Обогнувшие Ливию - Маципуло Эдуард - Страница 18

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая

И меч опустился. Старик рухнул как простой смертный, обливаясь кровью.

«Медлят боги!» — Астарт повернулся и медленно вошел в крепость. Весь. Тир ждал небесного грома.

— Это не бог, — сказал Астарт, — это жрец. Вокруг — гипсовые лица и застывшие глаза.

— Это жрец! — крикнул он. — Теперь все вы можете спастись! Бегите в гавань! Слышите! Никто вас не тронет!..

Тишина, пробирающая до костей. Он протянул руку Ларит. — Ты не останешься с ними. Они уже мертвы.

В сердце женщины боролись страх и гордость — бунтарская гордость за любимого. Но Астарт — богоотступник! Ее Астарт восстал не только против людей, но и богов!..

Она шагнула к нему, крепко сжала его твердую ладонь. «И пусть нас поразит вдвоем!»

Эред оглянулся — ни одного живого взгляда, словно кто-то собрал в одну толпу десятки мумий и каменных изваяний. Остаться с ними — еще страшнее, чем последовать за Астартом. И сорвав с пояса ближайшего раба меч вместе с ножнами, догнал Астарта и Ларит.

Хромой было выбежал из ворот вслед за Астартом, но, оглянувшись, остановился, потоптался на месте и вернулся в крепость.

Неожиданно от толпы мудрецов и звездочетов, пришедших на созерцание триумфа Слова Всевышнего, отделился тощий человечек в гигантском парике и раззолоченных одеждах, состоящих из нескольких юбок. При полном молчании он присоединился к Астарту и его друзьям, решительна шагавшим сквозь разверзшуюся толпу. От них шарахались, как от прокаженных, боялись их взглядов, прикосновений, звуков, слетавших с их уст…

Забравшись в первое попавшее суденышко, Астарт окинул суровым взглядом своих спутников и с трудом узнал Ахтоя.

Египтянин не посчитал святотатством убийство жреца. Убитый — служитель Мелькарта, а по новой теории Ахтоя Мелькарт — не воплощение Осириса, как считалось испокон веков, ибо Царь мертвых, Осирис, не может пожирать живых людей, как это делает тирский Молох-Мелькарт.

— Провались этот мир купцов с их законами, напялившими на жреца истины конский хвост! — Ахтой сорвал с головы парик и швырнул в воду. На гладкой лысине отразилось солнце. Как ни тревожно было на душе, Эред улыбнулся и тут же испуганно посмотрел на Астарта. Неожиданно Астарт тоже улыбнулся, на глазах Ларит навернулись слезы, она нервно рассмеялась.

Сильный шквал с севера возвестил о приближении шторма. Чайки, перебирая тонкими лапками, расхаживали по затянутой в камень набережной. Парус оглушительно полоснул по ветру. Лодка помчалась навстречу шторму.

Тир молчал.

Египет встретил беглецов призывными криками водоносов и сандальщиков, сладковатым ароматом свежих лепешек из лотосной муки, знойным дыханием пустынь, сдавивших узкую долину с обеих сторон. «Вратами северных стран» называли невзрачную таможенную крепостицу, построенную еще при ассирийцах среди морских лиманов и папирусных болот дельты на ненадежном лессовом берегу розетского рукава Нила. Портовая сутолока была под стать большим приморским городам. На причалах и улицах было много матросов, чиновников, купцов. Глаз приезжего выделял из пестрой толпы экзотические фигуры киренских наемников в ярко начищенных медных доспехах, жрецов-исиаков в шкурах пантер, заклинателей змей, парасхитов, чернобородых греков и, наконец, финикийских мореходов…

Астарт направил суденышко в самую гущу лодок, унирем, парусных галер. От лошадиной головы на форштевне только щепки полетели. Затрещали борта и весла, грянули вопли и разноязычная брань кормчих. Но суденышко уже достигло осклизлых досок причала. Эред сноровисто привязал причальный конец к верхушке сваи, обитой медью. Распознав в пришельцах финикиян, кормчие успокоились: «С тирянами и сидонянами лучше не связываться, ибо сегодня они купцы, а завтра пираты. Моря принадлежат им…»

У расписных пилонов храма обычные в Египте прачки-мужчины лупили деревянными валками по мокрому тряпью. По гибким мосткам над их головами и согнутыми спинами бегали рабы-грузчики и заполошные писцы в обнимку со счетными досками. Один такой служитель таможни в традиционном кудлатом парике, в котором почти потерялась его мелкая головенка, возник перед друзьями.

