Почти невероятные приключения в Артеке - Аматуни Петроний Гай - Страница 2
- Предыдущая
- 2/21
- Следующая
— Ты работаешь, даже когда разговариваешь, — едко сказала Мама. — Смотри, чтобы ты сам…
Папа не успел возразить: Гошка уловил, что разговор приобретает разрушительный характер, и вмешался.
— Хватит вам, родители! Лучше объясните мне, необразованному, — искоса глянул он на отца, — почему вы так перегружаете себя и не измените свой образ жизни? Бросьте работать и посвистывайте…
Папа и Мама растерянно переглянулись.
— Это ты? — грозно спросила Мама, поворачиваясь в Папе.
— Что я?! — испуганно моргнул Папа.
— Я спрашиваю: это ты внушил ребёнку своё низкое желание превратить меня в домашнюю работницу?.. А сами будете посвистывать?..
— Послушай, ну как ты могла?..
— Да, разумеется, расхохоталась Мама, и голос её задрожал. — Ты представитель сильного пола. Творец! А я должна бросить работу и обслуживать двух объедающихся мужиков?!
— О чём ты говоришь? Причём тут я?.. Гошка, ты понял что-нибудь?!
Мама заплакала.
— Значит это у него наследственное, — проговорила она сквозь слёзы. — Я знала, что в тебе живёт жестокий деспот, вселившийся теперь и в моего сына… На я этого не допущу, так и знай!
— Да нет, же, Мама, — повысил голос Гошка. — Я имею в виду вас обоих: ведь Папа может всё бросить и чихать в промокашку…
— Ах так! — возмутился Папа. — Ты хочешь, чтоб твой отец стал бездельником? Вёл жизнь завзятого тунеядца? Лишился радости творчества?! Я тебе чихну!..
И Папа кинулся к шифоньеру. Гошка сообразил, чем это может обернуться, и мгновенно исчез из дома.
Тюля-Люля с удивлением наблюдал происходящее и даже поковырял коготком в носу.
Папа, с ремнём в левой руке, присел на диван рядом с Мамой, вытер её платочком слёзы и нежно обнял за плечи правой рукой. Потом Мама поцеловала Папу и ушла в магазин, довольная тем, что день заканчивается так удачно. Папа задумчиво посмотрел ей вслед, облегчённо вздохнул, словно капитан океанского лайнера, миновавший бурю, погладил Тюлю-Люлю по золотистой тюбетейке и тихо произнёс:
— Тяжела ты, доля мужская…
И вдруг Тюля-Люля отчётливо, голосом Папы, произнёс:
— Тяжела ты, доля мужская.
Папа пошатнулся от удивления, а потом обрадовался и спросил:
— Так, значит, ты говорящий попугай?
— Иес, — скромно ответил Тюля-Люля, что по-английски означает «да».
Теперь Тюля-Люля говорил беспрестанно, повторяя почти всё услышанное и лишь изредка вставляя английские слова, знакомые ему ещё по «предварительному детству», — когда он был яичком в Австралии, где этот иностранный язык очень распространён.
Пошли тёплые дни.
Папа купил Тюле-Люле просторную клетку и установил её на балконе, чтобы попугайчик мог дышать свежим воздухом в безопасности.
В первый же вечер, когда вся семья отправилась в кино, а Тюля-Люля на балконе коротал время в одиночестве, ни с того ни с сего возле клетки появился шустрый воробей.
Затворник искоса глянул на это невзрачное существо и придал себе важный, равнодушный вид. — Кто вы, если не секрет? — нарушил затянувшееся молчание незнакомец.
— Я Тюля-Люля, — гордо ответил наш герой, — австралиец, происхожу из знатного рода Пситтакиформес, то есть попугаев… Родился из белого яичка без единого пятнышка и являюсь членом семьи Многолетнева!
— О, ваше сиятельство! — сразу присмирел воробей и для чего-то огляделся. — Так вы родственник писателя!..
— Иес! — ещё более значительным тоном ответил Тюля-Люля и задрал клюв к небу.
— Не завидую вам, ваше сиятельство, — сочувственно чирикнул собеседник.
— Ты… ты что, смыслишь в литературе?!
