Последняя Империя - Сартинов Евгений Петрович - Страница 76

"Повезло, — подумал он, замедленным жестом стряхивая с головы остатки серой таджикской земли. — Только контузило".

Сквозь вязкий шум головной боли начали проникать еще какие-то знакомые звуки. Сначала Виктор пытался понять, где он их слышал, потом оставил это занятие и, приподнявшись, выглянул из полуразрушенного окопа. То, что он увидел, заставило его снова торопливо пригнуться. Очевидно, после контузии у него ослаб слух, иначе бы он не воспринимал рев тяжелых грузовиков как отдаленный, однообразный шум. Совсем рядом, метрах в ста от него, тянулся на другой берег Пянджа понтонный мост, и по нему ехали и ехали танки, бронетранспортеры, а больше всего именно грузовики, полные народу. Нашарив в песке фуражку, Аксенов прикрыл ею не успевшую загореть бритую голову и снова осторожно выглянул из окопа. Да, это были талибы, в серых халатах, в грязно-зеленых чалмах и круглых пуштунских шапках. Лейтенант отчетливо видел их лица, продолговатые, худощавые, с острыми длинными носами и миндалевидным разрезом глаз. И эти жадные черные глаза были устремлены вперед, они словно были уже там, на плодороднейших равнинах Узбекистана и Туркмении, там, где нет суровой зимы, где много фруктов, еды. А что касается проклятых неверных, а также мусульман, забывших об истинных законах шариата, — они вернут им истинную веру. Правда, не всем, тем, кого помилуют, а большинство из них достойны за свои грехи только одной участи — смерти.

Аксенов, ослабев, сполз на дно окопа, на короткое время им овладело отчаяние. Его положение казалось безнадежным, один, вдали от своих, практически в тылу врага. Лишь минут через пять лейтенант овладел собой.

"То-то они лезли так настырно. Здесь самое удобное место для высадки, прокладки моста, кратчайший путь на перевал. Ничего, дождусь темноты и уйду незамеченным. Надо посмотреть, что у меня есть."

Короткая ревизия не вызвала у него особого восторга. Было много боеприпасов, он откопал свой автомат, ту сумку с магазинами. Зато из питания оказались только два куска хлеба, к тому же осколок пробил его фляжку, а пить ему сейчас хотелось больше всего. Пробравшись к другому краю окопа Аксенов обнаружил в метре от бруствера мертвое тело пограничника. Судя по разбитой рации на спине это был Кадыров.

"Значит, он не ушел, — вздохнул лейтенант. — А Алексей?"

Судьбу товарища он понял, осторожно выглянув из-за тела таджика. Метрах в пятидесяти от окопа Виктор увидел большой шест и на нем что-то круглое. Схватившись за бинокль, Аксенов приник к окулярам, судорожными движениями крутя верньер наводки. Да, ошибиться он не мог. Это была отрезанная голова старшего лейтенанта Владимирова. Большое, крупное тело Алексея лежало рядом. Судя по тому, что у него не было ноги, Виктор понял, как старший лейтенант попал в руки к талибам.

Опустив бинокль, Аксенов схватился за автомат, в горле судорогой рвалась наружу ненависть. Ярость требовала только одного — стрелять, стрелять и стрелять в эти чужие, жестокие лица! Лишь трясущиеся руки остановили Виктора. Он осознал, что в таком состоянии не сможет попасть даже в грузовик. Привалившись спиной к стенке, лейтенант прикрыл глаза и постарался успокоиться.

"Они не стали меня искать потому, что решили — это обычный наряд, три таджика и русский офицер. Повезло. Но что мне теперь делать? Думай, парень, думай!"

Со стороны реки послышались какие-то крики. Аксенов выглянул из своего укрытия и понял, что у одного из стареньких «Уралов», явно еще советских времен, заглох мотор. Водитель открыл капот и начал ковыряться в двигателе, пассажиры же ссыпались вниз и, оживленно жестикулируя, помогали ему бесплатными советами. Все это длилось с десяток-другой минут, потом через толпу пробился человек в сером мундире европейского покроя. Он что-то сердито закричал на шофера, тот начал оправдываться, его поддержали пассажиры. Несмотря на эту шумную защиту, офицер оказался неумолим. Властными жестами он разогнал всех в разные стороны, лично вывернул руль, и, толкаемая бывшими ездоками, машина свалилась в реку.

"Пакистанец, — понял Виктор. — Что-то вроде военного советника при этой банде."

Оживленно обсудив происшедшее, талибы начали разбредаться вдоль колонны, с шумом и перебранкой отвоевывая себе место в переполненных грузовиках.

Этот эпизод привел лейтенанта к одной простой мысли. Неторопливо и методично Аксенов начал потрошить магазины, отбрасывая пустые в сторону, и набивая остальные под самую завязку. Остаток дня он провел, очищая от земли автомат и обдумывая свои дальнейшие действия. Когда же опустилась долгожданная темнота, Виктор зарядил в подствольник единственную гранату, тщательно прицелился и ударил как раз промеж фар ближней к нему двигавшейся по мосту машине. Получилось удачно, грузовик встал, и Аксенов долго и отчаянно поливал огнем застывшую на месте колонну, делая паузы только для того, чтобы сменить пустой магазин на полный. В эти короткие секунды он слышал со стороны моста крики душманов, выстрелы в его сторону, но не обращал на них никакого внимания. Сейчас ему было все равно, убьют его или нет, время словно остановилось: минуты и секунды спрессовались в одну концентрированную ярость. Наконец кончился последний рожок, Виктор отложил в сторону перегревшийся автомат и удивился, что еще жив. На мосту пылали как минимум десять машин. Время от времени у них взрывались бензобаки, и взрывы ярко освещали место бойни. Один из грузовиков рванул особенно мощно, и Аксенов понял, что тот вез боеприпасы. Черная линия понтонов медленно начала изгибаться в сторону течения, и двумя разорванными кусками разошлась вдоль берегов Пянджа.

На звуки стрельбы вернулась колонна из шести машин. Талибы рассыпались цепью и при свете фар прочесали берег, но никого не нашли. Аксенов к этому времени растворился в темноте, унося в рюкзаке снятую с шеста голову товарища.

"Ла илаха илля ллаху ва Мухаммадун расу-л-лахи!.."

Пронзительный голос муэдзина в этот вечер казался особенно надрывным и жалобным. Усиленный громкоговорителями, его голос проникал даже через плотные стены королевского дворца. Когда же он смолк, сквозь тишину издалека донесся отчаянный женский плач.

"Когда же это свершится?" — подумал Файяд аль-Дамани и, разогнувшись, покосился вправо. В каком-то метре от него застыл в земном поклоне Мухаммед Абдель ибн-Фейсал аль-Сабах ас-Сауд, принц королевской крови самого могущественного мусульманского государства. Он тоже медленно разогнулся, и Файяд в тысячный раз увидел этот характерный, горбоносый профиль, чересчур маленькую нижнюю челюсть, глубоко посаженные глаза. Последний раз Мухаммед провел ладонями по лицу, прошептал слова молитвы и повернулся в сторону своего самого верного и преданного друга. Эти черные как угли глаза вызвали у Файяда чувство страха и восторга, такой страстью и силой горели они сейчас.

— Почему они медлят? — пробормотал Мухаммед.

— Не знаю, ваше величество. Я пойду потороплю…

Файяд сделал движение, чтобы встать, но принц остановил его.

— Не надо. Я подожду. Я слишком долго ждал, чтобы теперь спешить.

И он, снова прикрыв глаза, начал шептать слова молитвы. Время словно замедлило свой шаг, секунды перетекали с медлительностью перебираемых Мухаммедом нефритовых бусинок в его четках. Лишь минут через десять они расслышали в коридоре шаркающие звуки шагов многочисленной толпы.

Дверь тихо открылась. Первым в комнату вошел брат только что почившего в бозе короля Фейсала и родной дядя нового правителя, Али аль-Сабах. Лицо этого семидесятилетнего седобородого старика на секунду отразило изумление, потом он упал на колени и пополз в сторону молящихся. Престарелого царедворца можно было понять, слишком разительно покои нового короля отличались от комнат других его многочисленных братьев. Здесь не было привычной восточной роскоши, оттоманок с позолоченными спинками, серебряных кальянов с золотой инкрустацией, дорогой мебели из черного дерева, сделанной на спецзаказ электроники с украшенными бриллиантами пультами управления. У Мухаммеда не было ничего! Только голые стены, молельные коврики да низенькое ложе в углу, покрытое лоскутным одеялом.