Последний тайник - Гамбоа Фернандо - Страница 6
- Предыдущая
- 6/29
- Следующая
Однако все эти сомнения терзали меня недолго – ровно столько времени, сколько мне понадобилось на то, чтобы открыть дверь.
Я увидел перед собой хорошо знакомую фигуру старого друга моего, ныне уже покойного, отца. Несмотря на то, что теперь профессор Кастильо показался мне не таким высоченным, как раньше, а волосы на его голове стали совершенно седыми, во всем остальном он был таким же, каким я видел его в последний раз много лет назад: небольшая бородка, добродушная улыбка и огромные голубые глаза за стеклами очков в роговой оправе. Я даже не сомневался, что под его неизменной широкой клетчатой рубашкой и пиджаком в крапинку, как и прежде, скрывались крепкие мускулы, которыми профессор мог похвастаться.
– Улисс! Как я рад снова видеть тебя! – воскликнул Кастильо, вовлекая меня в свои медвежьи объятия.
– Я тоже, проф, – еле выдавил я из себя. – Но если вы не прекратите так сильно меня сжимать, эта встреча может стать для меня последней.
Он от души рассмеялся, однако подержал меня в своих лапах еще несколько секунд, а затем слегка отстранил от себя и окинул мою фигуру пронзительным взглядом.
– Или ты сильно подрос, или я усох, – сказал он. – Ты уже не такой коротышка, каким был раньше!
– А что стало с вашими волосами, проф? Вы покрасили их, придав им платиновый оттенок, чтобы выглядеть более респектабельно? Если да, то должен вам сообщить, что ваши усилия были напрасными.
– Кто бы говорил! Ты, наверное, чтобы стать таким загорелым, потратил кучу денег на солярий и теперь сидишь на хлебе и воде, – парировал Кастильо.
Мы оба от души рассмеялись, радуясь тому, что снова встретились и что продолжаем отпускать в адрес друг друга язвительные шуточки, как будто со времени нашей последней встречи, после похорон моего отца, не прошло целых десяти лет.
Мы разместились в гостиной и затем более часа рассказывали друг другу о своем житье-бытье. Я узнал от профессора, что ему надоело заниматься преподаванием, а потому он вышел на пенсию и теперь попеременно тешит себя занятиями в спортзале и работает, как он выразился, над «мудреным сочиненьицем», посвященным экономической экспансии королевства Арагон в четырнадцатом веке. Он не очень-то надеялся, что ему удастся опубликовать этот научный труд, но работал над ним с удовольствием.
Я поведал профессору о многочисленных местах, в которых мне довелось побывать, а также о том, чем я занимался в каждом из них. Когда дошла очередь до моего пребывания на Утиле, я вкратце рассказал о своей таинственной находке.
– Это то, что лежит у тебя на столе? – спросил Кастильо, махнув рукой в сторону округлого предмета, накрытого красным полотенцем.
Я кивнул.
– Ну и любишь же ты устраивать театр! – воскликнул профессор, насмешливо глядя на меня. – Что ж, давай посмотрим, что тут у нас есть, – добавил он. Однако стоило ему приподнять полотенце, как его лицо застыло от изумления.
– Ну, что скажете? – спросил я, выдержав паузу в целую минуту, но так и не дождавшись от Кастильо какой-либо реакции.
– Это колокол.
– Как замечательно, что вы наконец-то открыли мне глаза! А я-то думал, что это кларнет!
– Это колокол, – повторил профессор, не обращая внимания на мой выпад. – Бронзовый колокол.
– Тогда возникает вопрос, каким образом бронзовый колокол мог оказаться на дне Карибского моря. Мне, признаться, никогда не доводилось слышать, чтобы на коралловых рифах строили колокольни.
– А колокольни тут вообще ни при чем, – спокойно заметил Кастильо. – Это корабельный колокол.
– С каких это пор на кораблях стали использовать колокола? – удивился я.
– В наше время их уже почти не используют, а вот в старину на каждом судне на мостике имелся колокол.
Помолчав, профессор провел кончиками пальцев по зеленоватой поверхности моей находки и добавил:
– А этот колокол, судя по его форме и степени окисления, был отлит очень-очень давно. Хотелось бы установить, когда именно, однако сделать это будет весьма затруднительно.