— Ваш Папа имеет обыкновение читать самому себе вслух, и я порой с удовольствием слушаю… Однако сейчас я имею в виду его сына, этого душегуба и мучителя… Когда он даёт духу пришельцу Осьминогу Кальмаровичу, я не возражаю…
— Пришельцу? Так-так, продолжай.
— Так вот я и говорю: писательский сынок, Килограммчик, видимо, набрался от сиамского пирата жестокости, сделал себе рогатку из вишнёвого дерева и пуляет по нас, то есть по воробьям!..
— Пуляет? Это ружьё или пистолет?
— Ни то ни другое, ваше сиятельство. Это много ужаснее… Я опасаюсь, вы ещё увидите…
— Гм… Как тебя зовут?
— Меня?! — смутился воробей. — Никак… Я ведь никто; я даже вылупился из яичка с крапинками… У меня нет имени.
— Надо бы обзавестись, — посоветовал Тюля-Люля, — это удобно. Для меня, например.
— Слушаюсь, — склонил головку воробей.
Его не было два дня, а на третий он примчался радостный и шумный.
— Ваше сиятельство! — захлёбываясь от восторга, чирикал он. — Я придумал себе кучу имён… Но самое красивое, по-моему, Люля-Кебаб! Каково?
— Я думаю, — наставительно ответил Тюля-Люля, — что тебе из простой семьи негоже называться столь звучно… И потом, люля-кебаб — это еда. Не далее как вчера Мама угощала меня…
— Жаль… А если я назовусь Домино?
— Проще надо, приятель, проще…
— Фиалка?
— Это слишком нежно!
— Карбюратор?
— Тоже красиво, хотя и грубее.
Они перебрали ещё с десяток имён, и вконец огорчённый воробей предпринял последнюю попытку:
— Может быть, Чик-Чирик?..
— Ну что ж, — одобрительно кивнул Тюля-Люля. — Пожалуй. Скромно. Запоминается легко… И ближе к происхождению.
— Я — Чик-Чирик, у меня теперь тоже есть имя! — на весь двор заорал воробей и запел тут же сочинённую им песенку:
И хотя стихи были далеки от совершенства, Тюля-Люля благосклонно отнёсся к доморощенному поэту и даже слегка одобрил:
— Гуд. Вот только насчёт дружбы ты хватил лишку…
— Простите, ваше сиятельство… может быть, я подредактирую песенку?.. Допустим так:
— Этот вариант совсем Вери гуд, — сказал Тюля-Люля. — Ведь жизнь полна всяких «но», и преуспевает тот, кто в совершенстве разбирается в них — я слышал это в Лондоне. Ну что ж, хвалю, хвалю… Ол Райт!
Подошло лето.
Килограммчик блестяще перешёл в следующий, шестой, класс. Всего с одной четвёркой — по пению. В школе его приводили в пример, но больше всех торжествовала Мама:
— Вот видишь! — сказала она Папе. — Ты оставил мальчика в покое, и он показал, на что способен.
Папа и Килограммчик переглянулись и перемигнулись. На самом деле всё обстояло иначе. Папа однажды поймал своего сына за шиворот и грозно сказал:
— Двойки или жизнь?! Выбирай…
— А как же с детством? — намекнул Гошка. — Мама будет в отчаянии.
— Если только пикнешь ей, смотри тогда, — твёрдо заверил Папа. — Ты не птица и нечего порхать по жизни. А детству дело не помеха… Ну?
И перед взором струхнувшего Гошки убедительно замаячил великолепный сыромятный ремень, приобретённый Папой по случаю.
— Жизнь… — сдался Килограммчик.
— Но только порядочного человека! — предупредил Папа.
— Согласен.
— Клянись!
— Честное пионерское.
— А теперь давай дневник и начнём…
И, представьте себе, дело пошло на лад!
Вот как было всё в действительности, но они не хотели расстраивать маму и лишать её удовольствия приписать успехи Гошки своей методе.
— Всё, — сказал Гошка Тюле-Люле, — второго числа еду в Артек.
— Это что такое?
— Как тебе объяснить?.. Пионерский лагерь. Лучший в мире! Туда и детей направляют особо отличившихся…
- Предыдущая
- 2/21
- Следующая
