Колдун - Григорьева Ольга - Страница 46

• Предыдущая
• 46/112
• Следующая

– Нарочитый, а кто такой Волчий Пастырь? Варяжко удивился:

– Какой, какой? Волчий?

Конечно, он слышал об этом чудовище, но наводнившие городище слухи будоражили только баб с ребятишками, и Варяжко не обращал на них никакого внимания – мало ли о чем треплют языками у ворот, тем более, что этот «Пастырь» водился где-то за тридевять земель, в Новом Городе.

– Да не знаю я никакого Пастыря, – отмахнулся он. – Отстань!

Но мальчишка не отставал, и нарочитый не выдержал – поехал к Пряше. Суетливая баба сама выскочила встречать дорогого гостя, сама приняла у него поводья. Спрыгнув с коня, Варяжко кивнул пялившимся на него смердам и спросил у запыхавшейся от волнения Пряши:

– Малуша где?

– Дома она, в избе, – торопливо закивала та и ринулась было проводить его, но Варяжко отмахнулся – чай, не впервой заходил в гости.

Малуша хлопотала у печи и, покосившись на Варяжко одним глазом, беспечно кивнула ему на лавку возле стола. На широкой доске перед ней распласталось раскатанное тесто, а из печи несло жаром.

– Проходи, гость дорогой, – не отрываясь от работы, напевно проговорила древлянка. Ее ловкие руки крутили тесто, выписывая на нем затейливые руны.

Варяжко сел и с ходу начал:

– Як тебе не в гости пришел, разговор есть.

– Ну, ну… – ободряюще улыбнулась Малуша. Тесто в ее ладонях свернулось калачиком. – Хорошо, поговорим, крендельками тебя угощу…

– Твой Савел проходу мне не дает. Ладно, коли бы только делом интересовался – оружием, конями, этим все мальчишки бредят, а то ведь болтает о призраках, о бабьих выдумках.

– Ну и что? – По тону знахарки нарочитый понял: простой взбучкой тут не обойдешься, разговор будет долгим.

– Ты ему голову-то дурью всякой не забивай! – уже резче продолжил он. – Сколь уж времени прошло с той поры, как новоградцы уехали, а мальчишка твой все о Волчьем Пастыре твердит. И не говори, что он не от тебя наслушался!

Скалка шлепнулась на стол перед ним. Грозно сдвинув брови, Малуша уперла в бока пухлые кулаки:

– Выходит, для тебя речи новгородцев – байки пустые?

Варяжко хмыкнул:

– Конечно! Напились мужики браги, двинулись на охоту, вот во хмелю и примерещился им меж деревьев босой мужик в волчьей стае. Брага с людьми и не этакие шутки сотворить может.

– Брага?! – Она расхохоталась. – Ты, нарочитый, не дурак вроде, а такое мелешь! Где ж это видано, чтобы охотник в лес во хмелю шел? А о Волчьем Пастыре я тебе так скажу– верь иль не верь, только бывает, что приживается человек средь волков. Тогда приживается, когда не находит себе места меж людей. Страшно мстит он тогда людскому племени и понемногу сам волком становится. Тогда и появляется вместо человека Волчий Пастырь. И коли видели его новоградские охотники, знать, затаил кто-то смертную злобу на людской род. Помяни мое слово – немало бед еще от него придется принять!

Малуша разошлась вовсю, и Варяжко вдруг увидел перед собой ладную, гладкую бабу, горячую и задорную. Волосы у нее выбились из-под платка, белые руки так и мелькали, а под сарафаном, как рыбы, ходили полные груди. В запале она взяла его за плечо и, что-то толкуя, наклонилась к самому лицу. Жуткое, срамное желание вдруг зацепило нарочитого – взять эту рыжую поперек живота, бросить на лавку, смять, как тесто, и зайтись в поцелуе до беспамятства! Но Варяжко зажмурился, впился ногтями в доску, и желание отпустило.

О чем они толковали? Ах да, о Волчьем Пастыре…

Он шумно выдохнул. По голосу древлянки стало ясно – ее не переубедить.

– Ладно, – сказал он. – Сама думай как хочешь, а мальчишке ум не мути. Я из него воина сделаю, а какой воин получится, коли он с малолетства будет верить в бабьи сказки?

– Дружинника? – Малуша насторожилась. Дружинники у Ярополка жили безбедно, и коли удавалось, то приносили в дом богатую добычу. – Хорошо, нарочитый, больше ни словечка о нежитях не скажу. А только увидишь – от Пастыря этого прибудет бед!

Что с бабой спорить? Варяжко и не стал – ушел. А Малуша слово сдержала, и потихоньку Савел забыл о Волчьем Пастыре. Зато теперь не сводил глаз с оружия и доспехов. Мечтал стать дружинником…

Ярополк вернулся, когда подходил к концу березозол. Прибыл довольный, веселый, с богатыми дарами и данью. Вырядившийся в новую дорогую кольчугу Блуд с гордостью загнал в свои ворота две подводы с добром.

На радостях даже выпустил рабов, и они весь день покорно таскали в его кладовые серебряную посуду, дорогие украшения, меха и ковры. Дубрень тоже не был обижен князем – бахвалился одеждой из зуфи и дорогими золотыми подвесками.

День князь отдыхал, а на другой позвал Варяжко.

– Правда ли, что Рогнедина девка, тобой обиженная, в Полоцк утекла? – спросил строго. – Как теперь обо мне невеста подумает? Как в мой дом пойдет, коли даже девку ее здесь обидели, не уберегли?

Варяжко потупился. За его спиной злорадно хмыкнул Блуд. Набравшись наглости, нарочитый соврал:

– Она без обиды ушла! Блажь бабья в голову стукнула, домой захотелось – вот и уехала. А обид никаких не было.

– А я другое слышал, – угрюмо пробурчал Ярополк.

Нарочитый поднял на него глаза. Взгляд скользнул по новым сапожкам князя, по браслетам на его запястьях, по узорным подвескам на поясе, но до лица так и не добрался.

– Не знаю, кто тебе мог иное сказать…

– Ладно, – смягчившись, Ярополк подозвал его поближе. – Я бабами учен, сам ведаю – им не угодишь, как ни старайся. А теперь о делах сказывай. Чай, их немало накопилось.

Стараясь ничего не упустить, Варяжко до вечера перечислял по именам всех, кто наведывался в Киев, докладывал по порядку требующие княжьего решения дела и вышел из княжьего терема лишь к закату. От усталости ноги подкашивались, будто он не весь день сидел в избе, а таскал на спине мешки с песком.

И только направился к дому, как наткнулся на стоящего у ворот Рамина. По грустному виду сотника догадался – что-то стряслось. Думая о своем, Рамин не сразу заметил Варяжко. Нарочитому даже пришлось легонько тряхнуть его, чтоб очухался. Старый сотник вскинул на него печальные глаза:

– Пойдем в мою избу. Дурные вести. Сперва ты погляди, а после уж князю доложишь…

Пока Варяжко шел к избе Рамина, семью потами умылся – передумал обо всем, что могло случиться, но так и не догадался.

Дверь распахнула Нестера. На пухлых девичьих щеках застыли грязные разводы слез.

– Как он? – с порога спросил у дочери Рамин. Девка утерла трясущиеся губы:

– Худо…

В полутьме избы кто-то застонал. Варяжко пошел на стон, но маленькая женская фигурка заступила ему дорогу:

– Не спеши, нарочитый.

– Малуша? А ты-то как тут очутилась?

– Я ее позвал, – признался Рамин. – А она уже за тобой послала. Говорит, ты должен это увидеть.

– Что увидеть?!

– Вот его. – Малуша шагнула в сторону и открыла что-то живое, копошащееся под белыми полотенцами. – Он умрет, как ни лечи, – горько пробормотала в спину Варяжко знахарка.

Чуя запах крови и гнилой плоти, нарочитый подошел к лавке. То, что на лавке лежит человек, он сумел понять лишь по глазам. Чуть ниже глаз, там, где должны были быть нос и рот, зияли страшные разрывы, а по судорожно дергающейся шее тянулась полоса рваного мяса. Не веря, Варяжко сдернул с умирающего полотнища и, отшатнувшись, охнул. Он видел много ран, но таких – не доводилось. Правая рука незнакомца, казалось, была выдрана из плеча, а изломанная, будто кем-то перегрызенная кость ноги выпячивалась наружу запекшимися на белом остове кровавыми сгустками.

– Кто… Так?.. – сдавленно прохрипел нарочитый.

Бессмысленные глаза человека устремились к нему, часто заморгали. Тело дернулось, изогнулось и затихло.

– Отмучился. – Подошедшая к лежанке Малуша натянула на лицо мертвеца холстину и повернулась к Варяжко:

– Его принесла лошадь. Он в седле не сидел – ногой за стремя зацепился да так и висел, пока не сняли… – Она поморщилась, пояснила: – Той ногой, что еще цела была.

Пытаясь унять дрожь в руках, Варяжко опустился рядом с умершим.

• Предыдущая
• 46/112
• Следующая