Идол липовый, слегка говорящий - Бахрошин Николай - Страница 20

Но раз пришли, надо было стучать.

В ворота Саша постучал сначала кулаком, а потом ногой. За воротами явно кто-то был. Там возились, басовито рыкали и сдержанно, с надеждой подгавкивали. Судя по всему, ждали гостей внутрь. А уж там они себя покажут, там они себя проявят во всей сторожевой мощи клыков и когтей!

Понятно, хоть собака и друг человека, а за собаку – ответишь!

Входить после этого откровенно не хотелось.

– Может, покричать? – предложила Ирка.

– А что будем кричать? Откройте, люди добрые, или сразу: караул, уберите собак?! – спросил Саша.

Он опять постучал ногой. За воротами снова предвкушающе гавкнули.

– Открыто же! Стучат, стучат, а чего стучать? Открыта же воротина, неужели не видно? Взяли бы да зашли! Раз открыто, значит, и заходить можно… – раздался сзади незнакомый голос, низкий и рокочущий, как взлет тяжелого бомбардировщика.

Они испуганно оглянулись.

Позади стоял высокий седой старик, ощутимо сгорбленный временем, но все еще не сдающийся под его тяжестью. Одет он был в линялую телогрейку привычного среднерусского фасона «от сумы и тюрьмы». На ногах кирзовые сапоги и серые штаны с яркими заплатами красного и синего цветов. Заплаты были свежие, вольные и смотрелись завораживающе, как картины абстракционистов.

Впрочем, первым делом они обратили внимание на его волосы и бороду. Длинные, густые, волнистые и абсолютно седые волосы развевались по ветру гривой и придавали его внешности нечто библейское. В крайнем случае, патриархальное и значительное. Такие благородные лица можно видеть на старинных иконах. Впрочем, в серо-голубых глазах явно просматривалась улыбка. Хорошая улыбка, располагающая. Это отличало. На иконах улыбаются редко, все больше скорбят.

У Саши слегка отлегло от души. Действительно, с чего он решил, что Демьян – это нечто грозное и дремучее. Как икона, например. Или как его крепость-заимка…

– Извините, Демьян – вы будете? Извините, не знаю отчества… – осторожно проговорила Ирка.

– Ничаво, можно и без отчества, мы привыкшие… – неторопливо прогудел старик.

– Ну нет, неудобно, по отчеству все-таки лучше.

– Ничаво, и по отчеству можно, мы и к такому привыкшие… – миролюбиво согласился старик. – По отчеству – Еремеевич я. Раз родитель мой, земля ему пухом, был Еремей, значит я – Еремеевич.

Говорил он неторопливо. Долго, протяжно, словно выпевая слова, пробуя их на язык, прежде чем вытолкнуть изо рта. С непривычки к такому слушать его было трудно. Приходилось вслушиваться.

– Очень приятно, Демьян Еремеевич! Я – Ира, а это – Саша, – представила она. – Мы…

– Знаю, знаю… С вертолета упали, – протянул старик.

– С вертолетом, – уточнил Саша.

– Чаво? – не понял тот, моргая глазами.

– С вертолетом, – повторил Саша. – Если бы с вертолета, мы бы здесь не стояли.

Старик тяжело, основательно задумался, хмуря белые и кустистые, как у Деда Мороза, брови.

– Но в целом вашей информативности остается только позавидовать, – поспешно добавил Саша, гадая, не обиделся ли лесной человек на лексическую поправку.

Тот еще похмурился с минуту, потом неожиданно и без всякого перехода захрипел, забулькал изнутри и конвульсивно закашлялся. Они не сразу догадались, что он так смеется.

– С вертолетом, значит… Упали и с вертолетом… – повторял он с душераздирающими звуками, хлопая себя руками по абстракционистским ляжкам и дергаясь всем могучим, костистым телом. То, что булькало внутри, брызгами слюны вылетало из приоткрытого рта, где проглядывались неровные осколки зубов.

Да, смех его никак нельзя было назвать заразительным. Наверное, патриархи не зря воздерживаются на иконах от веселья… Что же его развеселило все-таки? А в общем и целом, нормальный дед, решил Саша. Малость заторможенный. Так это у него образ жизни такой. Отшельник, уединенный в себе. Где каждое слово – серебро, а два – золото. Кому тут его говорить, это слово? Разве что зарычать или гавкнуть…

– Ну, насмешил, однако… Входите, гости, входите… – сказал Демьян, отсмеявшись, успокоившись и чистоплотно вытирая ладонями длинную бороду.

