Найдена - Григорьева Ольга - Страница 42
- Предыдущая
- 42/69
- Следующая
– К чему вежливые речи? Ты позвал, я пришел. А нынче мои люди устали, и им нужен отдых, – не слезая с коня, ответил поляк.
Он мне понравился. Плечи будто у кузнеца, в волосах ни единого седого волоса… Чего княжне не хватало?
– Угощение и дома для твоих людей готовы, – продолжал Святополк. – Но мне говорили, что твое войско больше…
Болеслав спрыгнул на землю. Услужливые дружинники тут же подхватили его лошадь под уздцы, а Святополк двинулся к гостю.
– Разве не ты сам посоветовал оставить часть моих людей в Вышегороде, Поленске и других мелких городищах близ Киева? – выгнул светлые брови поляк. – Это был дельный совет. Мое войско велико и требует многих забот. Куда разумнее разделить тяжелую ношу и погрузить ее на нескольких волов, чем взваливать на одного. Рад я и тому, что ты послал мне навстречу не воинов с оружием, а святого человека с открытым сердцем и разумными речами. Ты стал мудрым князем, Святополк.
Глаза Окаянного округлились.
– Мой совет? – угадала я по его шевельнувшимся губам. – Святой человек?
Из-за крупа Болеславовой лошади выдвинулась маленькая фигурка в черной длинной одежде:
– Я выполнил твое приказание, мой князь, и встретил твоего тестя. А также передал ему твои слова.
«Анастас!» – узнала я и попятилась.
– Ты?! – хрипло пробормотал Святополк. – Ты… Ты оказал мне большую услугу, настоятель. Я ее не забуду. Твой приход ждет.
– О-о-о, ты добр, мой князь! – Анастас сощурился. Уголки его губ дрогнули. – Твоя щедрость неслыханна, но я слишком стар для такого большого прихода. Божьей милостью я нашел себе замену, а милостью Болеслава Храброго нашел занятие поспокойнее…
Святополк кусал губы и ежился, а поляк одобрительно кивал.
– Этот мудрый человек будет моим духовником в Киеве, – сказал он.
Окаянный дернулся, будто жеребец под кнутом. Его руки затряслись, а лицо свело судорогой.
– Прости, князь, – поклонился ему Анастас и скрылся за крупом Болеславовой лошади.
По толпе полетели шепотки. Кто-то слышал слова настоятеля, кто-то нет, но как изменилось лицо князя – заметили все.
– Трус и предатель, – отчетливо произнесла Предслава. Я обернулась. Княжна шагнула вперед и кивнула поляку: – Ты слеп, Болеслав. Игумен предал уже дважды, предаст и в третий раз.
Окаянный развернулся к сестре. Его глаза сверкали, а губы нервно подергивались.
– Заткнись! – рявкнул он.
Толпа зароптала. Обидеть сестру, да еще перед гостем?! Неслыханно и позорно для сына Владимира!
Болеслав прищурился:
– Не стоит ругать глупую и строптивую девку, князь.
– Эта глупая девка видит дальше тебя, король! – не осталась в долгу княжна.
Стражники за нею переминались с ноги на ногу и выжидающе поглядывали на Окаянного, но тот молчал. Не прикажешь же воинам прилюдно силой тащить с крыльца собственную сестру…
– Ты смеешь… – зашипел он и двинулся к Предславе.
Она гордо вздернула подбородок. «Не уступит. И впрямь строптива…» – поняла я и увидела Горясера. Он возник подле княжны, словно из воздуха.
– Уйди, пока не унизила весь род Владимира, – склоняясь к уху княжны, негромко произнес он. – Негоже дочери князя лаять с крыльца, как дворовой шавке.
Предслава покраснела. Ее ладони беспомощно дернулись к лицу, и, быстро развернувшись, она шагнула в открытую стражниками дверь терема. Горясер чуть заметно кивнул Святополку и спрыгнул в толпу. Окаянный вспомнил о госте, оглянулся:
– Прости мою сестру, король. Она еще не оправилась после смерти братьев.
Болеслав оторвал взгляд от закрывшейся за княжной двери и рассеянно кивнул. Святополк подхватил его под руку и повел к терему. Длинная вереница бояр и нарочитых потянулась следом. Девки и дворовые обступили оставленных поляками коней, принялись ощупывать диковинные стремена и разглядывать узоры на седлах. Рядом со мной судачили о выходке княжны и нежданном возвращении настоятеля Десятинной. Я отошла в уголок и присела на поленницу. Выполнить приказ Новгородца мне не удалось. Хотя что я могла изменить? Ярославова сестра не желала слушать ни киевского князя, ни польского короля, а настоятеля вовсе осмелилась прилюдно обвинить в трусости и лживости. Поверит ли она нищей бродяжке? Нет, не того гонца выбрал Ярослав… Был бы у него верный человек, смелый, сильный, умный, такой, чтоб всегда мог сказать нужное слово, такой как… Я зажмурилась и опять увидела запрыгивающего к княжне на крыльцо Горясера. Он бы смог вытащить из неволи любого – хоть княжьей, хоть королевской крови…
Ко мне на завалинку присели две девки и защебетали о приезжих.
