Слепое пятно - Ночкин Виктор - Страница 36
- Предыдущая
- 36/73
- Следующая
— Доктор Вандемейер? Добро пожаловать! Милости прошу, так сказать, к нашему шалашу…
Не знаю, догадывался ли Вандемейер, а я сразу понял — наши затеяли торжественное застолье, чтобы не ударить в грязь лицом перед иностранным гостем. Сейчас будет традиционная пьянка. Головин тем временем обратил внимание на меня.
— Ваш ассистент? Он говорит по-русски? Прикидывается, что ли, дурачком? Или сталкеров никогда не видел? Я до сей минуты был совершенно уверен: на мне разборчиво написано, что я прекрасно говорю по-русски и не брезгую ненормативной лексикой. Вот прямо поверх грязного комбинезона и написано. Такенными буквами, пламенными письменами. Однако Головин вроде не шутил. Я тоже ответил серьезно:
— Гораздо лучше у меня получается по-русски молчать. Профессор, я, как лицо, ответственное за состояние здоровья господина Вандемейера, предупреждаю заранее: пить ему противопоказано.
— Учтём! — засмеялся Головин. — Но ведь сталкеры не пьют, а с радиацией борются, верно?
Улыбка у чудака была вполне располагающая, да и потом, подумалось, чего я так негативно настроен? Пригласили в гости, угощают… Похоже, мизантропия Вандемейера меня заразила. Профессор повёл нас по лагерю. Вообще-то мне здесь понравилось, военных почти не видно, да и те, что встретились, вели себя примерно. Наверное, учёные всё-таки пользуются кое-каким авторитетом. Мы прошли между сборных металлических ангаров. Я такие штуки видел не раз — по идее, светлые металлические поверхности должны сиять, к тому же оборудование здесь наверняка новое, лагерь же совсем недавно перенесли. Однако агрессивная атмосфера и ядовитые дожди сделали свое дело — округлые скаты потемнели и покрылись неопрятными пятнами. За лабораторными отсеками был установлен другой ангар, бытового назначения, туда нас и привел Головин. Внутри уже накрыли стол — шикарный, по местным условиям. Больше, конечно, консервированных продуктов, но всё качественное, баночки аккуратно открыты, а хлеб свежий, не галеты. И, разумеется, водка. Головин представил своих коллег: маленького азиата Галиева, тощего долговязого Коновлева и румяного седого толстяка по фамилии Серчев. Возможно, балканец, но по-русски болтал не хуже меня, как я убедился, когда после первых торжественных тостов началась беседа.
Вообще всё было здорово, Вандемейера не пытались навязчиво потчевать водкой, как я опасался. И разгар застолья явился молодой парень в белом халате, гораздо более чистом, чем у шефа. Наверное, лаборант, ему ещё халат пачкать и пачкать до профессорского звания. Этот принес пакет и отдал Головину. Тот вручил пакет Дитриху, мол, лекарства. Вандемейер поблагодарил.
А парень, который принес подарок, грустно оглядел стол и убрался. Лаборантов к обеду не приглашали, и я понял, что мне повезло, могли ведь и не усаживать с начальством. Впрочем, я вел себя скромно и помалкивал — как и обещал. Постепенно разговор зашёл о работе, тут я и вовсе заткнулся, потому что мне не то что сказать было нечего, я попросту не понимал, о чём они трещат. А учёные после нескольких рюмок раскраснелись, взбодрились и тарахтели наперебой, всем хотелось высказаться. Большую часть слов, которыми они изъяснялись, я слышал впервые в жизни и о содержании реплик догадывался больше по интонациям.
К счастью, опасения Вандемейера не подтвердились — разговор пошёл не о вопросах биологии, а коснулся проблем «слепого пятна». Головин, руководитель здешней группы учёных, как раз специализировался на этой теме, он и овладел инициативой. Вообще, насколько я понял, экспедиция в Зоне занята в большей степени сбором материала и несложными экспериментами, а уж на основе собранной здесь информации выводы делают в столичных институтах. Ещё в Новосибирске, кажется, есть ряд учреждений… не интересовался я этими вопросами.
