Гимн Лейбовичу (Другой перевод) - Миллер-младший Уолтер Майкл - Страница 67

«Почему я должен уйти, Господи? — спрашивал он. — И должен ли? И что я пытаюсь решить: уходить или отвергнуть уход? Но это уже было решено: давным-давно получил я вызов. Следовательно, egrediamur tellure,[160] диктуется для меня обетом, который я дал. Итак, я ухожу. Но возложить на меня длани и призвать меня стать священником, даже аббатом, послать меня охранять души моих братьев? Должен ли преподобный отец настаивать на этом? Но он и не настаивает, он только желает знать, настаивает ли на этом Бог. Если бы не эта ужасная спешка… Он действительно так уверен во мне? Чтобы возложить все это на меня, он должен быть уверен во мне больше, чем я сам.

Явись же, знамение, явись! Перст судьбы всегда кажется отдаленным на десятилетия, но вдруг оказывается, что он указует на тебя прямо сейчас. Но, может быть, судьба — это и значит прямо сейчас, прямо здесь, в это самое мгновение.

Разве не достаточно того, что он уверен во мне? Нет, не достаточно. Так или иначе, но Бог тоже должен быть уверен во мне. Через полчаса… Точнее, уже меньше получаса. Audi me, Domine,[161] — будь милостив, Господи. Я всего лишь одна из нынешнего поколения тварей твоих, молящих о чем-нибудь — о знании, о чуде, о знамении. У меня нет времени, чтобы решить самому».

Он начал нервничать. Что это там скользит?

Он услышал тихий шелест под кустом роз позади него. Оно остановилось и снова заскользило. Было ли это скольжение знаком небес? Может быть, чудом или знамением. Может быть, псалмом «Negotium perambulans in tenebris[162]».

Может быть, предвестием удара в спину? Наверное, сверчок. Слышалось только шуршание. Однажды ударом в спину был убит во внутреннем дворе брат Хегон, но… Теперь это что-то снова заскользило, медленно волочась по листьям. Будет ли это взыскующим знамением, если оно выползет и ужалит его в спину?

Из храма снова донеслась молитва: «Reminiscentur et convertentur ad Domini universi fines terrae. Et adorabunt in conspectu universae familiae gentium. Quoniam Domini est regnum; et ipse dominabitur…[163]

Странные слова для этой ночи: «Все края Землю вспомнят и обратятся кГосподу…»

Скольжение неожиданно прекратилось. Оно уже было прямо за его спиной? «Право же, господи, знамение не так уж существенно. Право же, я…»

Что-то слегка тронуло его запястье. Он с воплем вскочил и отпрыгнул от розового куста. Затем схватил камень и запустил им в кусты. Грохот был сильнее, чем он ожидал. Он смущенно поскреб затылок. Он ждал. Из куста ничего не появилось. Ничего больше не скользило. Он бросил еще один голыш. Тот так же громко загремел в темноте. Просить о знамении, а затем, когда оно является, кинуть в него камнем — de essentia homimun.[164]

Розовый язык рассвета начал слизывать звезды с неба. Скоро он должен явиться к аббату с ответом. Что же ему сказать?

Брат Джошуа выскреб из бороды мошек и направился к церкви, поскольку кто-то подошел к двери и высунулся наружу… не его ли искали?

«Unus panis, ut шшт corpus multi sumus, — донеслось из церкви, — omnes qui de uno…[165] Один хлеб и одно тело мы есть, и все от одного тела и из одной чаши вкушаем…»

Он задержался на пороге, чтобы оглянуться назад, на кусты роз. «Это было искушение, да? — подумал он. — Ты послал это, зная, что я брошу в него камнем, верно?»

Через мгновение он проскользнул внутрь и пошел преклонить колени вместе с братьями. Его голос слился вместе с их голосами в общей мольбе. На время, среди собравшихся здесь космических скитальцев, он перестал размышлять. «Anmmtiabitur Domino generatia ventura….[166] И признает грядущее поколение Бога, и явят небеса впредь справедливость его людям, что рождены будут, которые Богом созданы…»

Когда он снова пришел в себя, то увидел направляющегося к нему аббата. Брат Джошуа преклонил перед ним колени.