– А того, что был слева от Болеслава, видела? – восторженно захлебывалась одна. – У него еще чуб такой…
– Черный? – спросила другая.
– Да что ты! Какой же черный?!
Я поднялась. Слушать эту бессмысленную болтовню не было ни желания, ни сил. Поленница покачнулась, но, не заметив, девки продолжали упрямо спорить, какого цвета был чуб у приглянувшегося им поляка.
– Синий! – небрежно бросила я и, со злорадством слушая наступившую за спиной тишину, пошла прочь.
Идти в девичью мне не хотелось. Там ждали те же разговоры.
Я пробралась по длинному переходу к дальней клети и толкнула тяжелую дверь. Здесь хранили старую одежду и ненужную утварь. Я взгромоздилась на кучу старья и ткнулась подбородком в колени. Интересно, где был Горясер, до того как подскочил к княжне? Может, он, как и Анастас, пришел с поляками, а почуяв неладное, неприметно протиснулся поближе к Предславе? Будто чувствовал, что она послушает его совета…
За стеной зазвучали голоса. Я соскочила со старых тюков и прижалась к стене за дверью. Голоса приблизились, у порога зашаркали шаги. Дверь заскрипела и приоткрылась.
– Так нужно… – сказал голос Горясера. – В этом у тебя не будет помощников. Это твоя битва, и ты должна сражаться одна.
«Одна»? Горясер разговаривал с женщиной? Сердце сдавило болью и ревностью. Мне он не сказал и пяти слов, а с этой беседовал почтительно и ласково, словно… словно…
Мне не хватало мужества признать правду.
– Но я не смогу… – ответил женский голос.
«Княжна?» – удивилась я.
– Сможешь! Ты дочь могучего князя, а он всего-навсего польский король…
– Сколько я знаю тебя, Горясер? Много лет ты появляешься и исчезаешь внезапно, как ветер Кулла…
Грусть в ее голосе заставила меня до крови закусить губу. Стало понятно, почему давным-давно княжна отвергла ухаживания поляка и как Горясеру удалось уговорить ее принять меня в услужение.
– Скажи, чего желает мой брат? – допытывалась Предслава. Голос у нее был тихий, совсем не такой, как на крыльце.
– Твой брат так или иначе отдаст тебя поляку.
– Знаю… – Она всхлипнула.
– Помнишь Новгород, княжна? – вдруг спросил Горясер. – Помнишь, как ты вышла к урманам и потребовала отпустить меня? Ты даже уплатила виру за убитых мной людей. В те годы ты была маленькой девочкой, но заступилась за убийцу. Почему ты сделала это?
– Не знаю… Я увидела… Но это не важно… Теперь ты служишь моему брату, и у него нет слуги надежнее. А я все равно тебе верю.
– Тогда послушай моего совета – приходи вечером на пир. Дочь Владимира не должны тащить силой, как безродную, упрямую рабыню.
Она молчала, лишь часто всхлипывала.
– Придешь? – спросил Горясер. В его голосе сквозила надежда. На что? Я замерла. Если она скажет то единственное слово, что навсегда связывает мужчину и женщину, если ответит…
– Да, – чуть слышно шепнула Предслава. – Да.
33
Анастас нашел в себе мужество солгать князю. Теперь нужно было отдышаться. Пегий конский круп покачивался перед ним, надежно укрывая от взгляда Святополка. Жеребец махнул хвостом и угодил по щеке бывшего настоятеля.
– Тварь! – Анастас ударил коня ладонью. Жеребец лениво отступил. Теперь настоятелю стало видно крыльцо Предславы. Взгляд Анастаса пополз по разноцветным одеждам Предславовых девок. Скоро княжна ляжет под поляка и станет презреннее любой из них, даже вон той, что стоит в сторонке, в залатанном синем платье-Игумен пригляделся. «Ведьма! – узнал он. – Та самая, что увела Журку из Вышегорода!» Анастасу запомнились ее темные с каштановым отливом волосы, тонкое лицо, длинная шея и большие, чуть раскосые глаза. Но что она делала в Киеве?
- Предыдущая
- 42/69
- Следующая
