Благословенная тьма - Черкасов Дмитрий - Страница 13

• Предыдущая
• 13/52
• Следующая

Пантелеймон, метя ему в сердце, выстрелил сектанту в грудь и попал, но тот еще жил какое-то время и слабым голосом пророчествовал, так что пришлось добивать контрольным… Возле первой же избы Ступа остановился.

- Добрались, слава Тебе, Господи, - изрек он совершенно непоследовательно, позабыв, что только что отрицал существование Того, Кого славил.

Протодьякон автоматически перекрестился.

- Неловко будить людей, - заметил он.

- Некого будить-то, - ответил Ступа. - Хата давно пустая - ночуй, сколько хочешь.

- А другие? Да есть ли тут вообще кто живой?

- А как же, - усмехнулся тот. - Поутру и познакомишься. Бывай, отчаянный ты человек, неразумный…

Пантелеймона его слова неприятно поразили:

- Что это значит - «бывай»?! Ты разве не задержишься? Куда тебя, дурака, несет в такой час?

- Вот именно что не задержусь. Гони гонорар, - он снова удивил протодьякона неуместным в своих устах словом.

Челобитных, хоть и был - назовем вещи своими именами - убийцей, воспитывался в православной вере, а потому всерьез обеспокоился судьбой этого дремучего, не очень понятного человека.

- Постой, - сказал он. - Тебе же передохнуть нужно, надорвешься. Здоровье-то у тебя, как ни крути, всяко не особенное… того оно, сам понимаешь…

Ступа нетерпеливо потер пальцами у него под носом:

- Деньги давай, - повторил он раздраженно.

- Погоди. - Пантелеймон, помявшись, полез в рюкзак. Он засветится, дело ясное, но не полностью. В принципе, а что особенного в том, что ученый отправляется в лихие и дикие места, будучи вооруженным? Он достал «стечкина», показал Ступе: - Проспишься нормально, а если кто сунется, я его встречу, как следует…

- Для себя побереги, - отреагировал проводник. - Застрелиться. Третий раз говорю: гони монету!

- Вот окаянный, - пробормотал Пантелеймон, не желая признаваться себе в том, что старается задержать Ступу не только из человеколюбия, но и из чувства самосохранения. Ему не улыбалась перспектива одиночной ночевки в пустой хате.

Тем не менее, протодьякон вынул деньги, нехотя протянул Ступе. - Получи и проваливай, дурная голова.

- Дурная, да на плечах.

Ступа пересчитывал купюры. Что он видит, в этакой темени? Проводник, однако, видел прилично. Прямо кошачье зрение! Удовлетворившись, он сунул деньги в карман, повернулся и, ни слова не говоря, зашагал прочь.

- Подумай хорошенько! - крикнул ему в спину Пантелеймон.

Тот на секунду замедлил шаг, обернулся и приложил палец к губам.

Махнув рукой, Челобитных подхватил рюкзак и толкнул калитку, еле державшуюся на петлях. Вошел во двор, держа оружие наготове. Демонов он не ждал - готовился к встрече с людьми. Демоны - крайний случай; гораздо чаще оказывается, что за происками якобы нечистой силы скрываются обыкновенные человеческие существа.

Проводник оставался темной лошадкой. Никто не мог поручиться в том, что Ступа не состоял в сговоре с местными бандитами. Завлекал доверчивых самозваных ученых в ловушку и оставлял на расправу, имея долю как от жертв, так и от подельников.

Готовый ответить пулей на малейший шорох, протодьякон поднялся на крыльцо.

Все вокруг, однако, словно почуяло опасность и затаилось, не давая ему ни малейшего повода открыть стрельбу.

Пантелеймон осторожно взялся за дверную ручку, потянул на себя. Не заперто.

Дверь распахнулась с тонким скрипом, распоровшим безмолвие. Пантелеймон включил фонарь. Он отнюдь не собирался считаться с суеверными страхами своего проводника-недоумка.

Луч света выхватил из темноты грязные сени, обстановкой больше напоминавшие городскую прихожую: драный плетеный коврик, вешалка, какой-то древний не то комод, не то бюро. Для полноты подобия недоставало только паркета: протодьякон ступал по темным от времени, занозистым доскам.

