Записки диверсанта - Старинов Илья Григорьевич - Страница 21

— Все хорошо! — докладывает вернувшийся командир группы Эрминио. И как бы в подтверждение этих слов на севере, у железной дороги, слышится глухой взрыв. Нет, это не совсем хорошо. Рано! Еще не возвратились другие группы, а противник уже всполошился. Вдали мелькают вспышки осветительных ракет. Засуетились мятежники и на берегу. Но река не только препятствие, она и спасительный ориентир. Бойцы знают: там, на южном ее берегу, — свои! Недалеко от воды на той стороне разрывается ручная граната. Сомнений нет — там начался бой… Еще и еще рвутся гранаты… Одна из групп возвратилась с того берега вплавь. Мокрые минеры вылезали из воды тихо и сразу удалялись от реки. К утру мы подвели итоги. Убитых и пропавших нет, но двое бойцов ранены. А на железной дороги западнее Талаверы установлено четырнадцать противопоездных мин мгновенного и замедленного действия. В первую же ночь на них подорвался вражеский эшелон с войсками, потом взлетел и еще один поезд… Пять дней подряд работали диверсанты-минеры на дороге восточное Талаверы. Люди забыли про сон. Ели урывками. Глаза у всех ввалились, покраснели. Растрепалась и как-то поблекла даже вызывающая шевелюра Рубио. Прекратились шуточки Яна Тихого. Но дело было сделано. Движение по дороге было парализовано. Республиканцы заняли Брунете! После этой победы Доминго прямо воспламенился. Взяв с собой одну роту, он решил действовать на коммуникациях севернее и северо-западнее мадридской группировки противника. Дней через пять к Доминго примкнул и я с другой его группой минеров. Мы работали вместе до самого августа. Вот там, под Мадридом, и увидел я гитлеровских летчиков, сбитых ночью испанскими истребителями. Они лишь отдаленно напоминали мне тех, что хвастались в Париже. Куда девалась их вызывающая задиристость! В глазах только страх, повадки лакейские.

— Противный вид! — определил Доминго. В ходе операции врага к августу 1937 года батальон фактически превратился в спецбригаду. Взрыв на мосту Следующая большая операция, в которой активно участвовали бойцы спецбатальона капитана Доминго, проходила под Сарагосой в августе 1937 года. Началась она тоже успешно. К августу на арагонском фронте тон задавали части Листера. Влиянию анархистов совсем пришел конец. Главари бежали из страны. В ходе наступления войскам республики удалось взять Бельчите. Это вынудило мятежников снимать части с других фронтов и перебрасывать их на арагонский, дотоле считавшийся безопасным. Бойцам Доминго вновь выпал случай показать себя. Смело нападал из засад на автомобильные колонны Маркес. С отчаянной дерзостью врывался на мосты Антонио. Пускал под откос паровозы и целые воинские эшелоны американец Алекс. Глубоко во вражеском тылу действовал немногословный Хуан Пекеньо; его группа уничтожила вражеский эшелон с живой силой почти в шестидесяти километрах от линии фронта. Крушение было организовано с таким хладнокровием и мастерством, что из-под обломков никто не выбрался живым. Я очень радовался за товарищей. Теперь это были настоящие диверсанты: находчивые, дерзкие, не признающие безвыходных положений, умеющие использовать самую ничтожную промашку врага. Примеров, подтверждающих это, накопилось много. Расскажу лишь об одном случае, о том, как группа Рубио и 19-летнего барселонца Ногеса подорвала среди бела дня усиленно охранявшийся мост через Альберче и двигавшуюся по нему вереницу машин с войсками и боеприпасами. Я выбираю этот случай не потому, что он ярче других, а потому лишь, что в создавшейся сложной ситуации одинаково самоотверженно, выручая друг друга, действовали и испанские бойцы и товарищи из интербригады. Летом 1937 года наши "любители автомобилей" расширили сферу своих действий, появляясь то на одном, то на другом фронте. Группы Рубио, Ногеса, Каррильо наловчились захватывать одиночные машины. На этих машинах они иногда часами разъезжали по территории противника. Лишь почуяв опасность или заметив впереди контрольно-пропускной пункт, диверсанты уничтожали свою «добычу» и уходили в горы. Но, затем появившись на новой магистрали, они захватывали новый автомобиль и продолжали «прогулку». Никому из нас и в голову не приходило использовать захваченные машины для разрушения мостов. А тут… После того как мы повредили железную дорогу под Талаверой, резко усилилось движение противника по автомобильной магистрали. Как правило, транспорт передвигался ночью, колоннами. Все трудно восстанавливаемые мосты сильно охранялись. В этих условиях применение колючек и одиночных мин не давало желаемого эффекта. И вот однажды, беседуя с командирами групп перед очередной вылазкой в тыл врага, Ксанти предложил:

— Друзья! У вас есть уже опыт захвата машин. Попробуйте на захваченной машине ворваться на мост, снять охрану и разрушить его.

— Попробуем, Ипполито? — спросил Рубио барселонца Ногеса — коренастого молодого парня.

— Отчего не попробовать, — согласился тот. Ночью группы Рубио и Ногеса благополучно переправились через Тахо. Вышли на автомобильную дорогу. Подходящая цель так и не появилась. Пришлось на день укрыться в горах Сиерра де Сан Винсенте.

— Что делать? — сокрушался Ногес, — Сотни машин идут к Мадриду, одиночных почти нет… Весь день диверсанты не отрывались от биноклей. Дорога около моста восточное Талаверы была перед ними как на ладони. С гор хорошо видно, что колонны грузовиков и многие легковые машины проходили мост без остановки. Итак, способ проникновения на мост ясен. Но как взорвать мост, проносясь по нему? Пока прикидывали, как лучше поступить, на дороге показался грузовик с кухней на прицепе. Водитель охотно остановился, чтобы ответить на вопрос "господ офицеров". Рядом с ним сидел повар.

— Что в котле? — спросил Рубио.

— Суп.

— Выливай его к чертовой матери. Найдется другая начинка… Пленных связали, заткнули им рты и уложили отдыхать по разные стороны дороги. Пристроившись в хвост вражеской автоколонны, кухня спокойно приблизилась к цели, въехала на мост. И вдруг на самой его середине отцепилась от тягача. Прицеп загораживал движение, и часовой бросился, чтобы оттащить его к перилам. Он сразу, как видно, почуял неладное: из котла кухни пахло не бараниной, а горящим бикфордовым шнуром. Бывалым солдатам этот запах хорошо знаком, а часовой, несомненно, был из их числа. Он не потерял самообладания, попытался сбросить прицеп с моста. Но одному это оказалось не под силу. Стал звать на помощь водителей. Однако ни водители, ни другие солдаты из охраны моста не успели понять, в чем дело. Высоко взвилось пламя, прогремел взрыв. А злополучный грузовик, потерявший прицеп, успел тем временем бесследно исчезнуть… Да, наши подрывники научились умело действовать на коммуникациях врага. Весной и летом 1937 года они не зря получали одну благодарность командования за другой. Тревожные вести с Родины В двадцатых числах июня я возвратился из Хаена и зашел к нашему военному советнику Кольману. Поговорили о том о сем. Я заметил, что Кольман мнется, словно хочет и не решается сказать о чем-то потаенном.

— Что случилось? — напрямик спросил я.

— Ты давно не читал газет?

— Где же я мог их читать?

— А радио тоже не слушал?.. И ничего не знаешь?.. Кольман огляделся, будто опасаясь, что нас подслушивают.

— Одиннадцатого числа состоялся суд над Тухачевским, Уборевичем, Корком, Якиром… Они вели вредительскую работу, пытались подготовить наше поражение в будущей войне. Хотели восстановить власть помещиков и капиталистов.

— Что?! Кольман подал еще одну газету за 13 июня:

— Вот здесь… Строчки прыгали у меня перед глазами:

"… Двенадцатого июня сего года суд приговорил подлых предателей и изменников к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение." Как наяву, я увидел перед собой лицо Якира:

— Вам поручается важнейшее партийное дело, товарищ Старинов. Надеюсь, вы оправдаете наши надежды… Увидел лес под Олевском. Аэродром под Харьковом. Ночные учения, где Якир с гордостью говорил о советской военной технике. Этот человек — предатель и изменник?! А маршал Тухачевский — бонапартист?! Эйдеман, Уборевич, Примаков, Путна — прославленные герои гражданской войны — и все они тоже враги народа?! Кольман осторожно взял у меня газету.