— Hoc officium, fili, tibine imponemus oneri?[167] — прошептал аббат.

— Если меня хотят, — тихо ответил монах, — honorem accipiam.[168]

Аббат улыбнулся.

— Вы плохо слушали меня. Я сказал «бремя», а не «честь». Crusis autem «onus» it audisti ut «honorem», nihilo errasti auribus.[169]

— Accipiam,[170] — повторил монах.

— Вы уверены?

— Если меня выберут, я стану уверен.

— Этого достаточно.

Так это дело и уладилось. Когда взошло солнце, пастырь, дабы вести паству, уже был выбран.

После этого отслужили мессу за пилигримов и странников.

Зафрахтовать самолет для полета в Новый Рим оказалось не так легко. Еще труднее было добиться разрешения на вылет: весь гражданский воздушный флот перешел на время чрезвычайного положения под управление военных и требовалось получить от них разрешение. Зональный отдел внутренней безопасности в таком разрешении отказал. Если бы аббат Зерчи не был осведомлен о том, что некий маршал авиации и некий архиепископ являются приятелями, двадцати семи книгоношам с котомками пришлось бы совершать паломничество в Новый Рим «на своих двоих», а не на сверхзвуковом реактивном самолете. К полудню, однако, разрешение было получено. Перед отлетом аббат Зерчи поднялся на борт самолета для последнего прощания.

— Вы становитесь продолжением нашего ордена, — сказал он им. — С вами отправляется апостольское благословение и, вероятно, престол Святого Петра. Нет-нет, — добавил он в ответ на изумленный шепот монахов. — Не его святейшество. Я не говорил вам об этом прежде, но если на Землю придет самое худшее, будет созвана коллегия кардиналов… или то, что от нее останется. Колония Центавра тогда может быть объявлена отдельной церковью, с полной патриаршей автокефалией, переходящей к сопровождающему вас кардиналу. Если кара падет на нас здесь, к нему перейдет и все наследие Петра. И хотя жизнь на Земле будет уничтожена — избави боже! — пока Человек будет существовать где-либо, дело Святого Петра не может быть уничтожено. Есть много людей, которые считают, что коль скоро проклятие падет на Землю и на ней никого не останется в живых, то к нему должно перейти папство в соответствии с принципами епископии. Но это не касается непосредственно вас, братья и сыновья мои, хотя вы и будете соединены с вашим главой особыми обетами, подобными тем, которые связывают с папой иезуитов.

Вы пробудете в космосе долгие годы. Корабль станет вашим монастырем. Когда в колонии Центавра будет основана епархия, вы создадите там Дом странствующих монахов ордена святого Лейбовича. Но корабль останется в ваших руках, равно как и Книга Памяти. Если цивилизация — или ее остатки — сумеет обосноваться на Центавре, вы отправите посланников к другим колониальным мирам и со временем, наверное, к колониям их колоний. Куда бы ни отправился Человек, вы и ваши преемники должны идти за ним. А с вами записи и воспоминания о более чем четырех тысячах лет. Некоторые из вас, или те, которые будут после вас, станут нищенствующими монахами и странниками, проповедующими хроники Земли и гимны в честь Распятого народам и культурам, которые, в будущем, могут вырасти из групп колонистов. Ибо кое-кто из них может забыть о вере. Проповедуйте им и принимайте в орден тех из них, которые почувствуют к этому призвание. Сделайте их своими преемниками. Будьте для Человека памятью о Земле, его первородном источнике. Помните об этой Земле. Никогда не забывайте о ней, но… никогда не возвращайтесь. — Голос Зерчи стал хриплым и глухим. — Если вы когда-нибудь вернетесь, вы можете встретить на восточном краю Земли архангела, огненным мечом охраняющего подходы к ней. Я предчувствую это. Вашим домом в будущем станет космос. Это еще более безлюдная пустыня, чем наша. Благослови вас Господь, и молитесь за нас.