Колдун - Григорьева Ольга - Страница 27
- Предыдущая
- 27/112
- Следующая
– Здесь.
Его швырнули на землю. Боль коснулась сердца, довольно зашевелилась, вгрызаясь в него острыми зубами.
– Может, проверим? – робко предложил Варяжко, но Фарлаф перебил:
– Чего проверять? Жив не жив – болото любого возьмет. Кидаем, и бегом назад! Нет у нас времени с мертвяком возиться!
Одобряя слова урманина, остальные закивали. Нарочитый сдался:
– Воля ваша…
– Раз! – Егошу подняли, качнули в воздухе. – Два! Три!
Он полетел. Полушубок развернулся. Еловая ветка мазнула по губам. Он упал на живот. Болотина чавкнула, брызги взметнулись вверх, сливаясь с темнотой ночи.
– Вот и все, – долетел издалека чей-то голос. Егоша не шевелился. Вокруг, готовясь к нежданной трапезе, колыхалась и чавкала трясина. Наконец она булькнула и, словно пробуя на вкус, потянула на себя его ноги.
– Теперь впрямь все, – удовлетворенно воскликнул Блуд. – Начало засасывать.
Егоша не видел его, лишь слышал. Зато болото видело. Людские голоса и суета раздражали его. Оно забурчало. Словно поняв булькающий говор, люди затопали прочь. На каждый их шаг трясина отзывалась довольным подергиванием. Пришло Егошино время действовать. Ему тоже надо было поспешить. Чтоб выжить, надо было забыть о ранах, о вызывающей тошноту слабости, об уходящем сознании. И он забыл. Постарался забыть. Силясь дотянуться до повисшего на низенькой, чахлой ели пропитанного его кровью полушубка, Егоша даже криво усмехнулся – его, с рождения росшего средь подобных хлябей, хотели утопить в болоте! Он сдернул полушубок с ветки, подтащил его к груди. Почуявшая сопротивление трясина потянула за ноги, преданно прижимаясь, стиснула его в объятиях. Егоша знал – чем больше он будет дергаться, тем сильнее станет болото. «Тонущий человек кормит болото своим страхом и неуверенностью», – так учил отец.
Рука, из которой торчал обломок стрелы, отнялась, и Егоше пришлось разворачивать набрякший полушубок одной рукой. Тяжелая шкура не поддавалась, ложилась на болотную хлябь неровными горбами. Мир завертелся перед глазами болотника, когда он сделал первую попытку выбраться на жесткую щетину полушубка. Рука соскользнула. Егоша осторожно высвободился и, закусив губу, вновь толкнул непослушное тело вперед. Не желая выпускать добычу, болото оживилось. Егоша рванулся еще раз и с облегчением почувствовал под грудью жесткую шкуру. Помогая себе рукой, он перекатился на бок, обхватил ладонью колено, потянул его на себя. Пришлось налечь на больное плечо. Под тяжестью человеческого тела стрела вошла в рану еще глубже, ткнулась в кость. По-волчьи завывая, Егоша забился. Нога лениво полезла из трясины. Опираясь на колени, он приподнялся, дотянулся до чахлой ели.
– Прости, – просипел деревцу, уже не слыша своего голоса. – Помоги…
Поняв, что теряет жертву, болото ринулось следом за Егошей, смяло его ненадежную опору. Полушубок наполнился водой, поехал под ногами. Ель качнулась, словно протягивая болотнику общипанные ветви. Помогая трясине, боль заметалась в теле, закружилась перед глазами пестрой пеленой. Полуослепнув и не замечая тянущихся к нему ветвей, Егоша хватал пальцами воздух перед собой. В ладонь легли колючие еловые иглы. Болотник подтащил онемевшее тело и налег на деревце, сгибая его до земли.
– Дурак… – равнодушно пропел рядом чей-то мелодичный голос.
Егоша с трудом разлепил отяжелевшие веки. Неподалеку от его пристанища на болотной хляби качалась белая, полупрозрачная фигура.
– Блазень? – сощурился болотник.
– Дурак, – вновь пропело белое.
Нет, это был не Блазень. Тот бы помог, вытащил…
Воспоминание ожгло Егошу. Как же он раньше не догадался?! Налегая на елочку, он повернул голову в темноту леса, позвал отчаянно:
– Блазень! Волхв!
– Дурак! – в третий раз повторило белое пятно.
– Почему? – глухо спросил Егоша. Ему был неинтересен ответ, но чужой голос прогонял прочь тоску одиночества, и даже боль утихала от его звука. Пока не пришел Блазень, нужно было держаться за этот голос, цепляться за него духом, как цеплялся телом за махонькое деревце.
