Еврейский юмор - Телушкин Иосиф - Страница 4
- Предыдущая
- 4/13
- Следующая
Однако это не означает, что шутят об ужасных событиях в истории евреев только антисемиты. Во времена гитлера до того, как ввели душегубки, германские евреи рассказывали о двух евреях, встретившихся в Кельне: «Могу я попросить немного папиросной бумаги?» – спрашивает один другого. «Простите, – отвечает второй, – но в ту, что у меня была, я уже завернул свою порцию мяса».[13]
Проблема, с которой сталкивается рассказчик шуток на этнические темы заключается в том, чтобы четко соблюсти ту грань, что отличает проницательный, пусть даже едкий, юмор от так называемых шуток, которые фактически служат предлогом для выражения враждебности и предвзятости.
И хотя мне еще предстоит вывести четкую формулировку, отличающую приемлемый юмор на этническую тему от неприемлемого, приведенные ниже четыре руководящих установки помогут рассказчикам этнических шуток избежать разбитых носов и разорванных дружеских отношений:
1. Хотели бы вы рассказать эту шутку представителю той этнической группы, которую она высмеивает? Если нет, то почему?
2. Если представитель той группы, о которой идет речь в шутке, не находит ее столь же или даже более смешной, чем другие люди, то, возможно, она несет в себе недоброжелательность и ее не стоило рассказывать.
3. Чем более колка история в конце, тем более предусмотрительны должны быть те, кто не относится к данной этнической группе, прежде чем решат ее рассказать. В прошлом негритянский комик Дик Грегори рассказал, как его сын говорил ему, что больше не верит в Санта Клауса: «Не думаю, чтобы у какого-то белого хватило духу заявиться в наши окрестности после полуночи». Если бы эту шутку рассказал белый комик, то это бы уже вышло за рамки хорошего вкуса.
4. Наконец, если шутки преподносят членов этнической группы не как личностей, а только как типичных представителей (как в польских шутках или JAP-шутках), то они становятся оскорбительными.
Заключительное покаяние. Заявив ранее, что ни одно заявление не может суммировать еврейский юмор, я хочу привести здесь три шутки – одну европейскую, одну американскую и одну израильскую, очень четко показывающие противоречия и беспокойства, которые с давних пор характерны для многих евреев.
В 20-х годах ХХ века один еврей ездил из небольшого польского местечка, где проживали евреи, в Варшаву. По возвращении он рассказывал друзьям о тех удивительных вещах, которые ему довелось увидеть:
«Я встретил еврея, который вырос в ешиве и знает наизусть большие отрывки из Талмуда, и еврея-атеиста. Я встретил еврея, который владеет крупным магазином одежды, где работает много людей, и еврея, который оказался яростным коммунистом».
«Ну и что в этом удивительного? – спросил его друг. – Варшава – это большой город. Там должен быть миллион евреев».
«Ты не понял, – ответил первый – это был один и тот же еврей».[14]
Шутка «еврей в Варшаве» напрямую обнажает те разногласия, что разрывают души многих евреев. Например, лидеры чрезвычайно ортодоксального движения Любавич давно заметили, что значительная часть их благодетелей – совершенно нерелигиозные евреи. В том, что касается политических воззрений американского еврейства, то говорят, что «евреи зарабатывают деньги как члены епископальной церкви, а голосуют как пуэрториканцы».[15]
Другое мнение о душе еврея.
– Что такое еврейская телеграмма?
– Там написано: «Отправил письмо. Начинай волноваться».
И, наконец, моя любимая история.
Компания пожилых пенсионеров каждый день собирается в одном из кафе Тель-Авива. Они пьют кофе и часами обсуждают ситуацию в мире. Рисуя положение дел, своими разговорами они часто приводят в уныние. Как-то раз один из них заставил остальных вздрогнуть своим заявлением: «Знаете, а я – оптимист!»
Другие были сперва поражены, но потом один из них заметил нечто подозрительное: «Постой-ка, если ты оптимист, то почему ты выглядишь столь обеспокоенным?»
«А вы думаете, это так просто – быть оптимистом?»
