Найдена - Григорьева Ольга - Страница 54
- Предыдущая
- 54/69
- Следующая
Какая-то мелкая шавка выскочила из-под городьбы и с громким лаем завертелась под моими ногами. Я остановилась. Куда иду? Княжны уже нет. Остался только Святополк, а на что он мне? Отомстить ему мне недостанет ни ловкости, ни отваги. Даже ненависти…
Я присела и потянулась к шавке:
– Иди сюда, песик. Иди…
Не ожидавшая ласки собака трусливо поддала хвост и нырнула под городьбу. Я усмехнулась и побрела дальше. Вышла из города и очутилась возле знакомой избы. От порыва ветра дверь распахнулась. Словно пригласила. Я шагнула внутрь.
В полутьме сеней не раздавалось ни шороха. Странно. Помнилось, у Марьяны была какая-то скотина…
Вторая дверь оказалась заперта наглухо. Я уже хотела повернуться и уйти, когда разобрала за ней шарканье ног и тихие шепотки. Я постучала. Шепотки стихли. Что-то. зашуршало, и дверь отворилась.
В клети было душно и темно. В темноте горбились расплывчатые тени.
– Журка! – негромко позвала я.
Тени зацыкали и зашипели. Кто-то схватил меня за плечи, развернул и выпихнул в сени.
– Эй, что у вас тут?..
Сильный толчок в спину заставил меня замолчать. Подчиняясь невидимым в темноте рукам, я вышла наружу.
– Уходи, – произнес глухой незнакомый голос. Я обернулась. На пороге стояла небрежно одетая женщина. Ее лицо опухло, под глазами темнели синие круги, а на носу покачивалась блестящая капля.
– Марьяна? – скорее угадывая, чем узнавая знакомые черты, прошептала я.
Она всхлипнула. Капля упала с ее носа, а другая выкатилась из глаз, пробежала по впалой щеке и поспешно заняла освободившееся место.
– Ну, чего тебе надо? Чего? – Тощие руки женщины сдавили мои плечи.: – Зачем ты пришла? Когда он был здоров, ты не вспоминала о нем! Смеялась над ним, а нынче прибежала поглядеть, как помирает? Неужели тебе и это кажется смешным? Уходи! Уходи отсюда, ради всего святого…
Ее мольба перешла в сдавленный вой. Мне доводилось слышать подобный. Все иные горести отступали перед песней бедоносной богини судьбы Карны. Она рыдала над умирающими душами голосом жен, детей, матерей…
Журка?!
Боль прострелила грудь и скрутилась в животе тугим жгутом.
– Нет! – выкрикнула я.
Подтверждая страшную догадку, Марьяна часто закивала. Ее волосы выбились из-под платка и седыми космами упали на плечи. Она казалась старухой.
– Страшная хвороба… Сначала унесла моего мальчика, теперь… – Она закрыла лицо ладонями и заплакала.
Холодная стена рухнула мне на спину и качнулась. Я опустилась на землю. Княжна уехала далеко, на чужбину, но Журка… Журка еще дальше. Почему-то вспомнился Турчин, его устремленный в небо взор и ледяные руки. Он тоже любил меня…
– Когда? – Я подняла с земли пригоршню влажной глины и прижала к щеке. Холод помогал держаться.
Марьяна всхлипнула:
– Не знаю… Пока дышит. Мы обманываем Смерть. Завесили окна, рыдаем, будто он уже… Она походит возле дома, послушает и уйдет…
– Да, да… – Я кивала и размазывала глину по щекам.
Давным-давно люди пытались обманывать Морену. Когда кто-то собирался покинуть этот мир, родичи устраивали похороны еще живого, чтоб пришедшая за жертвой белая посланница подумала, что опоздала, и отправилась прочь. Правда, Старик не верил в такое лечение. Он говорил: «Каждому отпущен свой срок. Судьбу не обманешь. И коли написано на роду помереть от воды, так утонешь и в тазу, где руки моют». Старик был мудрым человеком и любил вольную жизнь, а умер в тесной клети. Наверное, он предпочел бы навсегда закрыть глаза под ясным небом, на мягкой траве, под шум берез. И Журка тоже… И пока он дышит, надо что-то делать…
Я встала. Марьяна раскинула было руки – «не пущу», – но увидела мое лицо и попятилась. Мне было наплевать на нее. Там, в избе, умирал мой единственный друг, и я не собиралась хоронить его раньше времени. А если он и умрет, то на воле, под звездным небом, а не в душной клети под шушуканье дурных баб!
Я вошла в сени.
Огонь… Нужно раздобыть огня.
Под руку попалась загородка для коз. Навалившись на нее всем телом, я рванула. Резкий щелчок напугал домовых духов, и они разбежались по углам глухими отголосками. Мои пальцы нашарили клок сена под ногами. Оторванным от рубахи подолом я прикрутила его к выломанной палке.
– Огня, – войдя в темноту клети, потребовала я. Шепотки стихли. Кто-то опасливо шмыгнул носом. – Огня! – теряя терпение, крикнула я.
Тишина. Что толку просить у глухих, есть же печь…
Я сунула факел в угли. Он вспыхнул, высветил желтые, сморщенные лица плакальщиц, покрытый белым стол и пустой светец в углу.
– Ты что… – начала было какая-то из плакальщиц.
Не оборачиваясь, я ткнула в ее сторону пылающим факелом:
– Вон отсюда! Все вон!
Они зашелестели, затопали, зашаркали. Я подпалила лучину, ткнула ее в светец и огляделась. Под ворохом шкур на полу лежал Журка. Из-под меха виднелась только его светлая макушка. Волосы слиплись от пота. Господи, до чего же его довели!
Тело Журки оказалось тяжелым, несмотря на худобу. Пока я волокла его к выходу, шкуры, одна за другой, сползали, и в конце концов он остался только в тонкой рубашке. Жар проникал сквозь нее и жег мои руки. Я распахнула дверь ногой. Холодный воздух рванулся в избу и побежал по сеням. Журка что-то невнятно забормотал. Его влажная кожа покрылась мурашками.
– Ничего, Журка, ничего, – таща его по сеням, зашептала я.
Внутри меня все сжалось и оледенело. Я не имела права плакать. Наревусь потом, а нынче нужно помочь ему. Нужно вытащить его из этой затхлой клетки, к вольному ветру, к ярким звездам…
Плакальщицы не ушли далеко. Сбившись в тесный кружок, они стояли в сторонке от дверей и оживленно переговаривались. Теперь им было не до слез и жалоб. Увидев меня с Журкой, они кинулись врассыпную, как спугнутые вороны. Я уложила Журку у порога, села рядом и опустила его голову себе на колени. Пальцы разгладили морщинки на его лбу, ровные брови, тонкую, совсем белую линию губ.
«Журка, Журка, что же ты наделал? Как же так – Ведь казалось, ты будешь жить вечно…»
По моим щекам что-то потекло. Слезы…
Я растирала их тыльной стороной ладони и говорила с Журкой. Говорила, говорила… Пока не поняла, что разговариваю уже с мертвым. Согревавший мои колени жар пропал, а руки больного безвольно легли на влажную землю. Все кончилось. Он так и не увидел неба…
Я осторожно сняла голову Журки с колен и уложила на землю. Светлые волосы казались замершим вокруг его лица лунным пятном.
Откуда-то подошла Марьяна.
– Все? – спросила она.
У меня не хватило сил кивнуть. Она поняла и так. Попросила:
– Уходи.
Я подняла глаза. Марьяна уже не плакала, просто не отрываясь глядела на Журку и шевелила губами, словно беззвучно разговаривала с ним. Меня она не замечала. Я вздохнула и поднялась. Марьяна никогда не простит мне Журкиной гибели. Ведь она надеялась обмануть Смерть.
– Нет. – Она угадала мои мысли и покачала головой. – Не поэтому… Бабы побежали за мужиками. Уходи, пока они не вернулись.
– А как же он? – Я бросила еще один взгляд на Журку.
Марьяна закусила губу. Ее голос задрожал.
– Он мой муж. Это моя забота.
– Муж?
Она сглотнула и печально улыбнулась:
– Да. Не смотри так. Я была одна, с сыном… Ты отказала ему. Кто еще мог его утешить? Я ведь любила его…
Теперь все стало понятно – и та ее внезапная ярость, и это горе…
– Прости. – Я прикоснулась к ее холодной, как льдинка, руке. – Прости…
– Чего уж теперь… – Она шагнула к Журке и сбросила с плеч зипун. – Я втащу его в дом. А ты ступай… Иди…
И я пошла. Пошла в Киев. К Горясеру. Потому что теперь мне было все равно, куда идти. У меня не осталось сил бороться ни с жестокостью этой жизни, ни со своим измученным сердцем…
44
Горясер сказал, что я пришла к терему Святополка на рассвете и упала у самых ворот.
Он отнес меня в избу наемников и сказал: «Тебе повезло, что не доложили князю». И еще: «Сиди здесь». А потом усадил меня на лавку и ушел. А я осталась. Идти было некуда…
- Предыдущая
- 54/69
- Следующая