— Кто, откуда, зачем? — выпалил он на трех языках.

— Достопочтенный, скажи что-нибудь на языке, которым тебя снабдили боги. Страсть, как соскучился по родному слову, — попросил Ахтой, завязывая свой знаменитый мешок.

— Египтянин?

— Конечно!

— И ты знаешься с… погаными? — чиновник покосился на Ларит. — Платите въездную пошлину, а также пошлину за право торговли с правоверными и пошлину на право торговли с неверными.

— Мы не торговать, — возразил Астарт, — у нас нет товаров. Мы посетим Мемфис, чтобы поклониться гробнице Имхотепа, и покинем Египет. Мы спешим в Иберию.

— Мои уши не хотят ничего слышать. Еще от вас подарок начальнику пристани.

Получив после длительных препирательств несколько медных слитков, чиновник черкнул что-то на счетной доске, сунул ее под мышку и побежал к следующему судну.

По причалу бродил увешанный лентами глашатай. Он бил в тимпан и кричал, перекрывая все звуки, гавани:

— Номарх Иму-Хента, властитель Бубастиса, князь, хранитель печати, единственный семер, великий в должности, высокий в чине, стоящий во главе людей нома, губернатор «Врат северных стран», могущественный вельможа Схотепигор объявляет всем врачам, врачевателям и лекарям, прибывшим из других стран: кто излечит от дурной болезни красавицу наложницу, будет радоваться жизни до конца дней своих…

У Ахтоя загорелись глаза. «Сами боги толкают в спину!»

— Эй, — крикнул он, к неудовольствию друзей, — уважаемый, прикрой горло и подойди сюда…

Ахтой отправился в Бубастис на княжеской повозке, запряженной мулами.

Бубастис был известен как один из старейших центров торговли рабами в Египте. Поэтому Эред присоединился к Ахтою: Эред не мог забыть свою Агарь, он поклялся обойти все невольничьи рынки Вселенной, но отыскать ее.

Во дворце номарха друзей приветливо встретили, Эред остался в саду, а лекаря провели в покои князя.

Властитель нома оказался хилым лысым стариком. На его затылке и за ушами чудом уцелели пучки тонких, как паутина, седых волос. Номарх скорбно покачивался в кресле, закрыв лицо пожухлыми ладонями.

«Поздно, — догадался Ахтой, — нет уже бедной женщины».

— Вот мой господин, любимый богами, — благоговейно прошептал евнух, сопровождающий лекаря, и, упав на живот, ящерицей скользнул к креслу.

Евнух с чувством облобызал ремешки на сандалиях номарха. Князь от неожиданности вскрикнул и стал судорожно хватать воздух широко раскрытым ртом, обнажив редкие гнилые зубы. Евнух перепугался, схватил опахало и принялся обмахивать старика. Постепенно дряблые щеки вельможи приобрели живой цвет, его дыхание стало ровнее.

— Болят? — спросил мемфисец.

— Что? — очнулся вельможа.

— Зубы болят?

— Давно уже. — Князь обреченно махнул рукой и, сняв со стены плеть, отстегал евнуха.

— Могу вылечить.

— Ты лекарь?

Ахтой, как жрец Имхотепа, был прекрасно осведомлен о зубных болезнях, мучивших человечество с незапамятных времен. От восхода и до захода солнца он мог бы без умолку и с удовольствием беседовать со знающим человеком о кариесе и пиорее (в те времена они назывались иначе), об альгамах, зубных пломбах и способах уничтожения дурного запаха изо рта. Он мог бы с помощью заклинаний заговорить хоть тридцать два больных зуба, а применив чудодейственное снадобье из обыкновенной черемицы, мог бы безболезненно выдернуть их из челюстей. Мог бы! Но пару уцелевших клыков номарха он пожелал врачевать не черемицей, не заговором, а цветами строфана. Деревцо это давно волновало его воображение, ибо оно губительно действовало на мух и древоточцев.

Ахтой нарвал целую горсть бледно-фиолетовых распустившихся венчиков строфана. О Ахтой, где твои хваленые познания? Но первооткрыватели — увлекающиеся натуры…

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая