Сплетающий души - Берг Кэрол - Страница 60

«Сдерживай огонь. Сделай свой оплот крепким. Заключи это пламя за его стенами, оставив мир темным… тихим… безопасным…»

И я строил эти стены крепкими, приглушая предупреждающие крики, вопли страха и грохот разрушения. Я не чувствовал больше рук, уводивших меня от опасности, — только обжигающее душу пламя.

«Держись, — говорил я себе. — Ты должен держаться. Один промах, одна лишь слабина разрушит защиту, которую ты создал, стены, которые ты возвел, этот оплот безопасности. Пусть снаружи будет темно. А здесь, внутри, позволь пламени пылать…»

Странный звук вырвал меня из темной тишины. Низкая трель могла бы оказаться трепетом крыльев колибри — если бы не взлетела, обернувшись веселой ярмарочной мелодией. Музыкант занимал мои притупившиеся чувства, пока его песня не прервалась вдруг резким шепотом.

— Тихо, пока он не проснулся. Твой шум беспокоит короля.

— Если он спит, значит, моя игра его не беспокоит. Если он проснется, сам решит, мешает она ему или нет. Моя свирель должна сыграть, чтобы прогнать прочь последние остатки бури. Слишком долго было тихо.

— Сейчас мы эту палку тебе в глотку засунем!

— Все в порядке, — сообщил я, открыв глаза и увидев связку грязных, белесых комьев, висящих прямо над моим носом.

Корни таппы. Три бледных встревоженных лица, обладающих поразительным сходством с корнями таппы, нависли надо мной в дымке, сгустившейся под низким потолком.

— Величество!

Прежде чем приподняться на локтях, мне пришлось оттолкнуть болтающиеся надо мной припасы и успокоившихся охранников. Место выглядело еще мрачнее, чем самые убогие лачуги арендаторов в Комигоре. Грязный пол, низкий потолок. Моя колючая кровать казалась кучей хвороста, застеленной тонким одеялом. По ту сторону от крошечного огонька, теплящегося в очаге, сидел, откинувшись спиной на стену из засохшей глины, костлявый светловолосый подросток, игравший на пастушьей свирели.

— Как вы чувствуете себя, сир? — Нитея опустилась на колени рядом со мной, положив прохладные ладони мне на лоб и щеку.

— Я в порядке, — ответил я, взяв ее руки и отведя их в сторону так, чтобы можно было сесть. — Что я тут делаю? Буря… Насколько все плохо?

Паоло стоял за спиной Нитей. Он обошел ее и присел на корточки.

— Семь башен разрушено, — сообщил он негромко. — Около двадцати — повреждено. Погибло три одинока, в том числе Гант.

Гант был моим четвертым телохранителем, тем, кого я видел падающим в огонь.

— Все было, как в прошлый раз. Все молнии метили прямо в тебя. Вскоре все снова сделалось темным, а потом все закончилось. Ты не просыпался, поэтому мы перенесли тебя в ближайшее убежище.

— А принцесса?

Паоло кивнул на темное пятно за самодельным очагом.

Роксана сидела на земле у стены, кутаясь в длинный плащ и уставившись на собственные колени. Должно быть, она почувствовала наши взгляды, поскольку подняла глаза и посмотрела на меня. Ее лицо было испачкано сажей, глаза потускнели. Прижав ладонь ко рту, она медленно поднялась на ноги. Мигом позже она глубоко вдохнула, опустила руку и выпрямила спину.

— Я возвращаюсь в Голубую башню, — сказала она. — Лягу в постель.

Она подошла к Серебристому контуру в стене и исчезла. Паоло проводил ее взглядом.

— У нее все то время рот был открыт, как для крика, но она и звука издать не могла. Однако один раз оттащила тебя в безопасное место. И схватила Кало, прежде чем он упал в разлом. Он ей тем же отплатил. Когда все закончилось, пришла за нами сюда. Так и просидела тут весь день.

Весь день…

— Как долго я был не в себе?

— Скоро лампы погаснут. Ты уверен, что ты уже в порядке?

— Все хорошо, — повторил я.

Особенно для того, кто почти весь день провалялся без сознания.

— Это твой оплот? — спросил я музыканта.

— Он самый.

— Если у тебя найдется глоток питья…

Трое моих охранников едва не рухнули друг на друга, перепутавшись между собой, пока обшаривали помещение. Я поднялся на ноги. Музыкант указал им на грубый глиняный горшок, и вскоре я уже пил жиденький эль.