Он толкнул створку ворот, и та, не скрипнув, открылась. За воротами оказались целых три лохматых собаки, каждая – ростом по пояс Саше.

– Не бойтесь, собаки не тронут, – добавил старик, заметив их опасливые взгляды. – Они у меня ученые, на людей без команды не кидаются. На волка там, на медведя – пожалуйста, а на людей – нет.

Ирка и Саша с уважением, бочком обошли этих лохматых чудищ, которые без команды кидаются на медведя. На людей не кидаются, но кто их знает, вдруг они на сегодня решат отступить от принципов?

Те смотрели на них умными карими глазами, скалили страшные желтые клыки и, видимо, решали, отступить или не отступить?

*

Вечер, который они провели у Демьяна, был хорошим. В просторной избе из трех больших комнат оказалось чисто, даже выскоблено до древесной белизны. Вкусно пахло сушеными травами и свежими горячими щами. Мебель, явно самодельная, была сделана не слишком изящно, зато добротно. А самое главное, оказалось так здорово войти в нормальное человеческое жилье, сесть не на камень или ствол, а в кресло с подлокотниками, повесить куртку на вешалку, положить руки на стол…

Демьян Еремеевич оказался радушным хозяином. С удовольствием кормил их, поил душистым травяным чаем, растопил баньку, где они долго и с удовольствием отмывались, окончательно разомлев от горячей воды, от чистоты тел, от вкусно пахнущей мыльной пены.

Удивительно: в лесу они с Иркой кидались друг на друга, как сумасшедшие, вспоминал потом Саша, а в бане – ничего такого. Целомудренно терли друг другу спины, поливались водой, хлопали по бокам, по ягодицам – и ничего даже не шевельнулось. Как брат с сестрой.

Удивительно. Он первый раз видел Ирку полностью, до конца раздетой, видел гладкие, мускулистые бедра, тренированные, но все равно по-женски тонкие руки, задорные соски небольших грудей, прогиб спины с ровными выступами позвонков, стройную талию, ложбинку пупка, ложбинку ниже, целомудренно прикрытую пушистыми волосами. Без одежды она оказалась еще красивее, с таким телом – сниматься на обложку в глянец.

И – не шевельнулось…

– А ты ничего, спортивный, – Ирка критически оглядела его голое тело.

Это похвала? Или как?

– Ты тоже, – сказал Саша.

– Просто ничего? И это все?

Она длинно, как кошка, потянулась, демонстрируя всю себя разом. Саша вдруг почувствовал, что начинает ревновать ее ко всем женщинам мира и даже немного – к мужчинам. Как она говорила? Вы, мужчины, преувеличиваете отношения полов?

Интересно, что у нее случилось, из-за чего она так обозлилась на мужиков? Или – ничего не случилось? Просто нравится чувствовать себя сильным полом? Первой, а не второй половиной человечества?

– Ну что ты! Супер! – искренне похвалил он.

– То-то… Не хочешь в Москве походить ко мне в группу тай-дзы?

– К тебе – хочу. А по поводу группы – подумаем.

– Пошляк, – она явно была довольна. – Как я понимаю, на секс тебя сейчас не тянет?

– Как-то…

– Не переживай, меня тоже. Нормально помыться – это больше, чем секс, не находишь?

Вопрос спорный, но Саша предпочел не спорить. Когда горячая вода ровно течет по распаренному телу, спорить не хочется.

Расслабились, да. Разомлели, по-другому не скажешь. Первый раз за долгое время. Все-таки этот лесной туризм – удивительно выматывающая штука. Пока не очутишься в нормальных условиях, не поймешь, насколько выматывающая, рассуждал Саша.

Желание шевельнулось внутри потом, после бани, когда они снова очутились за дощатым столом, выпили ядреной самогонки с непонятным, хотя и не противным привкусом, еще раз плотно и с аппетитом поели. Но это было уже вялое, полусонное шевеление, последние конвульсии плоти перед тем, как глаза начнут закрываться сами по себе. Стол, самогон, закуска, всякие грибочки-ягодки, две керосиновых лампы отбрасывают четкие тени. За окном шумит неумолчный лес, а здесь уютно, светло, безопасно… Что еще нужно?