– Может, следует оттолкнуться от надписи?
– Какой надписи? – встрепенулся Кастильо.
– Я имею в виду надпись на колоколе. Если бы вы не были таким близоруким, то увидели бы ее здесь, между этими двумя полосами. – Я показал пальцем на едва различимые полустертые буквы.
– И в самом деле! Если ты разрешишь мне взять колокол в университет, я смогу расшифровать эту надпись в течение нескольких дней, – взволнованно произнес профессор, хватая меня за руку.
– В этом нет необходимости.
– Как это нет необходимости? Это самый лучший способ узнать, откуда взялся этот колокол.
– Я хотел сказать, что нет необходимости тащить колокол в университет, потому что я уже снял копию с этой надписи.
– Каким образом? Тут ведь почти ничего не видно.
– А очень просто, – ответил я, забавляясь замешательством профессора, – с помощью карандаша и бумаги. – После этого я достал из своей сумки листок бумаги и протянул его профессору. На этом листке, полностью закрашенном обычным карандашом, были отчетливо видны два слова на латыни.
– Ты что, меня разыгрываешь? – перешел на шепот профессор, впившись глазами в листок.
– Вовсе нет, проф. Я сделал эту копию с надписи сегодня утром, однако я не понимаю, что означают эти два слова. Вы же знаете, что я не силен в латыни.
Профессор Кастильо заерзал на стуле, а затем посмотрел на меня поверх своих очков. Его взгляд показался мне слишком уж пристальным.
– Улисс, ты можешь мне поклясться, что это все не шутка?
Теперь уже я уставился на профессора, удивляясь его недоверчивости. По лбу Кастильо медленно стекала капелька пота, а его губы слегка подрагивали. Я еще никогда не видел его таким взволнованным.
– Улисс, на этом колоколе написано «MILITES TEMPLI».[5]
– Ну и что?
– Но ведь это невозможно!
– Как это невозможно, если на нем четко написаны именно эти слова?
– А ты уверен, что нашел его на коралловом рифе у берегов Гондураса?
– Ну конечно! – Меня уже начали раздражать сомнения профессора. – Доказательство лежит прямо перед вами, не так ли? – нервно спросил я, указывая обеими руками на колокол. – На нем до сих пор еще видны остатки коралла!
– Неужели ты не понимаешь, что это значит, Улисс?
– Нет, не понимаю. А еще мне непонятен ваш скептицизм. В тех местах когда-то очень давно затонуло судно, и я нашел его колокол. Там, на дне Карибского моря, лежат десятки затонувших кораблей. Вполне вероятно, что в том месте на дне можно найти гораздо более ценные предметы, и если я первый их обнаружу, то мне, пожалуй, удастся наконец распрощаться со своей бедностью.
– Улисс, дело не только в этом. Ты, я думаю, натолкнулся на нечто гораздо более важное и, возможно, сделал одно из самых значительных открытий в истории.
Слова профессора заставили меня надолго замолчать.
– Что вы имеете в виду, проф? – после паузы спросил я.
– А то, что «MILITES TEMPLI» являлось простонародным наименованием ордена бедных рыцарей Христа. Этот орден называли также орденом Храма Соломона, однако наиболее широко он известен как орден тамплиеров.
– Тогда получается, что затонувшее судно принадлежало тамплиерам. Ну и что из этого?
– То есть как это «что из этого»?! – возмущенно воскликнул профессор. – Ты что, совсем не знаешь истории?
– Я прекрасно знаю, кто такие тамплиеры! – насупившись, обиженно произнес я. – Однако мне непонятно, что невероятного может быть в том, что тамплиеры являлись хозяевами этого затонувшего судна.
– Невероятность заключается не в том, кто, а в том, когда.
Тут я совершенно растерялся и, ничегошеньки не понимая, молча уставился на профессора.
– Улисс, орден Храма был создан в 1118 году с целью защиты паломников, прибывающих в Святую землю, и…
– Простите, а нельзя ли короче?… – перебил я профессора, подняв, словно студент на лекции, руку.
5
Milites templi – рыцари храма (лат.)
- Предыдущая
- 6/29
- Следующая