Фронт[РИСУНКИ К. ШВЕЦА] - Офин Эмиль Михайлович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/98
• Следующая

Парень прислушался к свисту вьюги, потом оглядел горницу и засмеялся благодушно.

— Вон как гостим! Полы намыты, бросай полушубок и спи. А не хочешь спать — разговаривай. Кто что видал да кого где встречал. Шофёры — мастаки на такое. Ну, бывает, соврут, не без этого.

Дядька покачал кудлатой головой и удивленно хохотнул.

— Аи здорово ж у тебя, соломенный черт, язык подвешен! Как радио, шпаришь. Или это спиртишко повлиял? В такой-то горнице чего не нахвастаешь, а в пургу поколесишь где-нибудь у Кривого Колена, другое запоёшь. — Он прошагал босыми ногами по распластанным овчинам и сунулся лбом в заиндевевшее оконное стекло. — Какая теперь езда — убийство!

И вдруг извне донесся натужный вой перегретого мотора и звон цепей на колесах. По окнам полоснул свет автомобильных фар, по стенам и потолку метнулись тени. Все повскакали с мест. Первым пошел к двери чернявый дядька, на ходу сказал строго:

— А ну, живо, граждане, поможем. Ворота замело, поди…

Шоферы сунули ноги в пимы, захватили в сенях лопаты и выбежали во двор.

На машине оказался один человек, до крайности измученный водитель. Он, едва двигаясь, вошел в горницу, плюхнулся на лавку у стола и оттер рукавом ватника закопченное сажей лицо. Хозяйка поспешно принесла миску горячих пельменей, а дядька плеснул в кружку немного спирта.

— Глотни с устатку, товарищ. Когда из Кургана-то выехал?

— Да еще перед вечером, — не переставая жевать, сонно ответил шофер. — Застрял. Пришлось лопатой помахать.

— Зря это ты, — сказал парень с соломенными волосами. — Замерзнуть мог. Вернуться надо было.

— Думал, проскочу. Груз у меня срочный.

— Сро-очный, — протянул дядька. — А у нас, полагаешь, не груз? Сидим, однако. Воду-то выпустил?

— Нет. Я посплю три часа и поеду: вы меня, пожалуйста, разбудите…

Он отодвинул миску, бросил на пол тулуп, лег и мгновенно уснул.

— Отчаянный мужик. Как в сказке, — заметил парень. — Жаль, что он сразу приземлился, может, рассказал бы чего новенького.

Дядька опять было взялся за карты, но его партнер, мужчина с подвязанной щекой, не откликнулся из угла, где лежал, укрыв голову башлыком.

— Скажи, спать силен! — удивился дядька. — Ведь недавно шары продрал и уже опять по новой отчалил. Эй, проснись, щека, сыгранем…

— Оставь его, хозяин, — вмешался молодой грузчик, — не видишь, у человека зубы болят? Расскажи лучше чего пострашней.

— Пострашней?.. — Дядька задумчиво стасовал карты, посмотрел на своего грузчика и вдруг хлопнул себя по лбу. — Вот про этого моего Кольку могу. Это быль, а почище сказки будет. А ну, двигайся ко мне, граждане.

Но люди уже сами подсели к сундуку. Дядька подмигнул смущенному грузчику, изогнул да с треском пролистнул колоду карт и таинственно округлил черные озорные глаза под густыми нависшими бровями.

— Случилось это осенним делом в прошлом году. Привез я в Сысерть груз из Челябинска. Ну, сдал по накладным, оформил путевку и собирался заворачивать оглобли, а завбазой просит грузишко кое-какой бросить на Полевской завод. «Мои, — говорит, — машины все в разгоне. Свези, выручи. Я заплачу». Ну, я подкалымить всегда готов, груз принял и айда на Полевской. До него всего полета километров, но дорога… Видно, со времен господ Турчаниновых никто ее не чинил: яма на яме, лес да болота, одних стланей полпути выйдет, И ехал я, граждане, эту дорогу аккурат часов семь, иной пешком быстрей добежит.

Обратно наладились, смотрим, позатемнело уже и дождик покрапывать стал. К тому времени устали мы с Колькой и жрать захотели. А нужно вам сказать, что по той дороге ни одной избушки нет, только на полпути у моста через реку Чусовую деревнешечка стоит. Косым Бродом называется. Хотел я до нее добраться, но, вижу, далеко еще, а темень все гуще. «Давай, — говорю, — Коля, здесь свету ждать. Не то в болото провалимся, хуже будет». Осмотрелись. Видим, что в стороне балаган брошенный, может, углежоги оставили либо охотники. Это и вовсе к делу. Собрали валежник, бензином облили — вот тебе и костер. Ведро с картошкой приладили — вот тебе и ужин. Сидим, коленки обхватили и ждем, когда рассыпчатая сварится.

Только смотрю, грузчик мой Колька чего-то приуныл. На лес посматривает и к костру жмется.

