Кто?

— Лапоногов.

Чаушев встревожен. Скверно! Как же тогда отпускать Вадима? Соколов довольно улыбается.

— Порядок! — говорит Соколов. — Хвост был от Абросимовой до улицы Летчиков.

Ну, это меняет дело. Лапоногов решил, на всякий случай, проследить за Вадимом, но дошел только до улицы Летчиков.

— В отношении Савичева, — начинает Соколов. — Он был в гостинице. В субботу, когда взяли Носа.

Для Соколова это целая речь. Она далась ему не без усилия.

Так вот откуда взялся пакет! Он был у Носа, а затем Савичев выручил его — выхватил «товар» и скрылся. «Бизнес», видно, глубоко засосал студента. Но дальше он ведет себя странно: вместо того чтобы спрятать улику, бросает ее под койку в общежитии и уходит куда-то.

Чаушев рассуждает вслух. Глаза Соколова смотрят ободряюще. В них возникают и разгораются крохотные веселые искорки.

— Вы приняли меры, — говорит капитан. — Так вы и продолжайте в отношении Савичева.

Чаушев ликует. Славный мужик — Соколов, с ним всегда можно договориться, даже если он скажет всего два—три слова. Даже когда молчит.

— Еще вот… Людей у меня мало.

— Понимаю, — откликается Чаушев. — У меня тоже мало, но… постараюсь выделить. Для «лягушатника»?

— Хотя бы…

— Сделаем!..

«Пошлю Бояринова, — думает Чаушев. — Стецких дежурил, ему отдых положен. Но он, верно, сам не захочет домой. Особенно если пойдет Бояринов».

Вереница автобусов застыла у городского театра. Идет концерт ансамбля песни и пляски, устроенный для туристов с «Франконии».

Господин Ланг не поехал на концерт. Девушке из Интуриста, которая предложила ему билет, он сказал, что морское путешествие было утомительным. Хочется отдохнуть от шума, скоротать вечер в домашней обстановке, у родственницы.

— Нам, старикам, не до концертов, — прибавил он. — Окажите любезность — закажите мне такси.

Ланг погрузил в машину чемодан — подарки для родственницы — и отбыл на окраину города, на улицу Кавалеристов. Сейчас господин Ланг пользуется желанным отдыхом У Абросимовой он у себя дома.

Пиджак Ланга висит на спинке кресла. Верхняя пуговка мятого, не очень свежего воротника сорочки расстегнута, галстук ослаблен.

Абросимова потчует господина Ланга холодцом, водкой, чаем с печеньем. От волнения она спотыкается об утюг, переставленный с кресла на пол, и поминутно приседает.

— Бог с вами, нет, нет, нет! — Ланг отодвигает бутылку «Столичной». — С моим катаром.

По-русски он говорит довольно чисто.

Кроме Ланга, у Абросимовой еще один гость — Лапоногов Он уже выпил водки, выпил один, пробормотав:

— Ну, будем здоровы!

И теперь, сидя на корточках, потрошит чемодан с подарками. Шевеля губами, сопя, выгребает и кладет на стул нейлоновые блузки, трико, отрез легкой ткани, отрез шерстяной, костюмной. Господин Ланг чаевничает в одиночестве. У Абросимовой чай стынет — отрезы притянули ее, как магнит.

— Мужское, — шепчет она озабоченно, раскидывая рулон. Мужские вещи не ее специальность.

— Мышиный цвет, — наставительно говорит господин Ланг. — Последняя новинка моды.

— Моему бате, — подает голос Лапоногов, — тридцать два года костюм служил. Выходной. Материал — железо! Эмиль Георгиевич, организуйте мне такой! Можете?

— Нет. — Ланг качает грозной лысой головой. — Какой резон? Это не шик.

— Скажите лучше — не делают у вас. Разучились. На фу-фу всё! На сезончик!

Лапоногов держится хозяином. Ланг обязан ему. Лангу требовалась в России родственница, и Лапоногов обеспечил. Абросимова заартачилась.

Он долго уламывал ее, соблазнял барышами. Назваться двоюродной сестрой жены неведомого ей Ланга старуха все же побоялась — слишком близкое родство! Сошлись на троюродной.

Под диктовку Лапоногова заучила необходимые данные о своей нежданной родне. Господин Ланг — уроженец Риги, где его отец был представителем заморской галантерейной фирмы. Окончил там русскую гимназию, женился на русской.

Лапоногов клялся, что Абросимова ничем не рискует, а выгода огромная. Да, будут посылки из-за границы. Вполне легально, по почте. Ну иногда и помимо почты, с оказией… Контрабанда? Э, зачем такое слово! В крайнем случае, если уж так страшно, этикетки на вещах можно почернить немного сажей — и тогда товар выглядит как подержанный.

Абросимовой доставляется добро и в посылках, и из разных рук. Она уже привыкла к этому. «Родственник шлет», — объясняет она всем. Поминала троюродную сестрицу — царство ей небесное. Не родная, а ближе родной была в молодые годы. И вот мужу завещала не забывать…

• Предыдущая
• 54/131
• Следующая