— Ты — Том из Лах Вристал, — утвердительно произнес я.

На руке, которой он указал на горшок с питьем, не было кисти.

— Ага, он самый. — Он широко улыбнулся. — А ты — новый король.

— Я пришел сюда следом за тобой от надела твоего отца.

Рука, сжимавшая тростниковую свирель, упала на колени.

— Правда? Как они там все: папка, Хью, Дора? Я по ним соскучился.

— Кажется, у них все довольно-таки неплохо. Но твой отец в печали. Он думает, что тебя украли воры.

— Он не понял, как я сюда попал.

— Полагаю, ты захочешь вернуться обратно.

Наверное, парень не выходил из своей лачуги неделями. По крайней мере, по запаху было похоже.

— А с чего бы мне хотеть вернуться? — спросил Том.

— Ради твоей семьи. Ради холмов. Ради овец. Не знаю. Что у тебя есть здесь? Неужели ты не вернешься туда хотя бы ради того, чтобы увидеть солнце или съесть ломоть грудинки?

Вроун рассказывал, что большинство новичков с трудом училось, как растить свой оплот или как входить и выходить из него, а порой даже — где и как собирать таппу. Карлик с друзьями переживали из-за этого, но не знали, как это исправить. Мысль о том, чтобы научить несчастных, в их головы не приходила. Что ж, Том, по крайней мере, знал, что такое таппа.

Паренек улыбнулся.

— Слушай.

Он снова поднес свирель к губам и, придерживая ее увечной рукой, пробежался пальцами по отверстиям.

Я не знаток по части музыки. Хоть моя матушка и ценила ее и мне говорили, что она сама очень неплохо играет на флейте, четыре года с музыкой не смогли затмить двенадцати лет без. Однако игра Тома была совершенно иной. Какое-то время мелодия переливалась медленно и печально, то вверх, то вниз, словно в поисках правильной ноты. Но вот и она, но не та, которой ты мог бы ожидать, а другая, уводящая тебя за неожиданный угол, и, прежде чем я понял это, я оказался в каком-то другом месте…

Они так зелены — прекрасные холмы моей родины. Озеро так чисто, что напоминает чашу с небом. Или это и есть небо, лежащее в глубинах озера? Благословенно жаркое солнце. Его тяжелые руки так приятно бьют меня по плечам, и вересковый запах плывет в мягком воздухе. Это солнце вскипятило его до самой земли, говорит Дора. С овцами все в порядке, но пора возвращаться. Папка высечет меня за то, что я оставил стадо. А рука у него потяжелее, чем у солнца. Но я свободен со своей свирелью, с бегом. Вверх и через холмы, совсем как музыка… быстрее и быстрее, потом вниз, вниз в прохладную долину. Батя говорит, овечий запах — к удачному году…

— Ты видишь?

Музыка прервалась, вместе с ней ушло и видение. Я никогда прежде не чувствовал себя так легко, так… радостно. Сейчас, казалось, лишь туша охранника у самого моего локтя мешала мне взмыть под потолок.

— Ты уверен, что в порядке? — Паоло, шепотом.

Я помотал головой, отгоняя обрывки видения.

— Со мной все хорошо.

Я едва не вздрогнул, когда сжимал пальцы левой руки, убеждая себя, что и они, и ладонь остались на месте. По удивленным взглядам я понял — никто другой не видел того же, что и я.

Том кривовато улыбнулся.

— И как я могу уйти? Я никогда не создавал такой музыки в холмах, и она приносит родину в мое сердце, так что я не так сильно печалюсь о ней. А эти добрые люди, — он указал культей на Вроуна, Занора и других одиноков, — они не смеются над человеком, если он искалеченный, как я. Они все такие же. Мне здесь самое место.

Кто-то набросил плащ мне на плечи. Я застегнул пряжку у горла.

— Ты играешь замечательную музыку. Оставайся в Пределье, сколько захочешь. А если решишь вернуться, просто приди и скажи мне.

Я вышел прочь.

Снаружи башня Тома была приземистым, уродливым строением, словно осиное гнездо, прилепившееся к покрытому сажей подоконнику. Я сказал Вроуну, что хочу, чтобы о Томе позаботились, научили, как правильно жить в Пределье, — равно как и всех остальных, кого они с Обом и Занором притащили сюда. Если же они захотят вернуться домой, Вроуну следует отвести их обратно сквозь лунную дверь.