«Не глянутся мне места эти, — говорит. — Ведь это о них худая слава идет — про Медную хозяйку, про ящерок, про змия Полоза».

«Дурак ты, — отвечаю. — Это же сказка из книжки известного сказочника. У него, слышал я, шкатулка имеется, из нашего уральского камня сработана. Как откроет ее, так новую сказку вытащит».

Тут Колька мой заулыбался. Потом глазами в огонь уставился: он до всяких побывальщин и сказов сам не свой.

«Вот бы, — говорит, — того человека увидеть да послушать!»

Мне даже смешно стало:

«Ишь ты, губа не дура, чего захотел! Тот сказочник с Владимиром Ильичем, вроде бы как мы с тобой, рядом сидел и орденом был награжден в Кремле. А ты — послушать. Так он тебе и станет специально рассказывать. Деревня…»

Только я, граждане, слова эти сказал, слышу, сзади нас веточка хрустнула, розно кто на нее ногой наступил. У Кольки моего губа сразу со страху отвалилась, да и я сам — уж на что крепкий — и то подался. Обернулись мы. Видим, из-за елки выходит на свет старик с окладистой бородой. Кепка на нем такая немудрящая да плащишко брезентовый. Одним словом, обыкновенный старик, на рабочего человека похож, только палка у него в руке городская, вроде как у доктора.

Переглянулись мы с Колькой, обоим смешно: чего, дураки, испугались? А старик говорит:

«Разрешите, товарищи, у вашего костерка обогреться».

Мы конечно:

«Милости просим. Айда с нами ужинать». Ну, старик совсем из простых оказался. Присел рядком, бороду-лопату огладил, из кармана ножик вынул и давай картошку поддевать. Ест со вкусом и приговаривает:

«Давно не едал так-то».

Колька же у старика спрашивает:

«Скажи, дедушка, как не боишься в такую поздноту да по такой-то глухомани одиночкой ходить?»

«А чего бояться? — отвечает. — Места эти знакомые, вырос я здесь».

«Ну, а если с Медной хозяйкой либо со змием Полозом встретишься?»

А старик и глазом не моргнул.

«Пускай, — говорит. — Я с ними в дружбе».

Ну, мы с Колькой обратно переглянулись: понимаем, смеется над нами. Видно, слыхал под ёлкой-то, о чем говорили.

Вот и сидим так. Только, смотрю, костер наш слабнуть стал. Колька поднялся и пошел собирать валежник. Да шагов десяток ступил, сощелкапо что-то. Вижу, граждане, Колька мой упал и крик на весь лес поднял:

«Спасите! Меня змея за ногу обвила…»

Я к нему. Посмотрел и говорю:

«Не кричи, дурья голова. Какая еще змея? Ты в капкан ногой угодил».

Хотел я, граждане, ловушку развести, да не тут-то было. Капкан, видно, умный мастер делал, с секретом, чтобы чужой кто добычу не унес.

«Потерпи, — говорю, — я сбегаю к машине, принесу молоток и зубило».

А тут старик подошел.

«Зачем, — спрашивает, — зубило? На, возьми. Если есть силенка, этим и отрубишь». И подает, слышь ты, ножик, которым картошку ел.

Ну и я удивился! Говорю ему:

«Да ты что, отец! Разве таким ножичком против железа что сделаешь?»

А старик плечом пожимает:

«Если рука слаба, то конечно».

Ну, знаешь, это меня за живое взяло.

«Прощайся, — говорю, — со своим ножичком».

А сам как махну по тому капкану, только искры полетели.

И что бы вы, граждане, думали? Все проволоки с того маха напрочь отсек, ровно это веревки. А на ножике том — ни зазубринки, Колька ногу-то освободил и давай тереть. А старик улыбается…

Рассказчик замолчал и с торжеством оглядел затаивших дыхание слушателей.

— Не иначе, тот ножик волшебный был, — сказал кто-то.

— Вот и я на это же подумал, — кивнул дядька. — Подошел к костру и давай рассматривать. Вижу, не ножик он, а вроде кинжала, ручка из зеленого камня сработана, а клинок иссиня-вороной, пламя в нем, ну, как в темной воде, играет и клеймо стоит — два конька с крылышками лентой перевиты. Тут смекнул я, что ножик тот, видно, заграничный. О том старика и спросил, а он с укором головой покачал и ответил, что, мол, больше ста лет прошло, как в Златоустовском заводе сварили такую булатную сталь. Была, говорит, выставка в одной ненашей стране, вокруг златоустовских сабелек народу полно набежало. Вышел какой-то военный человек и принялся испытывать оружие. Рубнул раз—на сабельке кончика не стало, рубнул два — одна рукоятка осталась. А на нашей сабельке и знаков нет. Тут еще, мол, натащили оружия, а толк один: либо напрочь наш булат оружие рубит, либо около того.

• Предыдущая
• 23/98
• Следующая