Он отворил очередную дверь и вошел в горницу. Здесь он обнаружил вполне жилую обстановку, но все было покрыто толстым слоем пыли, повсюду виднелась седая паутина. На столе - посуда с окаменевшими остатками пищи, чайник с протухшей водой, у печки кое-как свалены дрова. Керосиновая лампа; диван, на который страшно присесть - до того он грязен и пылен. Кто-то на нем давным-давно ночевал, пытаясь устроиться с комфортом: диван был застелен сбившейся простыней, и подушка с наволочкой, только вот стеганое одеяло словно было само по себе - скомканное, оно свалилось на пол.

На стене - остановившиеся ходики.

Маленький иконостас, от которого остались полочка и четверть свечи. Образа все давным-давно повынесли неизвестные. …В другой комнате Пантелеймон наткнулся на человеческие останки.

Не скелет - мумифицированный мужской труп. Обнаженный; одежда была сложена рядом аккуратной стопкой, как будто покойный перед смертью разделся сам. Возраст мужчины не поддавался определению, но видно было, что это не мальчик, а господин в солидных годах.

«Господин», - мысленно фыркнул протодьякон.

Фонарного света не хватало, и Пантелеймон вернулся в первую комнату за лампой.

Зажег ее, пошел обратно к мертвецу. Присел на корточки, дотронулся до клочьев темных с проседью волос. Присмотрелся к оскаленной гримасе - достоверно судить нельзя, но все говорило о том, что умерший скончался в страхе и ужасе. И никаких следов, позволяющих установить причину смерти, - ни ножевых, ни пулевых ранений; следов удушения тоже нет, и череп цел.

Отравление?

Экспертиза невозможна.

Сердечный приступ?

Тем более не проверить…

Но кто-то здесь явно успел побывать - либо свидетель кончины бедняги, либо некто, явившийся после. Вряд ли покойный самостоятельно вытянулся в струну и сложил на груди руки, после чего отдал Господу душу с выражением страха на лице.

Хотя кто его знает… Разделся же он перед этим - если только его не раздели потом, но зачем, если не взяли ничего, а просто сложили одежду рядом?

Челобитных обругал себя за примитивные мысли - «некто, явившийся после». Конечно, здесь наверняка побывала вся деревня, если в ней, конечно, есть кто живой, хотя как-то не похоже. Но это иллюзия: все население на месте, просто попряталось и затихло. Все все видели, и все все знают! Властям не сообщили, ибо власти далеко, и никто не желал с ними связываться. Здесь, скорее всего, вообще позабыли, как выглядит милиционер. Следствия не было, отпевания тоже наверняка не было.

Но почему его не похоронили, а оставили лежать, как есть? Не может быть, чтобы здесь не было кладбища. Может вообще ничего не быть, но кладбище есть везде.

Раздели его или он сделал это сам, и его просто не потрудились одеть? …Пантелеймон, поразмыслив, пришел к неизбежному и простому выводу - причина в страхе. Он понял это сразу, но счел необходимым рассмотреть остальные возможности. Рассмотрение не привело его ни к чему, зато страхом можно было объяснить все. В избе произошло что-то непонятное, и местные, вероятнее всего, предпочитали теперь обходить ее за версту.

Кто же тогда набрался смелости и уложил труп так, как тот лежал?

Может быть, никто этого и не делал. Хозяин разделся сам, аккуратно сложил одежду, улегся на пол и умер - с выражением ужаса на лице. Кто-то, естественно, заглянул проведать его и бросился наутек, оповещая попутно о случившемся соседей.

Дикая картина, но протодьякон чувствовал, что правдоподобно воссоздал события.

Если только не раздевался… уже покойник.

Тьфу, холера! Что за бредовые мысли?!

Но они имели под собой некоторые основания. Труп, судя по всему, находился здесь давно - почему он не разложился, не истлел, как полагается кадаврам, а превратился в мумию?

Нет, с этим трупом явно было что-то неладно…

С момента смерти этого неизвестного прошло столько времени, что его повидали не только местные, но и приезжие вроде Пантелеймона, которых исправно доставлял сюда Ступа. И как они относились к находке? Почему не предприняли никаких действий?

Впрочем, сам Пантелеймон тоже покамест не собирался тревожить покой усопшего.

• Предыдущая
• 13/52
• Следующая