– А потому дурак, – неспешно отозвалось белое, – что мог помереть легко – утонул бы в болоте – и делу конец, а ты выбрался. Теперь будешь долго помирать, а мне ждать придется, пока ты от ран и голодухи сдохнешь… Во-вторых, дурак, что принял меня, Моренину посланницу, за Блазня. Он предо мной что былинка пред ураганом… В-третьих, потому, что зовешь на помощь тех, кто давно уже от тебя отказался. Кричи не кричи :– они не явятся… По крайней мере, Волхв. Ты для него всю поганую работу свершил, Владимира с Ярополком по его наущению рассорил, теперь ты ему только помеха лишняя. Он небось и Блазню приходить запретил.
– Врешь!!! – не выдержал Егоша. – Врешь!!!
– Я же говорю – дурак… – опускаясь на мох, равнодушно отозвалось белое пятно. – И не ори. Чай, не на торгу.
Егоша постарался смолчать. Конечно же, белая вестница смерти лгала! Иначе и быть не могло! Верно, досадовала, что он выбрался из трясины, не достался ее хозяйке. Злилась, вот и норовила побольней задеть… Незачем тратить силы на споры с ней… Он сумел успокоиться. Лежал на елочке, глядел на занимающийся рассвет и старался не думать о том, что будет дальше, не думать о правоте Белой Девки. Но думай не думай, а силы утекали. Мир уже казался тусклым, мысли шевелились медленно, а открывать глаза становилось все труднее. Белая расползлась вокруг его ног блеклым туманом и время от времени мерно вздыхала, напоминая о своем присутствии. Егоша закрыл глаза, взмолился еще раз, призывая далеких друзей.
Темнота наползла на него, обняла и вдруг испуганно отпрянула, потревоженная чьим-то резким вскриком. Егоша разлепил непослушные веки. Сперва ничего не увидел, кроме вспучившегося мшистыми кочками и хлипкими деревцами болота, но потом разглядел меж ними странное, ни на что не похожее сияние. Оно мерцало, переливаясь из бледно-голубого в темно-багровое, опять становилось почти прозрачным и выло. Выло так, словно сам Кулла был заперт в этом свечении и бился, силясь выбраться.
– Эй, Белая, – негромко прохрипел Егоша, но ему никто не ответил. Белый туман куда-то пропал. А может, его и не было – примерещился в бреду? Или это зависшее над болотом сияние – бред?
– Помоги, – шепнул знакомый голос. Блазень? Где он, почему просит о помощи? Пересиливая боль, Егоша повернул голову.
– Помоги…
– Где ты? – захрипел Егоша и вдруг понял. Блазень был там, внутри этого свечения. И Белая была там. Она убивала Блазня. Это он выл, плача по уходящей душе… А ведь он пришел на Егошин зов! Спасать пришел! Егоша выпрямился. Напоминая о ранах, кольнула боль, заставила скрипнуть зубами. Голос внутри сияния затихал, и само оно стало затухать, превращаясь в белый туман. Медлить было нельзя. «Что ж, помирать, так с музыкой!» – решил Егоша и, собрав остатки сил, изловчившись, толкнулся обеими ногами от спасительного деревца. Оно скрипнуло, выпрямилось, будто желая помочь ему прыгнуть подальше. Помогло. Он влетел прямо в середину странного свечения. Тело обдало холодом; жалобно пискнув, боль ринулась прочь. Руки обхватили нечто скользкое и влажное. Не Блазня… Значит – Белую! Задыхаясь, Егоша сдавил невидимого врага и, вспомнив о древнем, данном природой оружии, вонзил зубы в склизкое тело нежитя. Показалось, будто на него рухнуло само небо – такая тяжесть хлынула в душу. Чьи-то испуганные лица вереницей пронеслись перед глазами, чьи-то умоляющие о пощаде голоса перезвоном зашумели в голове.
– Отпусти меня, – перекрывая их, зло прошипела Белая. – Отпусти, иначе я умру и отдам тебе тяжесть всех, кого проводила в иной мир!
– А ты отпусти Блазня, – не размыкая зубов, мысленно возразил Егоша.
– Нет!
– Тогда и я – нет! – Он еще сильней сжал зубы. По губам потекло что-то липкое и холодное. Часть, попадая в горло, становилась горькой, словно полынь-трава, а часть стекала на рану в груди, покрывая ее мертвенной черной коркой.
– Отпусти! – завыла Белая. – Ты все равно не вынесешь моего бремени! Ты – человек…
- Предыдущая
- 27/112
- Следующая