Пока раскрасневшийся Головин излагал свою теорию возникновения «слепого пятна», Дитрих слушал, кивал и поддакивал. Из этого трогательного согласия я заключил, что Головин скорее всего прав. Будь малейшая зацепка — Вандемейер непременно кинулся бы в бой, уж настолько-то я его успел изучить. Потом тема себя исчерпала, и постепенно всех забил Коновлев — самый молодой из четверки местных. И самый нестойкий, по-моему, его алкоголь одолел. Во всяком случае, паренек распалился и стал ругать Дитриховых работодателей, усомнившихся в священном пси-воздействии. Вандемейера мне упрекнуть было не в чем — рыжий стойко выдержал три, а то и четыре реплики по поводу «безграмотных попов», но уж потом тоже стал закипать и вступился за Взыскующих… Коновлев высказывался о работодателях Вандемейера примерно в тех же выражениях, что и сам Дитрих, — когда излагал мне свою задачу. Но одно дело, когда ты сам критикуешь начальство, и совсем иное — если критикует представитель, так сказать, конкурирующей фирмы. Вандемейер принялся отвечать на наскоки Коновлева в том духе, что предварительные результаты, которые удалось получить в первые дни экспедиции, вовсе не опровергают Взыскующих, а ругань — это признак бессилия, мол, юный коллега ругает Взыскующих потому что слишком похож на них, такой же фанатик, только религия другая. Коновлев и впрямь был несколькими годами моложе Дитриха, почему-то упоминание возраста его задело. Учёный вскочил — красный, всклокоченный, стал орать, брызгая слюной… Дитрих тоже поднялся… Оба тощие, сутулые — умора, да и только.
Я подумал: «Ну вот, началось…» и начал подниматься — но тут между спорщиками вклинился Галеев. Маленький, невозмутимый, развел короткие ручки, отпихнул петушащихся задохликов и примирительно забубнил, что, мол, коллеги, коллеги, не будем уподобляться… Его поддержал и Головин. Когда все немного успокоились, Галеев предложил пройти в лабораторию и ознакомить коллегу Вандемейера с кое-какими результатами их скромных исследований. Мол, коллега Коновлев не прав в том смысле, что не нужно голословно, а нужно доказательно, что не нужно горячиться, а нужно хладнокровно. И вообще нужно то, не нужно это.
Словом, вместо десерта нас повели в соседний ангар, отведенный под лабораторные отсеки. Там Дитриху предъявили препарированных мутантов, части тел, подвешенные в прозрачных банках с физраствором, и всё такое прочее — всё, чем меня стращали в школьном кабинете биологии, только раз в двадцать больше и отвратительней. Ох уж эти профессора… неужели нельзя было показать нам же самое тошнотворное достояние науки, но до обеда? Зато вся четверка гостеприимных хозяев пришла в восторг от собственных достижений, и местные наперебой принялись демонстрировать Дитриху, чего им удалось добиться. Тот кивал, слушал, иногда задавал короткие вопросы… и поминутно потирал лицо рукой — будто бы лаборатория повергла его в задумчивость. Тогда-то у меня и закрались первые подозрения, но я смолчал.
Гвоздем программы стал труп молодого кровососа в ванне. Грудная клетка и череп были вскрыты, к внутренним органам и участкам мозга тянулись тоненькие проводки, заканчивающиеся иглами и крючками. Над ванной был подвешен сложный агрегат, способный передвигаться по блестящим рельсам в двух направлениях. Снизу он заканчивался несколькими черными трубками, каждая с телескопическим удлинителем. Микроскопы… и ещё что-то. Тут меня осенило.
— Лазеры?
— Да, — охотно подхватил Серчев, который до сих пор больше помалкивал. Должно быть, мы вторглись в его епархию, — точечные воздействия высокой точности. А вы разбираетесь в подобной аппаратуре?
— Очень поверхностно.
Просто я видел похожую установку в офтальмологическом кабинете. Тоже мне большое дело.
Дальше нам стали демонстрировать реакции тела в ванне. Установку с лазером сместили к башке мутанта и, воздействуя на определенные участки коры головного мозга, заставляли бездыханный труп шевелить конечностями, напрягать щупальца и под конец — гвоздь программы — имитировать невидимость, тот самый режим «стелс». Имитация вышла не слишком успешной, тело в ванне начало словно вибрировать, мерцать — местами оно на долю секунды делалось полупрозрачным… Меня не слишком впечатлило, я был готов к подобному, Дитрих нам с Костиком демонстрировал такую штуку с подстреленным кровососом при помощи обычного ножа, просто здесь издевательства над телом были поставлены на научную основу. А Вандемейер охал, ахал, качал головой и снова поминутно утирал лоб.
- Предыдущая
- 36/73
- Следующая