«Сокрушающийся оптимист» задевает за живое в большинстве примеров еврейского юмора. Настаивая, что мир движется к совершенству и что в будущем наступят дни Мессии, иудаизм воодушевляет евреев быть оптимистами. Но история евреев с ее трагическими страницами Крестовых походов, изгнаний, погромов и Холокоста склоняет их к пессимизму. Поэтому, будучи евреями, мы – оптимисты с обеспокоенным лицом.
1. «Эдипов, шмедипов – лишь бы он мать свою любил»
Крепкая хватка еврейской семьи
Родители и дети
Сидят на скамейке в Майами-Бич три пожилых еврейки, и каждая хвалится тем, насколько предан ей ее сын.
Первая говорит: «Мой сын настолько предан мне, что в прошлом году подарил на день рождения кругосветный круиз в каюте первого класса, где все услуги были оплачены».
Вторая говорит: «Мой сын еще преданнее. В прошлом году он устроил для меня настоящий праздник в день моего семидесятипятилетия да еще дал денег, чтобы я могла оплатить перелет моим хорошим друзьям из Нью-Йорка».
Третья говорит: «И все-таки мой сын самый преданный. Он ходит к психиатру три раза в неделю и платит по 120 долларов за час. И что вы думаете, о чем он говорит все это время? Обо мне».
Крепкие связи внутри еврейской семьи не являются вымыслом современного еврейского юмора. Корни этого идут к Пятой из Десяти Заповедей: «Почитай своих отца и мать».[16] Сегодня люди уже воспринимают как должное то, что религия поддерживает близость семейных отношений. В 1950-х годах была популярна броская фраза: «Семья, которая молится вместе – остается вместе». Но на деле прописать уважение к родителям в наиболее фундаментальном религиозном своде законов – случай весьма необычный. Новые религии обычно способствуют тому, чтобы дети отходили от своих родителей, опасаясь, что старшие могут попытаться помешать своим отпрыскам избрать жизненный путь, отличный от их родного. Многие религиозные культы в СШа примечательны тем, что ослабляют, если не разрушают, привязанность детей к семье.[17]
Враждебное отношение к родителям также характерно для радикальных, в особенности тоталитарных, политических движений. Как в нацистском, так и в коммунистическом обществе детей учили доносить партийным чиновникам об антиправительственных поступках или высказываниях своих родителей. В Советском Союзе даже еще в 80-е годы дети, вступавшие пионерскую организацию, советский аналог бойскаутов, клялись следовать по стопам Павлика Морозова. В 1930-е годы двенадцатилетний Павлик донес коммунистическим властям об антиправительственных высказываниях своего отца, которого в ускоренном порядке расстреляли. Дядя мальчика, придя от этого в ярость, убил его. На протяжении следующей половины столетия, пока к власти не пришел Горбачев, Павлик Морозов оставался для советской молодежи образцом гражданина, а в парках страны ему устанавливали памятники. Можно только представить себе неудобство родителей, когда они, прогуливаясь в парке с детьми, должны были объяснять им, чей это памятник. «Это памятник Павлику Морозову», – говорит папа (или мама). «Папа, а что он сделал?» Наверняка это доставляло неприятные ощущения.
Поразительно, что иудаизм с самого начала делал столь ярко выраженный акцент на взаимоотношениях родителей и детей.[18] При этом еврейский юмор касается тяжелой стороны этого взаимодействия, когда столь восхваляемые отношения становятся слишком ревностными. Указания на подобную чрезмерную интенсивность имеются и в Талмуде. Некоторые раввины фактически не выдвигают никаких пределов, до которых распространяется сыновний (дочерний) долг: «У Рабби Тарфона была мать, для которой он, всякий раз когда она хотела забраться в кровать, наклонялся, чтобы она [встав на него ногой] могла взойти, а когда она хотела спуститься, то наступала на него. Пойдя в ешиву, он похвастался этим. Другие ему сказали: “Ты этим не оказал ей и половины должного почтения – если она бросит у тебя на глазах в море кошелек, разве ты не начнешь ее стыдить [или злиться на] нее?”» (Киддушин, 31б)
- Предыдущая
- 4/13
- Следующая
